Через реку был переброшен шаткий пешеходный мостик, соединявшийся с трактом, ведущим на запад, но идти по нему можно было только пешком, а скоту, лошадям и повозкам приходилось переправляться вброд. В последние четыре года неоднократно пытались построить надежный каменный мост. Однако у строителя Уолтера Герваза закончились деньги, поскольку сооружение пролета требуемой длины оказалось чрезмерно дорогим. Как раз напротив недостроенных мостовых устоев коронер и его помощник и обнаружили Фрог-лейн — Лягушачью улицу, чье название как нельзя лучше подходило этой болотистой местности. Они вышли из Западных ворот и зашагали вдоль дороги, все еще припорошенной легким снежком, а потом, хлюпая по грязи, спустились по болотистому берегу к началу этой забытой Богом улочки. По обеим сторонам ее стояли лачуги, еще более жалкие, чем в Бретэйне. В каждой халупе горел костер, и дым клубами поднимался к свинцовому небу. Несколько хибар выгорели дотла, их остатки представляли собой наглядное свидетельство того, насколько опасен открытый огонь для жилищ, сооруженных большей частью из сплетенных ивовых прутьев, оштукатуренных снаружи глиной.

За ними по пятам следовала обычная ватага босоногой детворы, явно не страшившаяся декабрьских холодов. Между лачугами сновали женщины, закутанные в истрепанные платки, а мужчины с мешками из-под овса на плечах, заменявших им плащи и накидки, таскали тюки сырой шерсти из гавани, которая располагалась ниже по реке, к валяльной фабрике в конце улицы.

— Где живет Бородатая Люси? — требовательно спросил Джон у ближайшего и самого грязного сорванца, не отстававшего от него ни на шаг.

Мальчонка хитро ухмыльнулся и вместе со своими товарищами принялся скакать вокруг, приложив растопыренные пальцы ко лбу, изображая рожки.

— Бородатая Люси, Бородатая Люси- ведьма! — хором скандировали они.

Гвин вознамерился отвесить подзатыльник главарю, но тот ловко увернулся.

— Где она? — заревел он.

Один из мальчишек, более других склонный к общению, взмахом руки указал на хижину, стоящую в стороне от улицы, на огромном, поросшем камышом пустыре.

Двое судейских зашагали вдоль вонючей траншеи, которая вела к указанной мальчишкой развалюхе, и вскоре оказались в настоящем болоте, которое издавало хлюпающий звук при каждом их шаге.

— Клянусь святыми Петром и Павлом, это, должно быть, самое паршивое место во всей округе, — выругался де Вулф, чувствуя, как вода просачивается внутрь его кожаных ботинок.

— Не может быть, чтобы такая знатная леди, как Адель де Курси, приходила сюда, — возразил Гвин.

Джон пожал плечами.

— Женщины, попавшие в беду, например некстати забеременевшие, когда у них на носу свадьба с другим мужчиной, способны на многое, Гвин.

Они дошли до хижины, которая представляла собой еще более жалкую картину, чем все другие. Она опасно накренилась в одну сторону, словно собираясь свалиться в траншею, вероятно оттого, что болотистая почва просела под ненадежным фундаментом. Дым струился из-под прогнившей тростниковой крыши, которую усеивали куски дерна. Двери не было, ее заменяла часть плетеной изгороди, прислоненной к стене и закрывающей вход. Гвин отодвинул ее в сторону и крикнул:

— Есть тут кто-нибудь?

По грязной соломе, устилающей земляной пол, зашаркали шаги, и у входа показалась согбенная фигура. Хотя Джону довелось повидать немало разных странных людей, эта старуха была уникальной. Не говоря уже о том, что она была пугающе безобразной, все ее лицо покрывали вьющиеся седые волосы; чистыми оставались только лоб и нос. На одном глазу веко воспалилось, покраснело и загнулось наружу, дряблые, отвисшие губы обнажали беззубые розовые десны. О том, что это существо женского пола, можно было догадаться по обрывкам тряпок, которые она на себя надела, да еще по капору, завязанному под подбородком.

— Кто это? Что понадобилось мужчинам в моем жилище? — строго спросила она задыхающимся, жалобным голосом, но закашлялась и сплюнула кровавую мокроту на пол.

