Козимо обращался с пищей в более изысканной манере, накалывая ее тонким серебряным стилетом.

— Интересно, так где же он может сейчас быть? Ведь это опасный безумец, которому нельзя позволить разъезжать без присмотра по христианскому миру.

Джон, которого не слишком заботили вопросы религии или будущего его бессмертной души, тем не менее, как и большинство людей, относился к священникам с некоторой опаской, привитой еще в детстве родителями и капелланами. В разговорах со служителями церкви коронер старался избегать откровенной лжи, но при этом не прочь был при случае слегка приврать.

— Я не знаю, где он мог бы сейчас находиться, аббат, — Джон успокаивал свою совесть той мыслью, что Томас не сказал ему точно, в какой именно деревне они остановились.

Священник какое-то время молча жевал, затем произнес, обращаясь скорее к лежавшему между ними подносу, чем к де Вулфу.

— Все здание европейской цивилизации покоится на уравновешивающем влиянии Святой Римской церкви. Без этого каркаса единообразия и постоянства воюющие нации и племена уже через год-два разорвали бы друг друга на части.

Он снова отправил в рот кусок мяса, а де Вулф замер, почти против своей воли дожидаясь окончания этого глубокомысленного, но туманного заявления.

— Все, что может повредить этому равновесию, угрожает самой структуре жизни, в том виде, как мы знаем ее в этих западных землях, и может погрузить нас в африканское и азиатское варварство. И равновесие это покоится на основных постулатах христианской веры, хранителем которой уже более тысячи лет является римская церковь.

Хитрые глазки скользнули вверх и замерли, ожидая реакции коронера.

— Я сделаю все, чтобы сохранить это равновесие, не допустив того, чтобы змеиное семя неверия проникло в умы простого народа. Вполне возможно, коронер, что и вы несете на своих плечах ношу тяжелой ответственности, за которую вас спросят, если не в этом мире, то в следующем.

Промолвив эту едва скрытую угрозу, аббат снова занялся трапезой и до ее окончания не сказал де Вулфу больше ни слова.

Поскольку предыдущей ночью луна была почти полной, вода в реке поднялась достаточно высоко, и отряд смог погрузиться на два нарра, поднявшись по сходням, которые лежали почти параллельно воде.

Сквозь разорванные облака просачивался серый рассвет. Ветер был несильным и дул в направлении северо-востока, что позволяло судам легко выйти из устья реки Торридж, сливавшейся с Toy, которая протекала через Барнстейпл и выходила в море за Эпплдором. Русло реки было извилистым и постоянно менялось, приливы и шторма сдвигали отмели, однако сейчас река была полноводной, и плоскодонные суда в течение нескольких следующих часов могли плыть по ней безо всякого риска.

Правитель Байдфорда со своими людьми и аббатом находился на первом нарре, вместе с ними там была и половина прибывших из Эксетера воинов. Остальные, вместе с шерифом, тамплиером и коронером, разместились на втором судне. Как только все погрузились, капитаны приказали отдать швартовы, и паруса наполнились ветром.

Де Вулф стоял вместе с остальными рыцарями у левой кормы. На противоположной стороне палубы возвышался рулевой, державший в руках большое весло, прикрепленное к стойке на фальшборте. В центре палубы стоял капитан, неряшливого вида тип в коротких штанах и истрепанной короткой рубахе. Босоногий, как и остальные четверо членов команды, он постоянно поглядывал на небо и бормотал себе под нос грязные проклятия. Время от времени он выдавал лающим голосом почти неразборчивые для постороннего уха указания рулевому или остальным морякам, державшим в руках шкоты, привязанные к нижним углам квадратного паруса.

Через полчаса, подгоняемые легким бризом, они прошли три мили и достигли главного канала, а обойдя мыс Эпплдор, начали ощущать качку. Вскоре половине не привыкших к морским путешествиям солдат стало худо, и многие из них налегли грудью на шершавое дерево поручней, изрытая свой завтрак в мутное море.

