Обычная скрытность Путина не позволяет однозначно сказать, готов ли он принять этот двойной вызов. Однако некоторые шаги: неожиданное назначение В. Черномырдина послом в Киев (западные газеты тут же окрестили российского тяжеловеса вице-королем Украины — по аналогии с вице-королем Индии времен Британской империи) и ретивая помощь Молдове в решении приднестровской проблемы — позволяют думать, что ВВП не собирается сидеть сложа руки.
Так видится ситуация из Москвы. А как смотрят на нее с другого полюса интеграционного поля — из Кишинева? Насколько серьезны намерения молдавских коммунистов? Какие препятствия и сложности поджидают на пути воссоединения? Да и возможно ли оно? Чтобы ответить на эти вопросы, я созвонился с пресс-службой президента Молдовы и сел на поезд “Москва — Кишинев”.
Сегодня поездка на поезде по постсоветским просторам — история особая. Жуткая и поучительная. Жуткая, ибо за годы “рыночных реформ” подвижной состав утратил едва ли не половину необходимых деталей и предметов. Не буду перечислять отсутствующие, весьма важные для многоразличных надобностей... Главное — поезд каким-то чудом шел. Ну, может, не столько шел, сколько х р о- м ы л я л, если воспользоваться словечком, услышанным мною от направлявшихся на богомолье старушек. А поучительны путешествия потому, что в них можно услышать не только редкостные слова, но и весьма характерные разговоры.
Станция Котовск неподалеку от границы Украины с Молдовой. Теплое послезакатное свечение в воздухе. В освещенных окнах станционного бара кривляющиеся силуэты. “Дерутся!” — вскрикивает девочка из нашего вагона. “Танцуют”, — успокаивает мать. Наполняя пространство дымом и шумом, к первому перрону выкатывается поезд “Одесса — Варшава”. Вагоны заслоняют происходящее в баре, и внимание пассажиров сосредотачивается на колоритной парочке прямо у ступенек вагона.
Она — бойкая бабуся, торговка семечками.
Он — немолодой мужчина из нашего поезда, жилистый, невысокий. Ухватист, насмешлив, — видно, технарь, рабочий, но высокой квалификации. Какой-нибудь наладчик автоматических линий, посланный в командировку.
Она (заполошно): Что же ты мне пять копеек российских даешь? Давай наши, украинские, они в десять раз дороже!
Он (желчно): Все от России кормятся, а деньги у всех дороже!
Она (неожиданно подобрев): А вот и надо как раньше! Вместе были...
Он (подзадоривая): Вот в Молдавии коммунистов избрали. И вы вашего Кучму гоните! Может, жить-то будет лучше.
Искушенный газетчик на этом бы и завершил зарисовку. Да не тут-то было — разговор продолжается. Правда, старуха молчит. Видно, ругать власть на Украине, во всяком случае на окраине, в захолустье, еще не привыкли. Боязно. Она сосредоточенно увертывает кулек, чтобы насыпать семечки. А мужичок, внезапно перекрутив свою мысль (знай наших, мы теперь ни тем, ни другим — никому не верим!) бросает: “Демократы наворовали, пусть теперь новые коммунисты воруют”. Мужичок уже полез в вагон, а бабуся будто и не замечает окончания разговора. Услышав ненавистное слово, она убежденно, смачно ставит точку: “Демократы — сраты”...
Кишинев встретил рассветом в полнеба над зелеными холмами, бальзамическим благоуханием белоствольных южных тополей, гугуканьем горлиц и железным голосом дежурной по вокзалу, на чистом русском языке объявлявшей о прибытии поезда.
К слову, в Кишиневе, как и в большинстве постсоветских столиц, слышна в основном русская речь. Частные объявления, провинциально расклеенные на заборах, — все на русском. А на газетных лотках я обнаружил знакомую “Комсомолку”-толстушку, “АиФ” с местным вкладышем (на русском), правительственную “Независимую Молдову” (опять же русскоязычную) и, разумеется, россыпь или, скорее, сыпь — яркую, как при инфекционной болезни, — московских изданий типа “СПИД-инфо”. Куда же без них, ими осеменены все города и веси бывшего СССР.
