Писатели по-разному входят в жизнь людей своего поколения (я говорю о тех, кто действительно входит и становится частью этой жизни, а не о тех, кто остается обочь дороги); иные как-то медленно всачиваются от книги к книге, и читатели сами не знают порой, когда и как данный автор стал им необходим; в иных современники довольно быстро распознают наинужнейшего спутника: мы еще мало знакомы, но ты наш, из нашего времени, нашей боли, надежд, борьбы, сомнений, упований, мы верим тебе и готовы следовать за тобой на всех твоих путях (это очень счастливые писатели!); а бывает, что новый автор не входит даже, а врывается в тишину бытия, опережаемый легендой, в грохоте и сверкании ошеломляющего успеха. Так явился советским читателям Артур Хейли. Подчеркиваю «советским», ибо его путь к западному читателю, о чем мы узнали много позже, был сложнее, извилистей, хотя и там дело решилось в один счастливый момент, но об этом в своем месте.

Мы еще толком не разобрали фамилии Хейли, а уже знали, что «Аэропорт» бестселлер из бестселлеров, что им зачитывается весь мир и что американский автор, дабы написать свой роман, прошел всю аэродромную службу: от носильщика до начальника аэропорта, отдав годы и годы даже не скажешь — изучению материала, а вживанию в плоть и кровь своих героев. Когда же мы прочли, вернее, проглотили этот на редкость увлекательный роман, исполненный поразительной достоверности в каждой мелочи, профессионального знания, нутряного понимания характеров тех, кто составляет «службу воздуха», то окончательно уверились: такое по плечу лишь человеку, который сам побывал в шкуре и аэропортовского техника, и механика, и диспетчера, и управляющего, не говоря уже о том, что он, несомненно, летал стюардом и хотя бы вторым пилотом. Читателей, я имею в виду простых читателей, роман захватил. Что думали знатоки — не знаю. Я не знаток. Занимаясь литературой профессионально с двадцатилетнего возраста, с перерывом на год армейской службы в пору войны (после контузии — военный корреспондент, а это тоже литература), я не утратил способности читать книги бесхитростно, с полной разоруженностью и лопушьим доверием к тексту, за что благодарю небо. Это не значит, что я вообще не способен критически относиться к прочитанному, проверять, анализировать свои впечатления — но это уже по прочтении и вовсе необязательно. В числе других простых душ я так же упоенно, взахлеб прочел новый роман Хейли «Отель» (потом оказалось, что он написан раньше «Аэропорта»); было доподлинно известно, что создан этот роман тем же безжалостным к себе методом: многолетней службой в гостинице от лифтера до старшего администратора. Затем с убывающим интересом прочел «Окончательный диагноз» и «Колесо», но Хейли тут неповинен — романы безжалостно сокращены и адаптированы, чем сведены почти до уровня комиксов, укладывающих «Анну Каренину» в один печатный лист.

Последнее надоумило меня, что Хейли интересен и убедителен, когда предстает в своем виде, со всем тем пристальным вниманием к подробностям изображаемой жизни, что и является его отличительной чертой. Раздевание его прозы до тощей голизны сюжета не только убивает художественное своеобразие Хейли, но и резко подчеркивает то, о чем сразу не догадаешься: он пишет всегда один и тот же роман. Звучит страшно, словно приговор к высшей мере, но ведь многие известные авторы повинны в том же грехе, если это грех. Превосходный писатель Ремарк после первых двух книг: «На Западном фронте без перемен» и «Возвращение» — всю последующую жизнь варьировал под разными названиями один и тот же роман. А на редкость скромная и бесстрашная леди Кристи незадолго перед смертью призналась: «Я поняла вдруг, что всю свою долгую жизнь писала один и тот же роман». Важное признание, ведь, по мнению критики, в своих примерно ста романах Агата Кристи ни разу не повторилась. Но писатель знает себя и свое хозяйство лучше, нежели самые мудрые ценители со стороны, и если серьезно вдуматься, то, конечно же, знаменитая романистка сказала святую правду.