— Ну и хорошие же из нас будут вояки! — презрительно фыркнул Гвин, который, заложив руки за спину и уперев ноги в палубу, стоял, словно скала. Он чувствовал себя на море почти так же, как и на суше, поэтому к тем, кто плохо переносил качку, относился без всякого сочувствия.

Де Вулф, которому не раз доводилось путешествовать морем, без особого удовольствия воспринимал ритмичные покачивания палубы, сопровождавшие продвижение корабля до самой последней полосы песчаных дюн. Он с облегчением вздохнул, когда корабли вышли в открытое море, где более размеренные движения палубы вверх-вниз оказывали уже не такое неприятное воздействие на его желудок. Лицо шерифа было почти такого же зеленого цвета, как и его туника, однако гордость не позволила ему присоединиться к своим людям, повисшим на поручнях. Двое тамплиеров, похоже, были невосприимчивы к морской болезни, хотя Годфри Капра был слишком молчалив, и лицо его покрывала неестественная бледность.

Выйдя из устья, оба маленьких судна взяли курс на запад, сделав соответствующую поправку, чтобы выйти точно на Ланди. Над головами путешественников начали рассеиваться утренние облака, обнажая бледное солнце и полосы синего неба, которые постепенно увеличивались в размерах. Хотя де Вулф счел погоду достаточно благоприятной, капитан то и дело поглядывал на запад, строя при этом недовольную мину. Время от времени он бормотал что-то рулевому и показывал вперед.

— Что его беспокоит? — поинтересовался коронер у Гвина.

Бывший рыбак, очевидно, разделял обеспокоенность капитана.

— Надвигается шторм, хотя время у нас еще есть. Видите вон ту тучу на горизонте?

Джон прищурился и, действительно, рассмотрел вдали темно-серую полосу, нависшую над горизонтом. Ему она показалась вполне безобидной, и он отвернулся, услышав, что капитан снова начал что-то выкрикивать. Разобрать, что именно он говорит, не представлялось возможным из-за сильного местного акцента.

— Уже виден Ланди. Видите — впереди? — перевел Гвин слова капитана. Воздух был чист, и на горизонте из моря, словно китовая туша, поднимались темные очертания острова.

— В длину он три мили, но в ширину меньше одной, — пояснил капитан. — Сейчас мы приближаемся к нему с востока, поэтому видим его как бы сбоку, но если подойти с юга, то он будет выглядеть значительно короче.

Нарры неслись вперед, подгоняемые свежим попутным ветром и отливом. Через пару часов Ланди приблизился настолько, что на скалах, поднимавшихся на южной оконечности острова больше чем на четыреста футов, можно было различить группу людей. Большая часть отряда уже оправилась от морской болезни, и солдаты изумленно взирали на эту огромную скалу, которая вырастала из воды, охраняя выход в Северное море. Суда подошли поближе, и уже можно было рассмотреть самую узкую часть суши, которая крючком изгибалась в их сторону выступом, отделенным от основной части острова полоской воды.

— Это Крысиный остров. Единственное подходящее место для высадки находится сразу за ним — а на самой вершине утеса, который нависает над бухтой, расположен и замок

Мариско, — пояснил капитан, показывая на серые скалы. Рулевой налег на огромное весло, матросы повернули квадратный парус, и судно развернулось, чтобы обойти с наветренной стороны маленький островок, за которым виднелось место высадки — полоса гальки с извилистой тропой, поднимающейся в скалы. На вершине утесов на минуту показались и низкие каменные укрепления, которые, впрочем, скрылись из вида, когда судно подошло ближе.

Море в этом месте было довольно спокойным, и нарр продолжал скользить к берегу, пока капитан снова не закричал что-то своим матросам. Рея с мягким рокотом скользнула по мачте и упала на неровные складки паруса, и судно замедлило ход. Капитан вытянул руку вперед, и стало ясно, почему он не хочет приближаться к берегу. На берегу, чуть выше линии прибоя, стояла шеренга людей, числом в несколько дюжин, а им на подмогу, спускаясь по крутой тропе, ведущей к расположенному наверху поселению, спешили и другие. Даже на таком большом расстоянии можно было различить блики тусклого солнца, отражавшегося от наконечников копий и лезвий мечей.