Корнуоллец протянул руки к огню и принялся ожесточенно растирать их.

— Нашли, и она сообщила нам еще кое-что, помимо того, что поведала в прошлый раз.

— Надеюсь, вы не причинили ей вреда? — спросил Джон, знавший, что временами Гвин проявлял излишнее рвение.

— Нет, я даже пальцем до нее не дотронулся. Мне не очень-то хотелось подцепить от нее вшей.

— Но он пригрозил спихнуть ее лачугу в траншею, если она не заговорит, — сказал Томас, появляясь с двумя тарелками, на которых лежали внушительные порции свиных ножек с хлебом. Позади него ковылял Эдвин с квартой эля для Гвина и небольшим кувшином сидра для Томаса, который утверждал, что эль по вкусу напоминает ослиную мочу.

Томас уселся на край скамьи, а Гвин принялся рассказывать:

— Старая ведьма сначала стояла на своем: дескать, она отправила Адель де Курси во второй раз не солоно хлебавши, когда пилюли, которые она ей дала, не помогли. — Он оторвал кусок мяса со свиной ноги и дальше говорил с набитым ртом: — Пришлось прибегнуть к маленькому убеждению. Я спросил ее, как ей понравится провести неделю или две в тюрьме у Южных ворот, прежде чем ее будут судить как ведьму и, вероятно, сожгут на костре. Впрочем, это ее не слишком обеспокоило. — Он запил свинину огромным глотком эля. — Тогда я стукнул кулаком в переднюю стену ее жалкого жилища. То-то крысы перепугались, должно быть. А когда я предположил, что одного хорошего толчка окажется достаточно, чтобы ее убогая лачуга отправилась в плавание вниз по Эксу, она решила заговорить.

Джон уже привык к манере Гвина постепенно подводить слушателей к кульминации своего рассказа и потому подавил искушение поторопить его.

— В общем, в конце концов весьма неохотно, отпуская неблагозвучные словечки в мой адрес, она призналась, что направила мисс де Курси к кое-кому, кто мог помочь ей избавиться от нежелательного плода в ее животе более радикальными методами.

— И кто это был? — спросил Джон, чувствуя, что разгадка близка.

— Наш славный лекарь, Николас. Похоже, что еще несколько лет назад у него в Бристоле сложилась репутация человека, способного оказать помощь женщинам, попавшим в интересное положение, но одна чуть не умерла, и тамошняя гильдия аптекарей запретила ему заниматься его ремеслом.

Джон напряженно размышлял. Получается, что Николас вполне мог стать причиной смерти Адель де Курси, хотя доказать это, не имея его признания, будет почти невозможно. Если он ввел скользкие кусочки вяза в шейку матки несчастной женщины, то, несомненно, если верить сестре Мадж, это привело к роковому кровотечению.

— Допивайте и доедайте. Нам придется еще разок заглянуть в лавку к аптекарю, — приказал коронер своим подчиненным.

Пока они торопливо расправлялись с выпивкой и закуской, Джон подошел к нижним ступеням лестницы, которая вела на второй этаж, и окликнул Несту. Она спустилась, и он рассказал ей обо всем, что удалось узнать Гвину.

— Ты когда-нибудь слышала о том, что Николас из Бристоля занимается абортами? — спросил он у нее.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, но подозреваю, что любой лекарь может при случае помочь женщине, за деньги или из жалости. Так что я не удивлена.

Он поцеловал ее, а потом принялся поторапливать своих помощников. Они споро шагали по узким улицам, в беспорядке застроенным деревянными и каменными, домами, а потом пересекли дорогу, ведущую к Западным воротам и подошли к лавке аптекаря.

В аптеке мужчина с огромным гнойным нарывом на лице, закрывавшим весь глаз, и с неимоверно раздувшейся щекой, покупал баночку целебной мази.

— Пусть пройдет еще день, и я вскрою вам нарыв, — распорядился аптекарь, когда мужчина, постанывая от боли, едва ли не вслепую медленно направился к двери. После того как она захлопнулась за ним, Николас извлек поднос, на котором стояли деревянная тарелка с едой, фляга с вином и серебряный кубок из дома Фитцосберна, и поставил его на прилавок. Затем он скрылся в кладовке в задней части дома и возвратился с двумя небольшими деревянными клетками, в одной из которых находилась коричневая крыса, а в другой — кошка, и тоже поставил их на прилавок.

