март 1195

Изувеченный корабль стремительно несло ветром к смутно видневшемуся в сгущавшихся сумерках скалистому берегу. Хотя по суровым меркам Бристольского залива погода была далеко не самой худшей, сильный северо-западный ветер неистово вспенивал гребни серых атлантических валов и окутывал завесой брызг громадные утесы.

Маленькое суденышко с крутыми бортами болтало из стороны в сторону по воле волн. Сорванный парус серой грудой громоздился на палубе. Не было и рулевого весла на корме: его, как и кормчего, смыло за борт. Столкновение со скалами северного побережья Девоншира казалось неизбежным. Уже замаячили по левому борту огромные утесы Эксмура. Береговая линия, изрезанная скалами, рифами и бухточками, не сулила ничего хорошего от встречи с ней.

Судном, которое несло на скалы, был нарр — вариант ладьи викингов, с высокими носовыми и кормовыми ахтерштевнями, не украшенными, как обычно, резными драконами. Переднюю и заднюю части судна занимала палуба, в центре зиял открытый люк грузового трюма. Парусинового тента над ним уже не было, как и самого груза, и трюм по пояс залило водой, которую нарр зачерпывал бортами, врезаясь в волны в своем хаотичном движении к скалам.

Несмотря на сгущавшиеся сумерки, было еще достаточно светло для того, чтобы единственный оставшийся в живых моряк мог рассмотреть лежавший рядом труп одного из своих товарищей. Ноги несчастного запутались в канате, и поэтому его не смыло за борт. В ужасе вцепившись в свалившуюся на палубу рею, юный моряк всматривался сквозь брызги в серую глыбу берега, который неумолимо несся на него. Зная большинство береговых ориентиров между Пензансом и Бристолем и, несмотря на страх, он узнал высочайший утес Англии, носивший название Большой Палач, возвышавшийся более чем на тысячу футов над заливом Кум-Мартин.

Когда последние несколько кабельтовых открытого моря сменил грохочущий белой пеной прибой, юноша мельком увидел тусклый желтый огонек. Он вспыхивал высоко в скалах, прямо над тем местом, куда неизбежно должно было ударить судно. Завопив от ужаса, парень услышал скрежещущий треск корпуса, и спустя несколько секунд очередной вал швырнул корабль на зубчатый риф у подножия утеса. Удар вырвал из ослабевших рук юноши рею, и когда судно почти легло на борт, моряк соскользнул по палубе и был смыт в прибой набежавшей волной. Бурун закатил его в узкий проток между скалами и презрительно выплюнул на галечную косу, обрывавшуюся в неглубоком гроте. Всхлипывая от страха и лишь краем сознания понимая происходящее, паренек пополз на четвереньках сквозь белую пену, уже струившуюся навстречу набегавшей волне, и, вскарабкавшись как можно выше на отмель, рухнул без сил.

Насквозь промокший, он дрожал на пронизывающем ветру, затем потерял сознание, так и не увидев слабого света рожкового фонаря и не услышав хруста шагов спускавшегося по узкой тропинке человека.

— Гляди, Гвин! Я обхожусь и без этого клятого ящика!

Пару месяцев спустя Джону де Вулфу покажется странным подобное ликование по столь пустяковому поводу. И все же тем утром обитатели переулка св. Мартина стали свидетелями нескрываемого восторга коронера. Он радовался, как маленький ребенок новой игрушке. Двое наблюдавших за ним мужчин, похоже, были в таком же восторге, но служанка Мэри, стоявшая в дверях дома коронера, лишь тихонько хмыкнула при виде этих ребячьих, по ее мнению, забав.

«Клятым ящиком» были неотесанные деревянные ступеньки, сколоченные Гвином Полруанским в виде небольшого крылечка и надежно служившие де Вулфу последние две недели, позволяя ему забираться на своего нового коня, Одина. Но этим утром удалось обойтись без изобретения Гвина и встать на раненую левую ногу, чтобы поднять другую в стремя. И когда Джон прочно уселся на спину терпеливого жеребца, его обычно суровое лицо расплылось в улыбке.