До назначенной на одиннадцать встречи с президентом оставалось несколько часов, и, разместившись в гостинице, я набросился на прессу. Выделил сообщения о международных контактах. В одном номере “Независимой Молдовы” отчеты сразу о двух акциях, проведенных китайским и индийским посольствами: первое передало в дар республике автоматическую линию для завода, на котором работают слепые, второе — партию медикаментов на сумму в полмиллиона долларов. Восточные гиганты спешат освоить политическое пространство “красной” Молдовы. Не отстает и Запад: к Воронину зачастили посланцы от МВФ и прочих фондов, стремясь прощупать почву и установить контакты с теми, кто пришел к власти на волне критики глобалистских структур. Бойкот со стороны “международного сообщества”, которым “демократы” пугали как неизбежным следствием победы коммунистов, не состоялся.
Не заметно и признаков саботажа чиновников, доставшихся новой власти в наследство от правительства Брагиша. Показательны публичные уверения примара (мэра) Кишинева С. Урекяна: “Мой партбилет на том же месте, где был все эти годы”. Впрочем, кишиневские журналисты не преминули ядовито заметить: “Главное, чтобы городское хозяйство столицы не оставалось на том же месте, где было все эти годы. А партбилеты, наверное, ищут бригадиры строителей, перерывших столицу траншеями” (“АиФ”, № 21, 2001).
При чтении обнаруживаются любопытные параллели с российскими “темами дня”. Жителям Молдовы, как и нам, придется больше платить за ЖКХ. Видимо, это требование времени: здания и теплосети и впрямь обветшали. Но, в отличие от российских властей, молдавские коммунисты решили посоветоваться с народом. Специальное объявление в “Независимой Молдове” приглашает к дискуссии. Здесь же сообщение о том, что парламент принял Закон об инспекции труда. Государство намерено следить за соблюдением правил охраны труда, его оплатой, продолжительностью рабочего дня. Сравните с титаническими усилиями Касьянова—Путина продавить сквозь Думу новый Трудовой кодекс, уже окрещенный профсоюзами рабовладельческим, и, как говорится, почувствуйте разницу...
Из газет я почерпнул дополнительные сведения о человеке, ради встречи с которым приехал в Кишинев. В те дни Воронину исполнялось 60, и “АиФ” поспешил откликнуться. Владимир Николаевич родился в мае 41-го в Дубоссарах (сейчас это Приднестровье). Мать — молдавская крестьянка, отец — русский военный. Погиб в начале войны. После Победы мать снова вышла замуж за уполномоченного от райкома, занимавшегося коллективизацией. О себе Воронин говорит: “С детства был лидером: старостой класса, председателем совета отряда, потом — пионерской дружины. Когда сформировался как личность, меня стала двигать советская система подбора, воспитания и расстановки кадров. Тогда карьеризм не поощрялся, как сейчас: не стесняясь идут и идут за портфелями! Протекционизм был. Но мне кажется, он существовал на уровне межличностных отношений: кто-то кому-то нравился больше. Не было подсиживания и грязи. А сейчас это похлеще, чем на конкурсах красоты! Я знал одну обязанность: работать!” (“АиФ”, № 21, 2001).
Прошел всю советскую кадровую лестницу: хозяйственный руководитель, партийный работник, депутат, министр. После крушения системы воссоздал партию коммунистов — ПКРМ. Верит в партию и в некую “нематериальную силу”, которая ведет человека по жизни. “Подозревает”, по его собственным словам, что она персонифицирована... Женат (Таисия Михайловна — украинка с Кировоградчины), имеет детей и внуков.
В президентский дворец — высокий куб из светлого бетона и карих зеркальных стекол — я приехал, лучше представляя человека, с которым предстояло говорить. Не слишком тщательный по московским меркам контроль, и я в небольшом зале для приемов, не раз виденном в теленовостях. За минуту до встречи — приятная неожиданность. Через боковую дверь вошел невысокий человек в очках с толстыми линзами. С любопытством взглянув, представился: Дораш, советник президента. — И сказал, с вожделением покосившись на стопку “Нашего современника”, выложенную мною на столе: “Я читал все Ваши статьи с 90-го года...” Разумеется, стопка тут же уменьшилась. И тотчас сопровождавшие меня сотрудники пресс-службы встали. Передо мной был Воронин. Невысокий, по-крестьянски крепкий, усталый, несмотря на ранний час, и, кажется, простуженный. Заговорил негромко, раздумчиво, оживляясь и частя, когда разговор задевал его за живое.
