— Да уж где ей нас вдвоем-то утащить, — осклабился Мышкин. — Я ей не позволю. Держать вас буду. Ну, пойдем, хоть чаю попьем и чего-нибудь еще пожуем. Я, грешным делом, не завтракал, а на воде всегда есть хочется.
Тыковлев присел на низенький складной стул и вытянул раненую ногу. Сидеть было не очень удобно, но все же лучше, чем стоять на крутом берегу. Поглядел вниз на поплавки, которые покачивались под порывами легкой низовки. Закрыл глаза и подставил лицо лучам утреннего солнца. Становилось все теплее, но трава вокруг еще не просохла от росы, стояла влажная, зеленая и гладкая.
“Хорошо бы поваляться на траве, вытянуться во весь рост, — подумал Тыковлев. — Но рано еще, пусть подсохнет и прогреется”.
Захотелось спать. Тыковлев закрыл глаза и даже, кажется, задремал. Очнулся от легкого шороха. Огляделся. Справа у больной ноги ползла змея. Ползла деловито вниз к реке. Без напряжения, ловко скользя по мокрой траве. Тыковлев хотел инстинктивно отдернуть ногу. Но решил не делать этого. Не надо привлекать внимания. Ползет себе змея по своим делам и пусть ползет. Хотя, конечно, противно. Хорош Мышкин. Выбрал место. Он что, не знает, что здесь змеи водятся.
Змея тем временем свернулась в клубок и лихо скатилась в воду. Ее маленькая голова начала быстро удаляться от берега.
— Поплыла охотиться, — внезапно подал голос снизу Мышкин. — Видели, Александр Яковлевич? Это моя старая знакомая. Здесь живет. Она, кажется, неядовитая. Впрочем, не знаю. Она к нам не пристает, а мы ее не трогаем. Каждый своим делом занимается.
— Видел, видел, — недовольным голосом ответил Тыковлев. — Не люблю змей, хоть она и твоя знакомая.
— Да она мирная, — улыбнулся Мышкин. — Мы на нее давно перестали обращать внимание. Правда, недавно наблюдали, как она лягушку поймала. Знаете, сначала она ее за самый кончик лапки схватила. Лягушка давай лапку тянуть назад, а змея не пускает. Лягушка дергается, думает от змеи уйти, а та только шире рот разевает и как бы себя на лягушку натягивает. Бьется лягушка, а все глубже в змеиный рот уходит. Сначала одна лапка, потом другая, потом полтуловища... И такой, знаете, ужас в глазах лягушки, а пути назад нет...
— Ой, — прервал свой рассказ Мышкин, — смотрите, взяла! Поплавок под воду ушел. Теперь надо секунд тридцать обождать. Дать заглотить, чтобы уж наверняка. Ну вот, теперь можно.
Мышкин начал вытаскивать на берег щуку. Через пару минут все было кончено. Мышкин радостно отдышался.
— Хороша! — воскликнул он. — Килограмма два будет. Плавники яркие. Это у нее свадебный наряд. Значит, клев...
— Поздравляю, — ответствовал Тыковлев, нерешительно потрогав пальцем тело щуки. — А они здесь, в Дунае, не воняют? Вода-то грязная.
— Да нет. Вполне съедобные и даже очень вкусные. Особенно, если еще зафаршировать с чесночком, салом, креветками. Приглашаю завтра же отведать...
— Да, так чем дело с лягушкой-то кончилось? — поинтересовался Тыковлев.
— Так вот и кончилось, как только и могло кончиться, — улыбнулся Мышкин. — Не выпустила ее змея, глотала, глотала и всю проглотила. Я эту сцену до конца наблюдал.
Тыковлев невольно передернул плечами, представив себе эту мерзкую картину.
— Да, кстати, — почему-то добавил Мышкин. — Давно хотел вам сказать. Вы на всякий случай имейте в виду, что, по нашим данным, этот американский корреспондент Паттерсон на самом деле является видным сотрудником резидентуры ЦРУ в Европе.
Ночью Тыковлеву приснилась змея, которая вцепилась в его раненую ногу и все глотала его и глотала. Проснулся в поту. Сел на кровати, зажег свет. Проснулась Татьяна.
— Ты чего не спишь? Говорила тебе, не надо пить с Мышкиным. Вон как несет перегаром. Самогон вы, что ли, с ним жрали?
— Не самогон, а сливовицу. Она всегда так пахнет, — смутился Тыковлев. — Нога болит. Видать, от погоды...
— Да, говорят, опять фен подул, — сонно согласилась Татьяна. — Ложись спать.
