Чахотка у жены.

Пользовался популярностью и его жестокий романс "Изменница". Лев Аннинский полагает, что первый шедевр жанра бардовской песни был создан фронтовиками Сергеем Кристи, Владимиром Шерейбергом, Алексеем Охрименко "в 1949 или 1959 году - точнехонько в середине века". Он восторгается этой балладой-стилизацией:

Я был батальонный разведчик,

А он - писаришка штабной,

Я был за Россию ответчик,

А он спал с моею женой.

Но чем это отличается от строк Горохова 1901 года?

Но вот начало осени;

Свиданиям конец,

И деву мою милую

Ласкает уж купец.

"Нет, это потрясающе!" - восторгается критик, цитируя дальше:

Штабного я бил в белы груди,

Сшибая с грудей ордена...

Ой, люди, ой, русские люди,

Родная моя сторона!

Ну и у Прохора герой берет не протез, а сразу топор:

Стояла ночка темная,

Вдали журчал ручей,

И дело совершилося:

Теперь я стал злодей.

А в начале века была популярна еще одна надрывная песня про васильки и изменницу Лёлю:

Я ли тебя не любил,

Я ли тобой не гордился,

След твоих ног целовал,

Чуть на тебя не молился...

Как поет современная группа: "Я готов целовать песок, по которому ты ходила...".

Ничто не ново под луной - пусть читатель сам делает выводы, слышит душой и поет лучшие песни - исповеди сердца, поэтические откровения без деления на века, периоды, кланы и признанные авторитеты. Московской авторской песне, если даже прогневить дух такого автора, как Иван Васильевич Грозный, - более 200 лет, она даже старше Пушкина, чей юбилей мы не так давно отметили.

ПУШКИН ПОСЛЕ ЮБИЛЕЯ

Много отрадно-радостных дел посвящено Пушкину, вдохновлено им. 10 февраля 2001 года в печально-памятную 164-ю годовщину гибели Пушкина в святых местах Пушкиногорья, где на вечном покое находится его прах, открылся очередной VIII Всероссийский Пушкинский театральный фестиваль, который продлился до 16 февраля и, хочется верить, задал тон многим последующим Пушкинским мероприятиям в первом году нового века.

Но хочется поделиться некоторыми горестными размышлениями по поводу отдельных публикаций на Пушкинскую тему, появившихся после юбилея поэта. Вот, например, "русская элегия" в журнале "Наш современник" № 11 за 2000 год Олега Осетинского "Чудное мгновенье". В одной из глав этой "элегии" под заголовком "Год 1825, июнь. Тригорское" автор по-своему изображает общеизвестную сцену прощания Пушкина и А. П. Керн в Тригорском: "А утром, когда любезная, но уже спокойно-рассеянная Анна Петровна сидела в карете, прибежал, запыхавшись, Пушкин, растолкал без церемоний провожающих, быстро прыгнул на ступеньки кареты, протянул Анне Петровне книгу.

- Вот, вторая глава "Онегина". В лавке не купите! Еще не разрезана.

- Автограф есть? - Анна Петровна умело скрыла зевок".

На самом деле эту сцену Анна Петровна описывает так: "На другой день я должна была уехать в Ригу... Он пришел утром и на прощанье принес мне экземпляр II главы Онегина, в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами: "Я помню чудное мгновенье..." и проч. и проч. Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю" (Керн А. Воспоминания. Дневники. Переписка. М., 1974, стр. 36). 175 лет минуло, но и сейчас поражает своей пронзительностью эта сцена.

Под заголовком "Год 1825, июнь. Царское Село" автор заставляет М. И. Глинку говорить:

"...Я только что прочел новую главу "Онегина"... "Бывало, когда гремел мазурки гром, В огромной зале все дрожало, Паркет трещал под каблуком..." (стр. 33 журнала).

Глинка М. И. в июне 1825 г. мог читать только I главу, напечатанную в Петербурге в феврале 1825-го. Цитированные строчки из V главы напечатаны только в 1828 году.

Под заголовком "Год 1836. Петербург". О. Осетинский передает разговор:

К. Брюллов - Глинке (разговор в мастерской художника):

"...Помнишь, у Пушкина: "Я, уважая русский дух, Простил бы им их сплетни, чванство, Фамильных шуток остроту, Порою зуб нечистоту, И непристойность, и жеманство. Но как простить им модный бред и неуклюжий этикет!.." (стр. 38 журнала).

К. Брюллов этих слов Пушкина знать не мог, также их не знал и Глинка. Эта характеристика дамского окружения псковского губернатора осталась в черновиках "Онегина" и стала известна исследователям творчества поэта после его гибели.

Далее: под заголовком "Год 1836. Петербург". Пушкин говорит Глинке: "На прошлой неделе собрались у Яковлева, на Фонтанке, годовщину лицейскую отмечать... И сколько же нас было, представь? Семь человек...

Глинка: "Я видел Корфа, он говорил..."

Пушкин: "Ну да, он был, дьячок - мордан!.. Буффон, князь, Медведь, Матюшка, Мясожоров - и все! Дельвиг умер. Большой Жанно сам знаешь где. Горчаков в Лондоне...

Предчувствия у меня дурные. Письмецо вот сегодня получил, подметное!.."

Да, поленился уважаемый О. Осетинский заглянуть в популярные книги. На последней лицейской сходке с участием Пушкина 19 октября 1836 г. было не семь лицеистов, а одиннадцать, автор "элегии" отказал в праве присутствовать Мартынову, Гревеницу, Юдину, Илличевскому, Комовскому, Стевену, но почему-то поместил в компанию "семерых" "Матюшку" (Матюшкина) и "князя" (?), не участвовавших в сходке. "Горчаков в Лондоне..." - опоздал автор "элегии" почти на десятилетие, в Лондоне давно след Горчакова простыл, Александр Михайлович в это время был в Вене.

И снова каскад несуразностей:

Пушкин - Глинке: "В двадцать пятом году я в Михайловском платил долги книгами... Великопольскому. Экземплярами второй главы "Онегина". Эх, в деревню, капусту поливать - вот мечта!" (стр. 38 журнала).

Глинка: "Прав поэт: "Самостоянье человека залог величия его" (стр. 43 журнала).

Пушкин "экземплярами второй главы "Онегина" долги платить в "двадцать пятом году" не мог, так как вторая глава опубликована в 1826 году. "Самостоянье человека - залог величия его" - эти слова неоконченного стихотворения Пушкина стали известны только исследователям после его гибели.

Удивительны и некоторые другие публикации на пушкинскую тематику.

В "Книжном обозрении" "Независимой газеты" (№ 49 от 28 декабря 2000 г.) Александр Зайцев под рубрикой "Событие" публикует заметку "Последний памятник второго тысячелетия", в которой с восторгом повествует о том, что "В канун католического Рождества 24 декабря в селе Михайловское Псковской губернии был торжественно заложен и сразу же открыт, наверное, последний монумент второго тысячелетия - памятник Пушкинскому зайцу". Автор утверждает, что "По словам Битова, он размышлял над историей легендарного зайца пятьдесят один год". Андрей Битов - писатель и по его предложению создан и установлен заяц. Но если так долго Битов "размышлял", то ему надо было знать, что не "метрах в 200 от усадьбы ему перебежал дорогу заяц", а перед Вревом, т. е. в двух десятках верст от Михайловского. В Тригорском прекрасно знали об этой поездке, и впоследствии дочь хозяйки имения М. И. Осипова рассказывала М. И. Семевскому: