Пико неловко поерзал на своем табурете.

— Это все, что я могу сообщить вам, но де Курси и Феррарсы, даже если им нечего скрывать, будут крайне недоброжелательно расположены ко мне, если узнают, что это я рассказал вам о них.

Мгновение коронер размышлял.

— На дознании я могу спросить у них об их передвижениях прошлой ночью. Если они признают, что в это время находились на Кэнонз-роу, тогда проблема отпадет сама собой. Если же они станут это отрицать, тогда получается ваше слово против их. Два их слова против одного вашего. И они могут потребовать, чтобы им сообщили, кто подвергает сомнению их слова.

Гвин поднялся со своего места на подоконнике, чтобы задать вопрос:

— Может еще кто-нибудь подтвердить ваше заявление?

— В тот момент я никого не заметил. Дальше, по направлению к Медвежьим воротам, виднелись нищий и пьяница, но они вряд ли смогут выступить свидетелями, даже если их удастся найти.

Джон поднялся на ноги.

— Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы ваше имя не всплыло, но не могу обещать этого, Эрик. Все зависит оттого, как пойдет дознание. Вы ведь будете там, без сомнения?

Виноторговец с несчастным видом кивнул головой.

— Смерть Годфри освободила Мабель, и мы могли бы радоваться от всего сердца, но нам ни за что не хотелось бы, чтобы это произошло таким ужасным образом, хотя в последние годы они превратил ее жизнь в ад. — Эрик вновь надел шляпу и направился к выходу, пообещав быть в ратуше к началу дознания.

После того как он ушел, Гвин вытащил кувшин, который он наполнил нынче утром, и они уселись поразмышлять над квартой эля.

— Что ты думаешь о заявлении Пико, Гвин? — спросил Джон.

Корнуоллец, прежде чем ответить, облизнул пену с усов.

— Во-первых, правда ли это? Если нет, зачем он пришел и рассказал нам свою байку? Или, если это правда, шли ли Феррарс и де Курси ночью по городу просто так или же со злым умыслом?

Джон кивнул в знак согласия.

— Ну, и что мы теперь будем делать? — задал он риторический вопрос, ведь как бы ни ценил коронер здравый смысл своего верного оруженосца, ответственность лежала на нем самом. Он задумчиво продолжал: — Помимо всего прочего, Томас должен разведать домохозяйства Феррарсов и де Курси. Я не думаю, что нам стоит заниматься их домами за пределами Эксетера, поскольку любые доказательства того, что случилось прошлой ночью, могут все еще находиться в пределах городских стен. Так что давай подождем, пока наш похожий на хорька секретарь не вернется из своих странствий — и, будем надеяться, с новыми сведениями для нас.

Второй раз за сегодняшний день городская ратуша оказалась заполнена народом, но на этот раз для дознания, а не для суда.

Коронер занимал центральное кресло на возвышении, но рядом с беспечным видом восседал шериф де Ревелль, и это должно было означать, что именно он председательствует здесь, а Джон де Вулф всего лишь мелкая сошка.

Томас де Пейн пристроился на табуретке немного позади своего хозяина, держа наготове папирус и чернила. Рядом расположились архидиакон Джон де Алекон и Томас де Ботереллис. Перед помостом командовал Гвин из Полруана, выстраивая свидетелей, жюри и разношерстную толпу зрителей; которые толпились у задней стены зала. Одной из наиболее неприятных его обязанностей была охрана тела мужчины, которое лежало на двух составленных вместе столах, накрытое простыней, прямо под креслом Джона. Согласно закону, присяжные, так же как и коронер, должны были осмотреть тело, чтобы исследовать видимые на нем раны.

Гвин выкрикнул свое общее требование о том, что все, кому есть какое-либо дело к коронеру короля в графстве Девон, должны «подойти ближе и заявить о своем присутствии». Среди последних были Реджинальд де Курси, Хью Феррарс и его отец, Джозеф и Эдгар из Топшема и Генри Риффорд, городской старшина. В сторонке у стены незаметно стоял Эрик Пико, а вот Мабель, супруги умершего мужчины, нигде не было видно.

