И тут засуетился ЦК компартии Казахстана, он бросился искать нам директора в республике и нашел. Помог случай: Назарбаев, в те годы первый секретарь ЦК, начинал свою трудовую деятельность на Карагандинском меткомбинате горновым доменной печи, а потом работал там же секретарем парткома, т. е. хорошо знал людей на этом предприятии. Вот Назарбаев и предложил Минчермету назначить нам директором главного сталеплавильщика (специалиста, обеспечивавшего производство стали в слитках на Кармегкомбинате) С.А. Донского.
Донской к нам не выезжал и с заводом не знакомился: он разменял шестой десяток, и было очевидно, что ему больше никогда не предложат стать директором, а он, как стало понятно позже, должность главного сталеплавильщика уже давно перерос. Для Донского это был последний шанс: или досидеть до пенсии в Караганде на этой хорошо им освоенной должности, или броситься в Ермак, в неизвестность, и тогда какая собственно разница, как именно эта неизвестность выглядит — другой уже не будет. Он бросился.
Я никогда с ним на эту тему не говорил, но думаю, что было именно так.
Знакомство со мной
Напомню, что Донской, получив в Москве назначение на должность директора, летел в Ермак, зная на нашем заводе фамилию всего лишь одного человека — мою. И знал он ее потому, что его московский приятель успел ему охарактеризовать меня как злобного антисоветчика. Думаю, что и уже на месте ему добавили информацию о том, что мною занималось КГБ, и это тоже полезного имиджа мне не добавляло. К делу, конечно, это отношения не имело, и эту характеристику он мог бы не принимать во внимание, но я, надо сказать, начал с того, что свой имидж еще больше усугубил тем, что дал Донскому основание думать, что я еще и интриган. И, надо сказать, были веские основания считать меня таковым.
Но сначала оцените один из аспектов ситуации, в которую Донской попал. На заводе катастрофически не хватало людей, напомню, что из общего штата в 5 тысяч человек не хватало тысячи, и сами понимаете, их не хватало не в конторах, а в цехах. Попытки Донского решить этот вопрос в министерстве наталкивались на упреки, что его послали в Ермак вскрыть резервы, а не ходить по Москве с протянутой рукой. Донскому требовалось предметно показать, что завод уже задействовал все резервы, если сделать образное сравнение нашего завода с воюющей дивизией, то ему надо было показать, что у нас уже и обозники, и офицеры штаба, и повара дивизии ходят в атаки как пехотинцы, а людей, чтобы сделать план, все равно не хватает.
И Донской берет и закрывает экспериментальный участок ЦЗЛ, а всех его плавильщиков и ремонтников переводит в плавильные цеха. То есть после такой меры и после других подобных мер он мог в Москве говорить, что уже собрал в плавильные цеха всех, кого мог.
Однако я этого не понимал и не хотел понимать.
Поймите и меня. Мой цех — цех заводских лабораторий — состоял из металлургической лаборатории, в которой я работал и из которой поднялся в должность начальника ЦЗЛ, химико-аналитической и санитарно-технической лабораторий и экспериментального участка, на котором работала полупромышленная плавильная печь мощностью 1200 КВА. А эта печь, повторюсь, во всей нашей отрасли была единственной постоянно работающей. На экспериментальном участке ЦЗЛ работало всего человек 20, что они могли решить при нехватке 1000 человек? Даже Топильский этот участок не закрывал! Я не мог это воспринять иначе, чем оскорбление, и заверения Донского, что, как только он решит проблему с кадрами всего завода, люди будут мне возвращены и экспериментальный снова начнет работать, меня не устраивали. Я считал это его решение глупым и вредным, и Донской где-то даже стал моим личным врагом. Но это одна сторона вопроса.
С другой стороны, и я был не ангел уже в том, что мог бы войти и в положение Донского, да и на экспериментальный взглянуть более трезво.
