Как убежденно писал Пушкин в статье "О народном воспитании": "Историю русскую должно преподавать по Карамзину". Вместе с тем, развивая мысль о необходимости воспитания и обучения молодых людей настоящими гражданами, он разъясняет: "Изучение России должно будет преимущественно занять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить Отечеству верою и правдою, имея целию искренно и усердно соединиться с правительством в великом подвиге улучшения государственных постановлений, а не препятствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве" (курсив мой. - И. С.).

Выше отмечалось оживление интереса к истории русского и зарубежного общества. История цивилизации Гизо возникла на этой волне возбуждения мысли и как бы обобщила, сфокусировала эти искания и находки. Труды Гизо оказали громадное влияние на русскую историческую мысль, начиная от Н. Полевого и М. Погодина до В. Ключевского, и в этом плане особо актуально звучат суровые и справедливые суждения Пушкина.

"В Пушкине было верное понимание истории... Принадлежностями ума его были: ясность, проницательность и трезвость...", - говорил о нем кн. П. А. Вяземский. "Князь Петр" не написал биографии Н. М. Карамзина. Считается, что ее написание не давало ему достаточного повода для выявления оппозиционного настроения. (Напомним, что и о Пушкине он не написал ничего систематического. Он в это время увлеченно работал над биографией Фонвизина).

Но вернемся к теме - Пушкин о Карамзине. Друзья решили проводить публикации о нем планомерно, "в складчину", ото всех понемногу, а миру должна была в результате предстать книга воспоминаний. (Это в полной мере осуществили современники и последователи уже в отношении самого Пушкина.)

А как Пушкина поразила ранняя смерть друга Дельвига! Он писал Плетневу: "Баратынский собирается написать жизнь Дельвига. Мы поможем ему нашими воспоминаниями. Не правда ли? Я знал его в Лицее - был свидетелем первого, незамеченного развития его поэтической души - и таланта, которому еще не отдали мы должной справедливости. С ним читал я Державина и Жуковского - с ним толковал обо всем, что душу волнует, что сердце томит (так в тексте. - И. С.). Я хорошо знаю, одним словом, его первую молодость; но ты и Баратынский знаете лучше его раннюю зрелость. Вы были свидетелями возмужалости его души. Напишем же втроем жизнь нашего друга, жизнь, богатую не романтическими приключениями, но прекрасными чертами, светлым чистым разумом и надеждами".

И на этот раз предложение было замечательным! У Пушкина сохранился небольшой отрывок, начало биографии - "О Дельвиге" (всего несколько, как оказалось, бесценных страничек, как и о Карамзине).

В плане уточнения подхода Пушкина к сбору интересовавших его исторических материалов, записок интерес представляет информация, переданная самим Пушкиным в его "Путешествии в Арзрум", в период встречи с легендарным А. П. Ермоловым! "Собирая памятники отечественной истории, - с места в карьер начал увлеченный благородной работой Пушкин,- напрасно ожидал я, чтобы вышло, наконец, описание Ваших закавказских подвигов. До сих пор поход Наполеона затемняет все... Ваша слава принадлежит России и Вы не вправе ее утаивать. Если в праздные часы занялись Вы славными воспоминаниями и составили записки о своих войнах, прошу Вас удостоить меня чести быть Вашим издателем. (...) Прошу Вас дозволить мне быть Вашим историком" (курсив мой. - И. С.).

Эта встреча произошла в начале апреля 1833 года! Пушкин не побоялся посетить опального генерала (благоволившего к декабристам) в его селе Лукьянчикове. Между прочим, адъютантом генерала "по дипломатической части" одно время служил А. С. Грибоедов, назвавший его " сфинксом новейших времен".

В разговоре речь шла, как явствует из записей, об "Истории" Карамзина и о "Записках" Курбского. Это были темы, глубоко волновавшие Пушкина. Ермолов был с Пушкиным очень любезен и "до крайности мил", как он написал Ф. И. Толстому "Американцу". (Об этой встрече генерал рассказывал позднее издателю "Русского Архива", опубликовавшему в 1867 году часть его "Записок".)

