А. К.: Ректор МГУ — не только научная, но и общественная должность. Вы не раз проникновенно вспоминали своих предшественников. Кто из них ближе Вам по духу? Что в их деятельности, в их общественной позиции Вы считаете актуальным?

В. С.: Я уже не раз говорил, что трудно, да и бессмысленно гадать, что сталось бы с идеей Ломоносова об учреждении Московского Университета, если бы она не овладела мыслями и делами другого великого гражданина и просветителя России — Ивана Ивановича Шувалова. Выдающийся историк С. М. Соловьев назвал этого сановника и фаворита императрицы Елизаветы Петровны “министром новорожденного русского просвещения”. Шувалов не только сам понял исключительную важность Университета и — шире — просвещения для будущего страны, но и сумел убедить императрицу в приоритетности развития образования среди прочих важнейших и необходимых государственных задач. Елизавета Петровна взяла под свою непосредственную “протекцию” Московский Университет. И это были не громкие, не пустые слова — учитывая настроение Елизаветы Петровны, Сенат не только утвердил университетскую смету, но и увеличил ее с 10 до 15 тысяч рублей.

И. Шувалов мечтал покрыть всю Россию сетью учебных заведений. Основой должны были стать школы для обучения грамоте и арифметике в малых городах. В “более знатных” предполагалось устроить гимназии, выпускники которых должны были переходить в высшие учебные заведения Москвы и Санкт-Петербурга. Этот план реализовывался и после того, как Шувалов отошел от дел. К концу XVIII века в России действовало более 300 учебных заведений, в которых обучалось свыше 17 тысяч человек.

В XIX столетии одним из наиболее ярких руководителей Московского Университета, можно сказать, олицетворением его был Сергей Михайлович Соловьев. Он поступил в Университет во времена, которые справедливо называли его “золотым веком”, и ушел из жизни в самом конце 70-х годов, мрачных для России и ее первого Университета. Без малого сорокалетние наблюдения, рассуждения и работа С. М. Соловьева в качестве профессора, заведующего кафедрой и ректора, его 29-томная “История России с древнейших времен”, которая пользуется огромной популярностью и сегодня, позволяют говорить об С. М. Соловьеве как о выдающемся ученом и политике. Его анализ роли государства в развитии отечественной науки и образования имеет исключительно важное значение не только для понимания прошлого, но и настоящего. Тот трудный период его деятельности пришелся на эпоху, суть которой другой питомец Московского Университета П. Н. Милюков охарактеризовал так: “До сих пор правительство опасалось только того, что в России слишком мало учатся, и только с этого времени оно открыто выражает опасения, что в России учатся слишком много, и начинает принимать меры не для увеличения, а для уменьшения количества учащихся”.

А в конце этой эпохи, которую можно было бы охарактеризовать как борьбу государства против школы, высится жертвенная фигура выдающегося мыслителя князя С. Н. Трубецкого. Он умер на посту ректора, отстаивая достоинство и независимость Московского Университета. Своеобразным завещанием стали его слова, обращенные к императору Николаю II: “В школе все будущее России, и никакие жертвы, необходимые для ее устроения и подъема, не должны останавливать правительство, которое хочет блага страны...” Эти слова одного из величайших умов и патриотов России сегодня более чем актуальны.

А. К.: В интервью газете “Московский Университет” Вы назвали себя консерватором. Приведу точную цитату: “...Я за традиции, за сохранение традиций. Это здоровый консерватизм, и от такого консерватизма я не отказываюсь”. Сейчас в России слово “консерватор” не в почете. На Западе к нему относятся по-иному. Какой смысл Вы вкладываете в это понятие?

В. С.: Я имею в виду прежде всего сохранение традиций, накопленных Московским Университетом за его почти 250-летнюю историю. Ничего не имею против здорового консерватизма. Университету он на пользу. Лучше хорошенько подумать, чем гоняться за поверхностными новациями. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Я был избран ректором в 1992 году — переломном для всей страны. Горячие головы предлагали в “духе времени” изменить стиль работы, организовать на иных принципах жизнь Университета. Высказывались даже предложения расформировать МГУ. Трудно представить, какой трагедией для российского образования, науки, для самой России обернулась бы реализация подобных новаций.

Конечно, до таких крайностей дело, скорее всего, не дошло бы — независимо от того, кто бы встал во главе Московского Университета. Реально нам могла угрожать опасность постепенно трансформироваться в некий технологический вуз, где царят прикладные исследования и ультраузкая, но достаточно высокая квалификация персонала и выпускников. Дальше пошло бы проще — продаем и покупаем. Вполне возможно, что подобный путь на каком-то этапе сделал бы жизнь коллектива более спокойной и сытой. Но на нем были бы утрачены государственный масштаб и такие ценнейшие традиции Московского Университета, как служение родной стране, ответственность за ее судьбу.

Я всегда выступал и выступаю за собственный путь Московского Университета, за сохранение и развитие его лучших и наиболее плодотворных традиций. Мы должны отчетливо сознавать, что если правомерны слова “российская цивилизация”, то ее интеллектуальным ядром был, есть и, несомненно, останется Московский Университет. Он не может и не должен изменить самому себе. Мы будем, несмотря ни на что, продолжать исповедовать свои собственные нравственные и профессиональные ценности. Мы будем отстаивать данные Университету великими людьми России эпитеты “умственного достояния России”, ее “святого места”.

А. К.: Журнал “Наш современник” — народный журнал. И потому, что поддерживают нас только подписчики, а не всевозможные фонды, и потому, что мы последовательно защищаем интересы народа, а главное, — потому, что наши лучшие авторы (Распутин, Белов, Шукшин, Абрамов) никогда не порывали связи с народом и выражали его взгляд на жизнь и на мир. Тем дороже мне — и, убежден, нашим читателям — Ваши слова в защиту русского народа: “Сейчас только ленивый не твердит, что у нашего народа нет идеалов, что он духовно себя исчерпал, а Россия исторически обречена. В лихорадочном кружении обращают они свой взгляд то вместе направо, то вместе налево, на Запад или Восток, на Север или на Юг в уверенности, что где-то там за горизонтом уже проложен асфальтовый тракт для родины и нужно лишь чуть-чуть дотянуть до него дорогу от Москвы, чтобы быстро причалить к “земле обетованной”. Пошлое ерничество над русским человеком, глумление над отечественными традициями и историей стали главным лейтмотивом тех, кто возомнил себя его новыми душеприказчиками. Непрерывно вдалбливается мысль, что русский народ никчемен, что он сплошная пьянь, воры и бездельники. Иные договорились уже до того, что видят в своих собственных неудачах и просчетах ни больше ни меньше, как преступление народа”. Это сказано в 1996 году, когда официальный патриотизм еще не вошел в моду. Что побудило Вас высказаться столь недвусмысленно?

В. С.: Почему-то никто пока не обратился в суд, чтобы защитить честь и достоинство народа от тех, кто без конца обливает их грязью и унижает, позволяет себе безнаказанно возвещать с телеэкрана, страниц газет и журналов, что “народ одурел”, что “русский народ — тупая толпа” и т. д. Сейчас этот поток поношений поутих, но далеко еще не иссяк окончательно. Выступить против подобных недобросовестных выпадов меня побудили элементарное чувство справедливости и заветы Московского Университета. Вы не найдете ни у одного поистине великого ученого бранных слов, унижающих российский народ и страну, хотя каждым из них сказано много горького и сострадательного. Это нравственный идеал Московского Университета. Я бы сформулировал его так: “Быть обязанным народу и России”. Этот идеал связывает череду поколений в единую и неразрывную цепь.