— Я — коронер Его Величества короля, а это мой помощник. Ты — женщина, которую называют Бородатой Люси?

Это было скорее утверждение, чем вопрос, но старая карга согласно кивнула головой. Ее фигура была искривлена намного сильнее, чем у Томаса, хотя причина, вероятно, была той же самой — туберкулез позвоночника, подумал Джон.

— Мне нужно задать тебе несколько вопросов, женщина.

Люсиль захихикала:

— Меня снова обвиняют в том, что я ведьма, сэр? А мне все равно. Если меня утопят или повесят, это будет актом милосердия. Все лучше, чем такая жизнь.

— Мне сказали, что ты помогаешь женщинам, которые зачали ребенка и хотели бы избавиться от такой обузы?

Она вздохнула:

— Не хотите ли войти, милорды? Или вы арестуете меня прямо на месте?

Они решили войти в хижину, примерно представляя себе внутреннее убранство и кишащих там паразитов.

Джон, привыкший к виду человеческих страданий и безысходности, тем не менее почувствовал неожиданный прилив симпатии к старой женщине, чей ум, похоже, не пострадал, в отличие от тела.

— Мы здесь не для того, чтобы арестовать тебя, старуха, но мне нужна информация о той леди, которая лежит мертвой в городе.

Он рассказал ей об Адели де Курси и о том диагнозе, который поставила монахиня: смерть от кровотечения при аборте.

— Эта женщина когда-нибудь обращалась к тебе за помощью?

Тусклые глаза Бородатой Люси встретились с его глазами, и, хотя Джон был закаленным и много повидавшим на своем веку человеком, внутренне он содрогнулся и вспомнил те россказни о ведьмах, которыми мать потчевала его в детстве.

— Опишите ее мне, — потребовала старуха.

Коронер постарался изо всех сил, и она закивала головой.

— Должно быть, та самая. Высокородные леди попадают ко мне очень редко. Чаще всего мне приходится иметь дело со своими соседями или жителями нижней части города или окрестных деревень. Но такая женщина приходила ко мне месяц или два назад. — Очередной приступ кашля сотряс ее. Потом она произнесла: — Совесть моя чиста, потому что я ничего не могла для нее сделать. У нее случилась двухмесячная задержка, и она была в отчаянии. Я не спросила, почему так произошло, хотя обручального кольца она не носила.

— Ты причинила ей какой-нибудь вред, старая змея? — сурово спросил старуху Джон.

— Нет, те времена давно прошли. Но я дала ей кое-какие травы, алоэ и петрушку, а также пессарии мяты болотной. Она заплатила мне шесть пенсов, да благословенна будет ее память, и ушла.

Гвин вмешался в допрос.

— Тогда откуда тебе знать, что они не навредили ей?

Старуха повернула голову на искривленной шее и одарила его любезным взглядом.

— Потому что она вернулась. Две недели назад она вернулась и сказала, что по-прежнему носит ребенка, поскольку мои предыдущие отвары не дали никакой пользы. Они редко помогают, потому что, если у женщины случается выкидыш на начальных месяцах, это значит, что он все равно бы произошел, рано или поздно. Но иногда мне приписывают то, что свершается по воле Божьей.

— Ей нужно было что-то посильнее?

— Она хотела, чтобы я сделала ей операцию — леди, как и я, знала, что срок беременности был уже слишком большой, чтобы ей помогло простое колдовство.

Джон гневно воззрился на старую женщину. Чувство жалости к ней испарилось без следа.

— И что ты с ней сделала?

— Ничего, сэр. Взгляните на это. — Она подняла руки перед собой. Они тряслись, как листья на ветру. — Кроме того, я почти ничего не вижу, у меня катаракта на обоих глазах. Разве я могу теперь что-нибудь сделать? Я с трудом попадаю в рот, когда мне представляется случай поесть.

Гвин пробормотал на ухо коронеру:

— Если она приходила две недели назад, то вряд ли это случилось здесь, ведь леди истекла кровью вчера.

Джон кивнул и вновь повернулся к старухе.

— Ты клянешься, что ничего не сделала?

— Я сказала ей, что ничем не могу помочь, и она ушла, бедняжка.