Пушкин и его ближайшее окружение, состоящее прежде всего из литераторов и историков, государственных мужей и дипломатов, видели в записках и дневниках важный интеллектуальный источник увековечивания исторической памяти, без которой не может быть прогресса государства в целом. Более того, Пушкин, беззаветно любящий Россию, гордящийся ее историей как преданный сын, был глубоко убежден, что без усвоения и хорошего знания истории государство просто обречено.

Пушкин значительно содействовал созданию бесценного, неоценимого мемуарного эпоса эпохи. Подсчитано (конечно, с известной долей условности!), что "из 50 обращений литераторов пушкинского круга к современникам с призывом вести мемуарно-дневниковые записки за 1820 - нач. 1850 гг. с именем Пушкина и Вяземского связано более 30"1 (!) В этом направлении также большую работу проводили преданные друзья и единомышленники И. И. Дмитриев, В. А. Жуковский, А. И. Тургенев, А. Я. Булгаков, М. П. Погодин и др.

Вот как об одной исторической встрече, как показало время, в своем дневнике за 1829 г. писал историк М. Погодин: "Завтрак у меня: представители русской образованности и просвещения: Пушкин, Мицкевич, Хомяков, Щепкин, Аксаков, Верстовский, А. Веневитинов. Разговор от еды до Евангелия без всякой последовательности, как и обыкновенно". И прибавляет со справедливым огорчением, что не записал беседу в узком кругу разносторонне развитых "представителей русской образованности и просвещения": "Ничего не удержал, потому что не было ничего для меня нового, а надо бы помнить все пушкинское".

Безусловно прав историк Н. С. Тихомиров, утверждавший: "часто слышим в нашей литературе жалобы на скудость записок, мемуаров (...) Мы не торопимся печатать ( и писать! - И. С.) подобные документы".

Чувствовал запоздалое угрызение совести И. П. Сахаров, писавший в 1848 году: "Надобно вести записки. Боже мой! Сколько бы таких книг я мог бы написать... Все упущено; другое забыто, третье вспоминаю как сон...". (А он помогал А. А. Краевскому разбирать книги и бумаги в кабинете Пушкина!)2.

Источник подобного рода - это фамильные ценности, сокровища, проливающие свет как на биографии отдельных замечательных людей, так и на историю литературы и историю в целом!

4

"Царствовать самовластно и единовластно..."

"Я в прозе: да еще в какой".

А. С. Пушкин к А. А. Фукс. 19. Х.1834

"Монополия Греча и Булгарина пала",- писал с удовлетворением в одном из писем к Погодину Пушкин.

Желание издавать журнал, иметь свое печатное дело зародилось у Пушкина давно. Еще в 1826 году в письме к Вяземскому от 9 ноября он писал: "нам надо завладеть одним журналом и царствовать самовластно и единовластно...".

Друзья с нетерпением ждали нового журнала.

Об этом красноречиво свидетельствует запись А. И. Тургенева от 29 декабря 1835 года, когда единомышленники Крылов, Одоевский, Плетнев, барон Розен и Пушкин собрались у Жуковского и после долгих разгорячивших их диспутов вдруг в один голос внезапно закричали : "Жаль, что нет журнала, куда бы вылить весь этот кипяток, сочный бульон из животрепещущей утробы настоящего!"

Работа закипела. Ядро пушкинского журнала составили: Боратынский, Гоголь, Вяземский, Д. Давыдов, Плетнев, Языков, Погодин, Розен, А. И. Тургенев, А. Краевский, А. Муравьев, В. Одоевский. Среди молодых друзей - И. Киреевский, В. Соллогуб, Е. Ростопчина, В. Бенедиктов.

Уже 31 марта 1836 года первый номер был разрешен цензурой, а 11 апреля вышел в свет. Издание, как задумал его Пушкин, должно было выходить каждые три месяца по одному тому. В нем должны были помещаться стихотворения, "повести, статьи о нравах и тому подобное; (оригинальные и переводные) критики замечательных книг русских и иностранных; наконец, статьи, касающиеся вообще истории и наук".