Во-первых. По большому счету его работа меня интересовала ровно настолько, насколько проводимые там работы были интересны любому металлургу, и не более того. Я уже писал, что лично сосредотачивался на проблемах плавильных цехов завода, а новые сплавы мне были неинтересны. Ими занималась «наука» — ученые из отраслевых институтов. Я, конечно, все о каждом новом сплаве знал — положение начальника ЦЗЛ обязывало, но душа за них у меня не болела — получится, так получится, а не получится, значит, не получилось. Я не собирался тратить свое время на то, чтобы выяснять, почему тот или иной сплав не получается уже в полупромышленных условиях. Это было не мое, мне хватало забот с технологией основных цехов и с электродами.
Единственно, чем мне был ценен экспериментальный, так это тем, что я мог проверить в нем свои идеи, предназначенные для плавильных цехов, так было дешевле. Но, в конечном итоге, таких идей, требующих предварительной проверки в полупромышленных условиях, было не так уж и много.
Сложно сказать, но то ли потому, что у меня, начальника ЦЗЛ, не было личного интереса к новым сплавам, то ли наука уже исчерпалась, но к моменту своего временного закрытия экспериментальный цех уже несколько лет почти постоянно плавил только ферросиликобарий. Шел этот сплав в полупромышленных условиях печи 1200 КВА прекрасно, получаемый металл наука развозила на сталеплавильные и литейные заводы, там опробовала, получала прекрасные результаты, писала диссертации, оформляла внедрение и была очень довольна и мною, и экспериментальным. Потребитель тоже был доволен силикобарием, спрос на него печь 1200 КВА не могла и близко удовлетворить, посему весь год была загружена, и экспериментальный участок сам по себе даже окупался, что, впрочем, даже для ЦЗЛ не имело особого значения, тем более не имело значения для завода с его многомиллионными убытками.
Поэтому, по большому счету, для меня остановка печи 1200 КВА не была такой уж проблемой или горем, но это было трагедией для тех институтов, которые проводили на ней работы, вернее, для тех исследовательских хоздоговорных работ, для которых наша печь и плавила силикобарий. Эти институты заключали хоздоговорные работы с литейщиками и сталеплавильщиками, обещая поставить под эти работы силикобарий с нашего завода, а теперь, когда печь была остановлена, наука лишалась и денег, и диссертаций. Институтские ученые, которые постоянно находились в командировках у нас в ЦЗЛ, зароптали. И у меня хватило ума зароптать на Донского вместе с ними! Правда, я полагал, что ученые как-то деликатно донесут наш ропот до министерского начальства, а начальство убедит Донского вновь ввести в работу экспериментальный, я не хотел делать Донскому никакой пакости. Но наука моих надежд не оправдала, она начала действовать нагло.
И в какой-то центральной газете, по-моему, в «Социалистической индустрии», появляется статья, чуть ли не фельетон, в которой Донской представлен ретроградом, не понимающим значение науки и губящим такой прекрасный сплав как силикобарий, без которого Коммунизм никак нельзя построить. Ни об одной проблеме завода и близко не было помянуто: дело было представлено так, что наш завод ни в чем не нуждается, работает прекрасно, да вот какой-то дурак назначил на него негодного директора. Много лет спустя я понял, что это само министерство и определенные партийные круги «топили» Донского, но даже тогда статья поразила меня своею несправедливостью.
Как бы я ни был зол на Донского, но я не мог не видеть, что это наш директор завода. Столько лет мучились с Топильским, и в кои-то времена получили настоящего директора, а теперь с моей помощью его снимут?! Я тут же написал в газету пространный ответ, подробно показав, где в статье полуправда, а где и откровенная ложь, впечатал фамилию Донского в подпись и пошел к нему согласовать текст, чтобы отправить его в газету. Он прочел письмо и явно удивился: «А я думал, что ты действуешь вместе с ними». (По сути, оно так и было, но как в этом признаться?) Я отговорился тем, что могу быть недовольным его решением, но никогда ничего не сделаю, чтобы силой заставить его это решение отменить. Не думаю, что при своем опыте он мне так уж и поверил. Однако он предложил мне снять с письма его подпись, вписать свою, отправить письмо в газету, а ему сделать копии, чтобы он мог отослать их в министерство тем людям, которые понимают проблемы завода и могут понять причины, по которым эта статья появилась.
