Литмир - Электронная Библиотека

Эта установка приобретается тем легче, чем больше поводов для отталкивания от неблагополучия дома: "если у нас все так лживо и плохо, то в «противоположной» общественной системе все автоматически должно быть правдиво и хорошо". Сегодня эта установка может оказаться для нашей обессиленной страны не только очередным самообманом, но и последним ударом, после которого мы прекратим свое национальное существование, превратившись в территорию для разгула космополитической энтропии, — именно она уже хлещет в прорубаемое заново окно в Европу. Ибо слишком сильно разрушен наш нравственный фундамент, который мог бы обезвредить новые для нас яды цивилизации.

Западнический либерализм имеет смысл лишь в утверждении свободы от тоталитарного насилия, то есть в отрицательном аспекте реформ. В этом смысле почвенники могли бы приветствовать западничество как союзника. Но вряд ли уже союз на отрицательной платформе кого-либо удовлетворит. В положительном же смысле, как писал с. Л. Франк о дореволюционной либеральной интеллигенции, — у нее нет конструктивных идей: "Слабость русского либерализма есть слабость всякого позитивизма и агностицизма перед лицом материализма… Это "слабость осторожного, чуткого к жизненной сложности нигилизма перед нигилизмом прямолинейным… Организующую силу имеют лишь великие положительные идеи…зажигающие веру в свою самодовлеющую и первичную ценность. В русском же либерализме вера в ценность духовных начал нации, государства, права и свободы остается философски не уясненной и религиозно не вдохновленной…Вот почему, в борьбе с разрушающим нигилизмом социалистических партий, русский либерализм мог мечтать только логическими аргументами… переубедить своего противника, в котором он продолжал видеть скорее неразумного союзника" (в общей борьбе против православной монархии).

"Подобно социалистам, либералы: слишком веровали в легкую осуществимость механических, внешних реформ чисто отрицательного характера" и их деятельность обессиливалась отсутствием чутья к "духовным корням реальности, к внутренним силам добра и зла в общественной жизни" (1918, "Из глубины"). Именно в этом главная слабость и сегодняшнего западничества, лишенного национального самосознания. Нечувствие западниками нации как духовного явления имеет две разновидности: интернационализм и космополитизм. Оба явления нигилистические, только одно провозгласило объединение пролетариев, у которых "нет отечества", другое объединяет столь же денационализированную "образованщину".

Даже западники, считающие себя христианами, слишком часто отказываются видеть между ценностью личности и всеединством человечества перед лицом Бога существование промежуточных ступеней, одна из которых — нация.

"Они считают, что задачи христианина лежат только в плоскости личного самосовершенствования: мол, ведь много раз было сказано апостолом Павлом: "нет различия между иудеем и эллином" (Рим. 10:12; Кол. 3:11 и др.)… Такие цитаты, вырванные из контекста, приводятся очень часто. Однако их контекст совершенно ясно говорит о том, что только в наивысших уровнях духа, в соизмерении с Царством Божиим "Нет уже иудея, ни язычника; нет раба ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе" (Гал. 3:28–29). Неразумно ведь из этих слов выводить, что в земной жизни нет "ни мужеского пола, ни женского" — так же и в отношении народов.

Более того: в Новом завете многократно подтверждается, что в земной жизни именно народы — деятели истории. Христос говорит своим ученикам: "идите, научите все народы" (Мф. 28:19); это подтверждается схождением Святого духа на апостолов, которые обрели знание "иных языков" (Деян. 2:4); причем "все народы" сохраняются до конца времен, когда Господь будет их судить (Мф. 25:32). Это говорит о том, что не только человек, но и народ наделен каким-то личностным качеством — только в этом случае к нему применимы нравственные требования и суд. Нация — соборная личность — так это выразил Достоевский… Поэтому мы вправе применять к нации понятия ответственности, воли, судьбы. Мы вправе иметь для этой ступеньки и общественный идеал" — русскую идею. (Назаров М. "Русская идея и современность". 1990) [Прим. 1998 г. ]