Джон, который пришел сюда только ради того, чтобы обвинить аптекаря в непредумышленном убийстве, на мгновение опешил.

— Что это такое? — воскликнул он.

Николас тряпочкой вытер слюну в уголке своего перекошенного рта.

— Мой анализ на яд, как выи просили, коронер. Я не обнаружил никаких следов. Взгляните сюда. — Он просунул палец между ошкуренными ивовыми прутьями клетки, в которой находилась кошка. Костлявая полосатая кошечка с испугом уставилась на него. — Я дал ей большой кусок птицы, а потом влил больше рюмки вина. — Он легонько толкнул меньшую клетку, где сидела крыса, безмятежно разглаживая лапками свои усы. — То же самое и здесь, вот только влить вино в ее маленькое горло оказалось неизмеримо труднее.

Гвин посмотрел на двух животных.

— Вы хотите сказать, что с ними ничего не случилось?

— Ничего, и похоже, им даже понравилось угощение.

Сообразительный Томас решил подвергнуть сомнению результаты опытов.

— Как давно они съели пищу, и откуда нам знать, что эти твари так же подвержены действию ядов, как и люди?

Аптекарь поставил клетки на пол позади прилавка.

— Я дал им еду и вино примерно через час после вашего визита сегодня утром, так что это произошло как минимум шесть часов назад. То есть времени, чтобы яд подействовал на столь маленьких животных, прошло более чем достаточно. Что же касается действия на людей, то существует только один способ проверить это. — Он схватил кубок с подноса и, прежде чем они смогли остановить его, осушил вино, которое до половины наполняло серебряный кубок. — Вот так! Если я потеряю сознание и умру, тогда вы будете знать, что я ошибался. — Троица на мгновение замерла. Затем Томас перекрестился и принялся внимательно наблюдать за Николасом, словно стараясь заметить первые признаки того, что тот вот-вот впадет в кому и начнет дергаться.

— Итак, что же случилось с Годфри Фитцосберном? — голосом, напоминающим скрип заржавленных петель, поинтересовался коронер.

Николас пожал плечами.

— Или он получил яд откуда-то еще, может быть с другой испортившейся пищей, или постигшее его несчастье свершилось по воле Господа нашего — апоплексический удар либо еще какая-нибудь естественная болезнь. Такое бывает.

Именно это говорил и брат Саульф, вспомнилось Джону, хотя в тот момент он счел это невероятным.

— Фитцосберн вскоре нам сам обо всем расскажет, похоже, он приходит в себя, — хмуро произнес он. — А теперь, Николас из Бристоля, у меня к вам есть еще одно серьезное дело.

— Разумеется, он наотрез все отрицал, как и следовало ожидать.

Джон посвящал Матильду в события дня, пока они готовились к банкету в замке Эксетер. Его супруга в очередной раз полдня провела в обществе похожей на хорька Люсиль и теперь была обряжена в новое платье из желтого шелка, в круглом вырезе которого виднелась белая батистовая сорочка. Огромные рукава, узкие под мышками и расходящиеся колоколами у кистей, были снабжены плетеными косичками, свисавшими почти до земли. Нынешним вечером Матильду украшала простая льняная мантилья, обрамлявшая снизу ее лицо. Сверху же на голове у нее красовалась густая вуаль, укрепленная на лбу барбетом- льняной лентой, которую ввела в моду старая королева, Элеонора Аквитанская.

— Ты арестовал его? — поинтересовалась она, разрываясь между желанием узнать подробности последнего городского скандала и необходимостью привести себя в порядок для великого события в Рогмонте.

— Утром я поговорю об этом с твоим братом. Он намеревается любой ценой выбить признание из Эдгара, но, может статься, что это учитель ученика нуждается в небольшом убеждении.

— Есть ли другие доказательства, помимо утверждения той старой карги о том, что он мог попытаться избавить Адель от ребенка?

Джон неохотно напяливал на себя тунику из красной камвольной ткани, которая два года назад была ему впору, но сейчас подозрительно жала в талии.