— Лучше пока поносить с собой эту клюку, коронер, — посоветовал Гвин, великан-корнуоллец с лохматой рыжей шевелюрой, уже почти двадцать лет служивший оруженосцем коронера, и подал своему господину палку, которой де Вулф пользовался с тех пор, как три недели назад выбросил костыль. Коронер прогарцевал несколько ярдов, управляя конем с нескрываемым наслаждением. Хотя верхом он ездил уже десять дней, но лишь сегодня впервые смог сесть на коня без помощи «крылечка» и от этого почувствовал себя наконец независимым.

С притворным отчаянием встряхнув темными волосами, Мэри исчезла в недрах дома и принялась за стряпню. В душе она радовалась не меньше мужчин. Хозяин почти оправился физически, а значит, кончится наконец его недовольное ворчание по поводу домашнего заточения.

Ногу Джон сломал в начале января, на турнире на Бычьем лугу. Его любимый конь, Бран, упав в смертельной агонии, подмял коронера и сломал ему большую берцовую кость. Но, слава Богу, перелом был закрытым, и спорые действия Гвина, привязавшего ногу к доске кожаными ремнями, позволили избежать смещения обломков кости. Корнуоллец видел, как это проделывали рыцари-госпитальеры в Палестине. Благодаря постоянному присмотру брата Солфа, монаха из небольшого госпиталя св. Иоанна у Восточных ворот Эксетера, нога заживала быстро. Крепкое здоровье де Вулфа, закаленное годами солдатского ремесла, вместе с неослабной, пусть и неулыбчивой заботой его жены Матильды, уже через три недели поставили его на ноги.

Теперь, спустя два месяца, он снова был в седле.

— Проедусь к замку, Гвин, — крикнул де Вулф и повел шагом черного жеребца по узкому переулку к главной улице. Его оруженосец побежал трусцой следом, тряся лохматыми волосами, ниспадающими на воротник потертого кожаного жакета.

Главная улица была запружена народом, у лотков толкались покупатели, телеги и тачки с трудом пробивали себе в толпе дорогу. Со всех сторон на де Вулфа сыпались приветствия и поздравления с благополучным выздоровлением. Несмотря на холод, в воздухе уже пахло весной, и бледно-голубое небо было ясно. Дождя не было уже целую неделю, и обычная жижа под ногами подсохла, превратившись в комковатую массу.

Дома и лавки на главной улице пестрели разнообразием форм и размеров, они были в основном деревянными, но уже начали появляться и каменные постройки. В большинстве высокие и узкие, они тесно жались друг к другу, как горох в стручке. У одних крыша была соломенная, у других — из сырого дерна, у третьих — из дранки, а у четвертых — из черепицы. Тонкий дымок сочился из-под крыш большинства жилищ, и только некоторые были оснащены новомодными трубами.

Неторопливо проезжая по переполненной улице, де Вулф внезапно почувствовал, как на затылке зашевелились волосы. Не будучи мнительным, по опыту он понял, что за ним следят. Шестое чувство, таинственный дар, несколько раз спасавший ему жизнь во Французском и Ирландском походах, а также в Палестине, не могло обмануть коронера. Такое же ощущение было и вчера, когда он возвращался домой из трактира и мельком увидел какого-то человека, наблюдавшего за ним из-за угла. Следивший исчез сразу же, как только Джон повернулся в его сторону. Черты лица показались коронеру смутно знакомыми, но как он ни ломал голову, ему так и не удалось припомнить, кто бы это мог быть.

И вот теперь — снова. Де Вулф оглянулся — тот же человек, закутанный в темную мантию, смотрел на него с паперти церкви св. Лаврентия. Через долю секунды он повернулся и исчез в церкви. Де Вулф понял, что пока он спешится с коня, парень успеет раствориться в толпе. И он еще раз напряг память, чтобы вспомнить, где он мог видеть это лицо, но ничего так и не пришло на ум. Пожав плечами, коронер двинулся дальше. Маловероятно, чтобы это был наемный убийца — хотя пару месяцев назад на Джона замышлялось покушение. Теперь, хотелось бы надеяться, это все позади.