Нигилизм этого типа демонстрирует, например, Г. Андреев (Файн), предлагая такой критерий «интеллигентности»: "Прежде всего — сознание самодовлеющей ценности человеческой личности", причем сама личность понимается так: "Моя святая святых — это человеческое тело, ум, талант, вдохновенье, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние ни проявлялись". "Для интеллигента личная свобода — это не только высшая, но и единственно безусловная ценность" ("Грани", 1989, с. 154)…

Если что-то «религиозное» в этих словах и можно видеть, то лишь самообожествление человека (выделено нами курсивом), то есть «религию» гуманизма, против которой выступали авторы «Вех». Не удивительно, что они сами не относили себя к разряду «интеллигенции». В практическом жизненном строительстве такой «христианский» нигилизм тоже оказывается бесплодным. К нему тоже применима классическая характеристика западничества: люди, "объединяемые идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей" (Г.П. Федотов, «Версты», 1926, с. 2).

* * *

Нечувствие сегодняшних западников к проблемам этого уровня закрывает им взор также и на противоречие между их стремлением послужить на благо своей стране и рецептами западных пропагандистов, цели которых иные: не возрождение России, а "мутация русского духа".

Так эту идеологическую цель в отношении России сформулировал Б. Парамонов, ведущий программы "Русская идея" на американском радио «Свобода»: необходима "мутация русского духа" от Православия к "новому типу морали… на твердой почве просвещенного эгоистического интереса" (7/8.3.89); "нужно выбить русский народ из традиции" (3.12.89). Мы уже отмечали, что "христианское смирение при этом трактуется как "рабскость души", нравственный максимализм как "православный фашизм", цельность русского мироощущения как «тоталитарность», а вера в единую Истину — как психическое отклонение… До сих пор в этом «анализе» отличались обретшие свободу самовыражения представители "третьей эмиграции"… С началом перестройки те же заявления множатся и в советской печати — из уст их не выехавших единомышленников. Всех их, как и западных советологов, объединяет нечувствие абсолютных ценностей — это хорошо демонстрирует с. Чупринин, утверждая, что различие между русской идеей и тоталитаризмом "не в разности ориентиров и путей, а в степени «продвинутости» по общему для всех них пути" ("Знамя", 1990, с. 1)… ("Русская идея и современность").

Не удивительно, что в годы «перестройки» эта радиостанция стала совместным рупором западников в СССР и эмиграции. Подробнее о политике этого мощнейшего радио, которое наглядно выдает цели США, а также о борьбе русской эмиграции против этой политики см. в нашей статье "О радиоголосах, эмиграции и России" ("Вече", Мюнхен, с. 37. 1990; «Слово», М. с.10. 1992) и в сборнике "Радио Свобода в борьбе за мир… (Мюнхен-Москва. 1992). [Прим. 1998 г. ]

Предлагаемый ими выбор между двумя вариантами: или американизм, или тоталитаризм, — есть пропагандное упрощение, и жаль, что многие наши "прорабы перестройки" надевают на себя эти шоры.

При наличии столь скудного выбора им не остается ничего иного, как втискивать в «тоталитаризм» всю русскую историю, "тысячелетнюю рабу", и следовать совету маркиза де Кюстина: "здесь все нужно разрушить и заново создать народ". Родство западников с подобной советологией проявляется и в том, что причины тоталитаризма часто объясняются национальными особенностями русского народа при игнорировании особенностей марксистской идеологии.

В XIX в. Достоевский еще мог написать, что "все споры и разъединения наши произошли лишь от ошибок и отклонений ума, а не сердца, и вот в этом-то определении и заключается все существенное наших разъединений". К началу XX в. сложилась ситуация, к которой применимы его дальнейшие слова: "Ошибки и недоумения ума исчезают скорее и бесследнее, чем ошибки сердца… Ошибки сердца есть вещь страшно важная: это есть уже зараженный дух иногда даже всей нации, несущий с собою весьма часто такую степень слепоты, которая не излечивается даже ни перед какими фактами…напротив, перерабатывающая эти факты на свой лад, ассимилирующая их с своим зараженным духом, при чем происходит даже так, что скорее умрет вся нация, сознательно, то есть даже поняв слепоту свою, но не желая уже излечиваться… (Дневник писателя, январь 1877).

46
{"b":"135031","o":1}