Все главные действующие лица стояли впереди, прямо перед помостом, а справа от них толпились человек двадцать присяжных-те, которые обладали кое-какими сведениями об этом деле. Большинство было одето в одежды священнослужителей, поскольку здесь собралось младшее поколение обитателей домов каноников, находившихся на территории собора. В связи с присутствием многочисленных викариев и хористов тут были архидиакон и регент хора, которые готовились ревностно отстаивать свои духовные права перед лицом светской власти.

Первая часть дознания шла обычным порядком. Было решено, что мальчик, нашедший смертельно раненного Фитцосберна, слишком мал, чтобы давать показания, хотя он в полном восторге стоял у стены рядом со своей матерью, которая крепко держала его за шиворот. Собачонка по-прежнему вертелась у него под ногами. Молодой викарий рассказал, как он впервые увидел умирающего, затем подробно описал свои попытки поднять всеобщую тревогу, поставив на уши буквально всех обитателей Кэнонз-роу.

После этого слово взял коронер.

— В этот момент позвали меня самого, и я могу свидетельствовать, что, когда я увидел его, раненый был еще жив, но вскорости умер. Я принял его предсмертное заявление о некоторых вещах, но он не смог сказать, кто напал на него.

При этих словах по залу пронесся шепоток. Благодаря распространившимся сплетням все были в курсе того, что Фитцосберн признался в том, что был любовником Адели де Курси и настоял на ее аборте. Точно так же все знали, что он отверг свое участие в изнасиловании Кристины Риффорд и что Гарт, его подмастерье, признался в совершении этого преступления, но Джон решил, что эти вопросы не представляют интереса для проводимого им дознания.

— Личность умершего, а именно Годфри Фитцосберна, хорошо известна и не требует доказательства того, что данное лицо является англичанином. Вопрос о наложении штрафа на город, где было совершено убийство, виновник которого не установлен, остается в компетенции Королевского суда, если только в течение этого времени мы не найдем преступника.

Коронер встал и навис над краем площадки, а шериф с изумлением, смешанным со страхом, смотрел на него снизу вверх.

— Присяжные теперь должны осмотреть тело, как того требует закон. — Джон сошел на утоптанный земляной пол и приблизился к грубо сколоченным похоронным носилкам, куда, опережая его, поспешил Гвин и сдернул покрывало, открыв тело до пояса и оставив нижнюю часть прикрытой из соображений приличия.

Томас подвинул табуретку ближе к краю помоста и сгорбился над своим пергаментом, готовясь записывать всю процедуру.

Небольшая группа младших священнослужителей, служек и хористов робко и нерешительно образовала кольцо вокруг похоронных носилок, и Джон начал указывать им на раны одну за другой. Голова Фитцосберна покоилась на чурбаке, лицо набрякло, и глаза почти скрылись под синяками и шрамами. Вся левая сторона лица у него превратилась в лилово-красное месиво, а на щеке отпечатались следы страшных ударов.

Джон тыкал в каждую рану своим длинным указательным пальцем, подобно педагогу, дающему урок анатомии.

— Его сильно били по лицу каким-то продолговатым предметом, может быть посохом или колом от забора.

Взгляните на рассеченную кожу вот здесь. — Он показал пальцем на длинную зияющую рану, которая слева по диагонали рассекала лоб Фитцосберна и скрывалась в густых темных волосах. Викарии с мертвенно-бледными, землистыми лицами в ужасе прикрывали рты руками, а один из хористов из задних рядов кинулся вон из сарая, выплеснуть содержимое своего желудка. — С левой стороны шеи тянется несколько длинных прямых кровоподтеков, но имеются также и круглые отметины, вероятно, от костяшек пальцев.

Затем Джон перенес свое внимание на грудь покойника, испещренную красно-синими кровоподтеками и шрамами. — Помимо вот этих отметин, оставленных продолговатым предметом, видите вот эти полумесяцы и большие синяки на ребрах? Я предлагаю вам считать, что это от сильных ударов ногами.