И вот Краппе захвачен. Взяли его довольно необычно. Оказывается, он был легко ранен в руку, решил бросить отступающие войска корпуса на произвол судьбы и с несколькими офицерами пробираться к своим. Поблизости находилось его родовое имение, он завернул туда, чтобы переодеться в штатское. А в имении уже обосновалась санитарная рота нашего 10-го пехотного полка. Вся группа фашистов и угодила к ним в руки.

Худощавый, седой, внешне похожий на школьного учителя, Краппе охотно отвечал на вопросы деда. Гиммлера он назвал неучем, а Гитлера — главным виновником всех поражений.

Дед спросил:

— Знаете, что в плен вас взяли санитары? А командовал ими польский врач?

Немец густо побагровел.

Уже уходя, он вдруг остановился у двери:

— Я хорошо знаю сельское хозяйство и могу предложить свои услуги в качестве агронома.

Молодец!

Этот случай произошел с дедом во время боев под Москвой. По ВЧ позвонил генерал К., которому дед непосредственно подчинялся.

— Паплявский! — (дед забавно копировал гнусавый выговор К.). — Взята ли высота?

— Нет, товарищ генерал. Очень сильный огонь, нельзя голову поднять.

В ответ на это К. сказал, что пришлет его расстрелять. Дед посчитал эту фразу неудачной шуткой пожилого генерала, однако через пару часов в блиндаже появился молодцеватый румяный офицер, который, лихо козырнув, доложил, что прибыл для исполнения приказа о расстреле Поплавского. Дед исподлобья, красными глазами не спавшего несколько суток человека внимательно посмотрел на него, а затем медленно, словно нехотя, поднялся во весь свой исполинский рост, размахнулся и, сжав огромный кулак, двинул гостя в челюсть. Несчастный выполз из блиндажа на четвереньках.

Вскоре снова позвонил К.:

— Паплявский! Я тут прислал к тебе офицера... Он прибыл?

— Прибыл, товарищ генерал.

— И что ты сделал?

— Дал в морду, товарищ генерал.

— Малядец! — отреагировал К. и повесил трубку.

Обидно!

Поплавский и мой второй дед (по отцу) И. В. Рожков, один из первых довоенных генералов, дружили и часто вспоминали фронтовые эпизоды.

— Представляешь, Ваня, — говорил Поплавский, — я сейчас работаю над мемуарами, а о том, что приходилось водить людей в атаку семнадцать раз за один день, не могу написать. Обидно.

— Почему?

— Все равно никто не поверит, а свидетелей не осталось.

Иногда не стоит спешить

Дедушка рассказывал о прорыве Померанского вала:

— Предполагалось, что войска будут готовы к семи часам утра. Приказы спешно послали с офицерами связи. Но перегруппироваться к утру не успели, пришлось начало атаки перенести на 14 часов. И получилось удачно. Противник не ожидал этого наступления и наши дневные действия принял за попытку улучшить позиции, сопротивлялся пассивно. Сложилась благоприятная обстановка для нанесения решающего удара и окончательного прорыва Померанского вала.

Атака города Мирославца намечалась на 9 утра, но густой туман затруднял действия артиллерии, а без ее поддержки пехоте этим опорным пунктом не овладеть. Пришлось отложить наступление на 11 часов. В глубине души я надеялся, что немцы еще раз клюнут на необычное время начала атаки. И клюнули!

На пороге войны

В архиве деда я обнаружила небольшую записку следующего содержания: “Приказом Народного комиссара обороны № 120 1940 г. было обращено особое внимание на изучение опыта начавшейся войны. В целях оказания помощи командному составу военно-историческим отделом Генштаба Красной Армии были переведены статьи, описывающие ход и развитие боевых операций на фронтах в Польше, Норвегии, Голландии и Франции. В одной из них, включенной в сборник “Германо-польская война”, вышедший в январе 1941 г., отмечается: “21 сентября 1939 г. в сводке германского командования было сообщено, что передвижения германских и русских войск на установленную демаркационную линию проходили планомерно при полном взаимопонимании. Так, германские войска, оперировавшие в районе Львова, были заменены русскими соединениями. По данным сводки Генерального штаба Красной Армии, русские войска 22 сентября заняли г. Белосток и крепость Брест-Литовск и начали очищать от остатков польской армии районы северо-западнее Гродно”.