Я предвижу насмешливую ухмылку: нашел на кого ссылаться, да разве это литература — романы Агаты Кристи? Но если забраковать все написанное плодовитейшей романисткой века, человечеству ничего не останется, как признаться в своем полном идиотизме. Никого не читали так много и упоенно, как эту загадочную, склонную к уединению старую даму, никого не издавали такими ошеломляющими тиражами.

Ах, как легко меня подловить! Значит, и все бесчисленные дореволюционные «Наты Пинкертоны», «Ники Картеры», равно и всевозможные «Сюркуфы» и прочая приключенческая лабуда — тоже литература, коли их зачитывали до дыр миллионы людей? Нет, то не литература. Недаром же вся эта книжная макулатура безымянна, кто знает «создателей» Пинкертонов и Сюркуфов, да знают ли они себя сами? А истории про Эркюля Пуаро и мисс Марпль окрашены неповторимой авторской интонацией, за ними отчетливо ощущается оригинальная личность их творца, стыдливо прячущаяся от читателя и оттого еще более интригующая. Агата Кристи интересовала всех, мало кого из знаменитостей так осаждали журналисты, интервьюеры и просто любопытные, как эту ненавидевшую шумиху скромную пожилую даму, затворницу и преданную жену. И если зря не запутывать вопрос, то, ей-богу же, в оценке тех или иных явлений литературы и вообще искусства народное признание ни в коем случае не следует сбрасывать со счетов. А то ведь нередко получается, что всеобщий восторг словно бы обесценивает творение, снижая соответственно репутацию автора. Это испытал на себе Александр Дюма-отец, которого провалили во Французскую академию. Это отравляло жизнь великого Верди, ему не прощалось, что любой уличный мальчишка насвистывал «Сердце красавицы», а любой гондольер распевал арии из «Трубадура». Но вот такой обновитель музыкального языка, Как Игорь Стравинский, мог позволить себе восторгаться мелодическим гением Верди.

Недоброжелатели, а они зароились мгновенно в первых лучах молодой славы Хейли, дружно предсказывали оглушительный провал каждому его новому роману. Но после нашумевшего «Рейса ноль восемь», написанного в соавторстве с Джоном Кастлем, увидели свет «В высших сферах», «Окончательный диагноз», «Отель» и все оказались бестселлерами, и, наконец, «Аэропорт», побивший мировой рекорд успеха. Недавно вышел новый роман «Меняла» (о финансистах), и читатели, равнодушные к гримасам снобов, жадно набросились на очередное блюдо, изготовленное умелым багамским поваром по обычному рецепту, и вновь утолили какой-то свой голод. Путь Хейли — неуклонное движение вверх по лестнице славы, и не надо шутить, что эта лестница ведет вниз. Хейли читают повсюду, он «повсеместно обэкранен», пользуясь элегантным выражением Игоря Северянина, равно и «обэстраден», и «отеатрен», «отелевизионен» и «орадионен» — ну и словечко!

Минувшим летом в Союзе писателей состоялась встреча советских и американских литераторов. Обе страны были представлены небольшими, но авторитетными делегациями. С американской стороны присутствовали: издатель и публицист К. — глава делегации, известный прозаик С, бесспорно, лучший сейчас в Америке поэт, маститый Л., молодой, но знаменитый драматург О., а также трое не знаменитых, но почтенных профессоров литературы. Разговор поначалу воспарил в сияющую высь маниловской мечтательности, поскольку взявшая слово первой тучная, с мясистым смуглым лицом старой индианки ученая американская дама предложила создать не мешкая институт по изучению друг друга — о великий мост дружбы между Маниловым и Чичиковым! — но вскоре спустился на твердую землю и сам стал тверже, серьезней, набрал полемической остроты, без ожесточения и злобы. Попутно выяснилось некоторое неравенство сторон: мы куда лучше знали — литературно — наших собеседников, нежели они нас, хотя большая часть писателей, составивших советскую делегацию, издавалась в США. Так что у американских коллег были все возможности иметь дело не с таинственными духами, а с литераторами во плоти слова. Но куда серьезнее была другая наша претензия, касавшаяся издательских дел. Как много переведено и издано американских книг в Советском Союзе, как ничтожно мало наших в Соединенных Штатах. Реакция гостей явилась для нас полной неожиданностью. Их нисколько не умилила щедрость наших издательств в отношении американской литературы.