— Каждая горсть земли на прохоровском и белгородских полях пропитана кровью, — говорил он. — Вот почему Прохоровские чтения должны стать традиционными: без патриотического сознания невозможно воспитать любовь к Родине и возродить Россию.

С большой содержательной речью выступил доктор исторических наук, профессор, признанный руководитель писателей России Валерий Ганичев, который вместе с большим отрядом русских писателей давно и много делает для того, чтобы увековечить подвиг советских воинов, совершенный на священной Белгородской земле, и особенно на ратном Прохоровском поле.

— Мне посчастливилось, — делился своими мыслями Валерий Николае­вич, — встречаться с маршалом Жуковым, который, как известно, координи­ровал действия наших фронтов на Курской дуге. На вопрос, почему мы тогда победили еще очень сильного врага, великий полководец ответил так: “Да, у немцев был лучше, чем наш, генералитет, лучше подготовлен к войне офицерский корпус, лучше была поначалу и техника. Но мы победили потому, что у нас был лучше подготовлен молодой солдат. Он был идеологически сильнее”. И еще: Жуков очень ценил нашу советскую патриотическую литературу как стратегический фактор победы. Вот почему мы, писатели, всячески обязаны поддерживать, насыщать новым содержанием и интересными формами прекрасную идею, выдвинутую губернатором, ежегодного проведения чтений “Прохоровское поле”.

С вниманием и профессиональной заинтересованностью были выслушаны яркие и эмоциональные выступления Н. Рыжкова, владыки Иоанна, Ст. Куняева, А. Лиханова и других.

На следующий день Прохоровские чтения были продолжены в городах Грайворон, Губкин, Старый Оскол, Шебекино, а также в поселках Красная гвардия, Ракитное, Чернянка, Красная яруга и других сельских местах Белго­родской области, где, разбившись по группам, успели выступить про­заики, поэты и очеркисты.

Теплыми и взаимно откровенными были встречи писателей со студентами и преподавателями Белгородского государственного университета и некото­рыми вузами областного центра. Мы побывали также в белгородском госу­дарст­венном историко-художественном музее-диораме “Курская битва”, в Музее народной культуры, который открылся лишь 3 года назад, а также посетили ряд других достопримечательностей города и области.

12 июля все группы писателей, выезжавшие в районы области, вернулись в Прохоровку и приняли участие в Международном фестивале “Третье поле Победы и Славы — Прохоровское поле”, посвященном 59-й годовщине танкового сражения.

В заключение дня председатель правления СП России Валерий Ганичев огласил решение попечительского совета о присуждении литературной премии “Прохоровское поле” герою Прохоровского сражения поэту Михаилу Борисову, прозаику Виктору Николаеву за книгу “Живый в помощи”, поэту, руководителю Студии военных писателей Владимиру Силкину за книги последних лет и поэту-белгородчанину Игорю Чернухину за поэму “Третье поле”. Здесь же Е. Савченко, Н. Рыжков, В. Ганичев и владыка Иоанн вручили эту престижную литературную премию награжденным, сердечно поздравив их и пожелав новых творческих успехов во благо многострадальной России.

К 100-летию со дня рождения Николая Заболоцкого

Сергей КУНЯЕВ

Победивший косноязычье мира...

В воспоминаниях Игоря Бахтерева описывается визит Николая Заболоц­кого в гости к Николаю Клюеву. Причем, судя по этим воспоминаниям, моло­дые поэты пришли, изначально настроившись на зрелище. И их любопытство было удовлетворено полностью.

Клюев встретил обериутов в своей неизменной поддевке и смазных сапогах, заговорил с ними елейным голосом, предложил угощение. Заболоцкий смотрел-смотрел — и выдал нечто вроде следующего: “Николай Алексеевич, мы с вами поэты, серьезные люди, к чему весь этот маскарад?” Клюев, обронивший до этого “сказывай, Николка, сказывай, от тебя и терний приму”, — мгновенно изменился. Холодными глазами воззрился на сопровождающих: “Вы кого ко мне привели? Али я не хозяин в своем доме? Могу и канкан сплясать”. И тут же продемонстрировал знание канкана.

Бахтерев, зафиксировав эту сцену через много лет, подводил читателя к мысли о полном неприятии бесхитростным Заболоцким какого бы то ни было притворства. Но дело не в “бесхитростности” Заболоцкого и не в “притвор­стве” Клюева, которого, судя по всему, обериуты на дух не переносили. Забо­лоцкий, как бы он ни относился к Клюеву по-человечески, находился под его огромным поэтическим влиянием в конце 20-х и в первой половине 30-х годов. Это, в отличие от многих литературоведов, тонко прочувствовал великий русский композитор Георгий Свиридов, о котором когда-нибудь будет написана фундаментальная работа под условным названием “Свиридов — читатель русской классической поэзии”. В своих записных книжках он не единожды обращался к имени и поэзии Клюева и, в частности, оставил любопытную запись.

“Влияние Клюева не только породило эпигонов, имена которых ныне забыты. Его мир вошел составной частью в творческое сознание: Блока, Есенина, Александра Прокофьева, Павла Васильева, Б. Корнилова и особенно, как ни странно,— Заболоцкого в его ранних стихах, Николая Рубцова”.

Эту же мысль Георгий Свиридов повторил в письме к Сергею Субботину от 14 ноября 1980 года: “Повлиял Клюев и на А. Прокофьева (ранние, лучшие его стихи), и на Заболоцкого (как это ни странно), и вообще на многое в литературе”. Причем дважды повторил слово странно в применении к мысли о влиянии Клюева на Заболоцкого. Видимо, было ощущение властного воздействия клюевского мира на поэзию, казалось бы, безнадежно далекого от него и даже чуждого поэта. Но в чем это воздействие проявилось — Свиридов не расшифровал.

А между тем весь фантасмагорический кошмар “Столбцов” исходит не только из гоголевских видений “Невского проспекта” и “Носа”, о чем уже говорили некоторые исследователи. Неявное, но сильное соприкосновение с предреволюционными стихами Николая Клюева из первого тома “Песнослова” становится очевидным при углубленном сопоставлении.

Помню столб с проволокой гнусавою,

Бритолицых табачников нехристей;

С “Днесь весна” и с “Всемирною славою”

Распростился я, сгинувши без вести.

Столб кудесник, тропка проволочная

Низвели меня в ад электрический...

Я поэт — одалиска восточная

На пирушке бесстыдно-языческой.

Надо мною толпа улюлюкает,

Ад зияет в гусаре и в патере,

Пусть же керженский ветер баюкает

Голубец над могилою матери.

                                                (Николай Клюев)

“Ад электрический” и “пирушка бесстыдно-языческая” правят свой бал в “Столбцах”, где господствует пир уродливой плоти, калейдоскоп утративших органическую связь друг с другом разрозненных деталей городского пейзажа, наводя на мысль о сущей обреченности человека в этом мире смерти и распада.

Мужчины тоже все кричали,

они качались по столам,

по потолкам они качали

бедлам с цветами пополам;

один — язык себе откусит,

другой кричит: я — иисусик,

молитесь мне — я на кресте,

под мышкой гвозди и везде...

К нему сирена подходила,

и вот, колено оседлав,

бокалов бешеный конклав

зажегся как паникадило...

Оба они — и Клюев, и Заболоцкий — были внимательными читателями “Философии общего дела” Николая Федорова. “Город есть совокупность небратских состояний”, — эту федоровскую мысль Клюев воплощал в своей поэзии в плане эсхатологическом, описывая в цикле “Спас” пришествие Христа на стогны предреволюционного Петербурга.