Какие-либо ссылки отсутствуют, вероятнее всего, книга, предназначенная для служебного пользования, не имеет выходных данных, и сейчас уже не удастся установить, когда именно Поплавский держал ее в руках. Но очевидно одно: он, безусловно, осознавал, что никакие кратковременные альянсы с Германией не являются гарантом мира и война все равно неизбежна. Дед вспоминает: “В начале марта 1941 года я ознакомился с документом разведоргана, содержавшим оценку боевых возможностей гитлеровской армии и схему размещения ее войск. Я обратил внимание на то, что в Восточной Пруссии и Польше было сконцентрировано 87 немецких дивизий, которые полукольцом опоясывали советскую границу на западе. Не говорит ли такая концентрация войск, развернутых к наступлению, о возможных планах немецкого командования? Соображениями на этот счет я поделился с командиром дивизии Ф. Н. Колкуновым и военкомом К. И. Курятовым, которые очень внимательно выслушали мои доводы”*. (В действительности военком обвинил Поплавского в панике и предложил расстаться с партийным билетом.)

Дополнение к мемуарам

В личном архиве деда сохранился рукописный вариант воспоминаний о Варшавском восстании 1944 года графа Тадеуша Бур-Коморовского, командующего Армией Крайовой. Текст воспоминаний, изданных в Англии (подстрочный перевод с польского), был приобретен Поплавским в 1972 году. Командующий Армией Крайовой крайне негативно относился к любым попыткам компромисса с советскими властями. Но примечательно следующее. Бур-Коморовский говорит в своих воспоминаниях о том, как после подписания акта о капитуляции Варшавы 2 октября 1944 года был вызван к эсэсовскому генералу фон ден Баху-Зелевскому, подавившему восстание с исключительной жестокостью. Немецкий генерал предложил сотрудничество для борьбы с “общим врагом — варварами с Востока”. Бур-Коморовский ответил: “Какие бы чувства ни питали к СССР, выражение “общий враг” не может существовать. Враг Польши — Германия”.

АНАТОЛИЙ ЗАГОРОДНИЙ

АЗИЯ И РОССИЯ: ЦВЕТ И СВЕТ...

(Репортаж из Орла)

Глаз мало...

Восемь миллионов людей кинуло в дышло России, а точнее, в пристяжную к ней за ничтожно короткий срок из так называемых стран СНГ, из земель, ставших вдруг в одночасье для людей чужими. Титульная нация возвращается в сердце распавшейся империи, в метрополию.

Для меня Россия всегда — в пути и во времени. То, что переживает сейчас страна, то, что с ней сейчас происходит, — только звено в цепи многих исторических звеньев. И такой взгляд на переживаемое ею возводит или ставит это переживаемое в некую неизбежность, в нечто закономерное. В самом деле, разве вся тысячелетняя история России не есть одно потрясение?

Такой взгляд лишает надежд на скорое выздоровление, но он же учит смирению и терпению. А со смирением приходит в душу покой, которого так не хватает в России и для России.

Сказать какую-нибудь новую мысль о России уже невозможно. Все сказано. Все всё знают. И все будет, увы, так же идти, как идет, как шло.

Превращение же и вообще наступает не вдруг и, может быть, даже и не замечается. Превращение всегда таинственно и поэтому почти неощущаемо для превращаемого.

Заметки эти — просто о личном восприятии России, какой я увидел ее в Орле глазами человека, всю жизнь бывшего связанным с Россией, но связанным только культурными нитями, духовными узами, знавшего ее издалека и увидевшего вдруг воочию. Это тоже ведь потрясение. И переживают ведь его миллионы. Каждый по-своему.