Но Тыковлеву не спалось. Нога и вправду побаливала. Но дело не в ноге. На душе было неспокойно.
Зачем этот Мышкин ему про змею байки рассказывал? Что он про Паттерсона за информацию нарыл? Добро бы просто нарыл. Ведь написал же в Москву, сволочь. Наверняка написал. Ну, резиденты пока что редко кого из послов сажали. Чаще наоборот бывало. Но тем не менее, тем не менее... Надо придумать, как его домой отправить. Он ведь уже третий год в Вене сидит. Пора, пора. То ли на выдвижение, то ли на задвижение — все одно. Но отсюда вон!
* * *
Мишка Горбачев — старый знакомый Тыковлева — чувствовал себя в Вене отлично. И город ему нравился, и окрестности. Водили нового секретаря ЦК по полям и свинарникам, показывали лошадей и консервные фабрики, приглашали на деревенские престольные праздники. Время было осеннее, когда угощают молодым вином, делают колбасы, пьют и танцуют. Сводили на беседу к канцлеру, вице-канцлеру. Досыта наговорился с министром сельского хозяйства, председателем объединения крестьян, президентом кооперативного банка. Наполучал подарков. В общем, все как положено. Обмен опытом удался.
Хотя, конечно, какой это обмен опытом. Чему австрийцам у нас учиться, если уж честно говорить? Да нечему. По всем показателям у них и лучше, и рациональней, да и просто чище. Старается Михаил чего-то там доказывать, ссылается на опыт передовых хозяйств Ставрополья. Конечно, нельзя же ему только молчать да рот разевать. Однако какой там опыт. В Ставрополье, на Кубани, на Украине, как наш великий писатель говорил, воткни в землю оглоблю от тарантаса, и она сама расти и плодоносить будет. А вот поди ж ты, хуже растет, чем у австрийцев даже на их поганых горных почвах. А о свиньях, коровах, овцах и говорить нечего. Поглядишь на них, и нашу скотину до слез жалко станет.
Ну, да ладно! В ЦК про это давно знают. Обмен опытом с Западом — это никакой не обмен, а попытка подглядеть у них, как все же дела у нас поправить. Великая сельскохозяйственная страна, а продовольствие ввозим и что ни год, то больше и больше.
Назначили вот Мишку теперь на сельское хозяйство. Молодого. Пусть, мол, поднимает. Авось что получится. А что у него получится? Ничего. Откуда получиться-то? Тоже мне, великий сельхозник. Балабол, конечно, первостатейный. В ЦК взяли, потому что больно хорошо умел ухаживать за цековскими “отдыханцами”. В Кисловодске, в Пятигорске, в Архызе. Приглянулся. Деловой, ласковый. Все его видели, все знают. Ну, почему бы не повысить. Не получится, так на другую работу перебросим. Главное, что в Москву за заслуги возьмем. Пусть пока попыхтит. А поездка в Австрию — это так, подарок. Пусть прокатится, прибарахлится, опыта общения с иностранцами поднаберет. Как-никак, а теперь секретарь ЦК, не секретарь обкома.
Тыковлев улыбнулся. Главное, чтобы Горбачев уехал довольным. Он там, наверху, совсем новый. Значит, дольше других просидеть может. Кто знает, до каких степеней досидится. В общем, Михаил очень даже еще пригодиться может. Сейчас его привезут с прогулки. Замок Майерлинк решил посмотреть. Все расспрашивал, правда ли, что император сам приказал престолонаследнику застрелиться, как узнал, что тот Марию Вечору убил из ревности. Да кто ж его знает, что там в действительности было. Езжай сам да посмотри. Спроси экскурсовода. Место интересное. Будет что в Москве товарищам рассказать.
В дверь требовательно постучали. Вошел Мукаров. Зыркнул на Тыковлева по обыкновению своим недобрым черным глазом и сказал, что звонили из редакции журнала “Профиль”, спрашивали, нет ли официального текста высказываний Горбачева на вчерашней встрече с печатью. Но “Профиль” это ладно. Там люди серьезные. Что мы им скажем, тому и поверят. Но пару минут тому назад позвонили из “Курьера” и прямо просят подтвердить, что Горбачев считает колхозный и советский строй устаревшим и недостаточно эффективным. Он сказал якобы, что и в целом в СССР приходит время реформ. С “Курьером” шутки плохи. Газета бульварная, скандальная. Скорее всего, поместят и свое сообщение, и наше опровержение, чтобы шуму больше было. Что делать?
