И вдруг открывается дверь, входят Масленников, секретарь парткома и секретарь завкома. Масленников ноль внимания на моего секретаря, огляделся зверем: «Тэк, понятно, чем вы тут занимаетесь!» — повернулся, и они вышли. Даже комиссию с собой привел, сукин сын, чтобы надежно зафиксировать злостное нарушение трудовой дисциплины! Вечеринка была начисто испорчена. Доподначивался на свою голову!

Прошел Первомай, выхожу на работу, и часов в десять звонок секретаря директора: вызывает Донской. Иду, само собой, понимая, зачем. Вхожу, сажусь, и шеф начинает меня драть, я, конечно, оправдываюсь, но замечаю, что он дерет-то меня как-то неубедительно: без приличествующего случаю энтузиазма. И когда по селектору его секретарь сообщила, что явился начальник автохозяйственного цеха Харсеев, то Донской даже как-то облегченно вздохнул и тут же меня отпустил всего-навсего с каким-то «так в наше время поступать нельзя». Я радостно выбегаю, сталкиваясь в дверях с Харсеевым, и замечаю, что у Сереги лицо расстроенное. Ну, а его-то за что Донской драть будет? — промелькнуло в голове. Праздники мы отмечали вместе, Сергей ни на что не жаловался, ни о чем таком мне не рассказывал, за что Донской вызвал его на ковер? И я решил дождаться в коридоре выхода Сергея. Наконец он вышел, ругаясь:

— Да что же, Донской дурак, что ли? Не понимает, что это личный шофер! Да он скорее согласится, чтобы его уволили, но шефа не выдаст!

— О чем речь, Серега?

— Донской требует, чтобы я любыми средствами разговорил водилу Масленникова, чтобы тот сообщил, где он.

— А где Масленников?

— А хрен его знает! Последний раз его видели утром 1-го мая, валяющегося пьяным в каком-то подъезде. У него 1-го рабочий день, но на работу он не вышел, дома его нет, никто не знает, где он может быть, кроме его личного шофера, а тот молчит и шефа не выдает. Видимо, Сашка в таком виде, что его людям показывать нельзя.

— Ну, ни фига себе! Это же он провел борьбу с пьянством у меня в ЦЗЛ и сразу же сам ушел в запой?!

Теперь стало понятно, почему Донской не наказал меня хотя бы символически — как по доносу главного инженера накажешь начальника ЦЗЛ за безобидную вечеринку после работы, если у тебя сам главный инженер в запое и прогуле? Масленникова потом нашли, но на работу он больше не вышел: Донской объявил, что он уволился и уехал работать на другой завод, а главным инженером назначен Ю.Я. Катаев. А я еще долго подшучивал над своим секретарем, что это она лишила завод такого славного главного инженера, поскольку Сашка ушел в запой именно после того, когда увидел, от кого он, дурак, в ее лице отказался. Потом о Масленникове доходили слухи, что он переезжал из города в город, работал на разных заводах и сначала все было хорошо, и его даже повышали в должности, но он все-таки срывался и его увольняли. Последний раз Матвиенко рассказал, что устроил Масленникова начальником цеха в свою корпорацию, но он и у Матвиенко долго не удержался — запил.

Жанр требует, чтобы в этом месте я выразил сожаление о том, что, дескать, такой способный человек, а так сгубил свою карьеру, но я этого делать не буду — каждый выбирает себе жизнь, а он выбрал себе такую сам — мы его не заставляли.

Но вернемся к Топильскому, тем более, что я подошел к размышлениям над главным вопросом книги — почему Друинский не оказал должного сопротивления Топильскому, почему не добился снятия Топильского с должности, когда уже и ежу стало понятно, что Петруша разваливает завод?

Сам Друинский на этот вопрос отвечает, что при сложившейся практике, при ссоре директора и главного инженера, с должности снимают обоих. Да, это действительно так, но это не закон, а осмысленное действие начальства. Снимают с должности обоих тогда, когда их ссора разделяет и вверенный им коллектив, но если коллектив в массе своей поддержит одного, то тут решение предсказать нельзя, вернее, тут, скорее всего, начальство тоже поддержит того, кого поддерживает и коллектив. А коллектив завода безоговорочно поддержал бы Друинского. Так в чем же дело?

Поэтому давайте поставим себя на место Друинского и начнем поиск мотива его поведения с перебора вариантов его возможных действий в той ситуации.

Топильский был не просто сторона в конфликте — он был «блатной», а значит, за ним стояла какая-то большая сила. Но дело в том, что на любую силу можно найти еще большую силу, ведь в конце концов сила, стоявшая за Топильским, бросила его на произвол судьбы, когда и для нее стало небезопасно за Топильского цепляться. Тут, кстати, уместно рассмотреть и вопрос о том, что значит быть специалистом. Рассмотрите последствия увольнения с должности двух человек — специалиста Друинского и чиновного дурака Топильского.

Как только стало ясно, что Друинский увольняется, за него начали драться три ведомства, чтобы забрать его на работу к себе: секретарь обкома партии по строительству, научно-исследовательский институт металлургии и Павлодарский индустриальный институт. Причем два последних ведомства ввели высокооплачиваемые должности специально под Друинского, что, поверьте, в те годы требовало огромных усилий от руководителей этих организаций. Но эти руководители с помощью специалиста Друинского хотели решить важные для этих организаций вопросы и понимали, что с помощью никаких других людей их решить нельзя. Поэтому и шли на многое, чтобы сманить Друинского к себе.

А для Топильского даже о квартире в другом городе не стали хлопотать, а просто разделили производственно-технический отдел на два и дали технический в кормление Топильскому, да и то, зная, что в техническом отделе всю работу будет делать безотказный А.С. Рожков. Вот вам и сила «блата».

Тут, кстати, возникает вопрос, а не был ли Друинский по натуре трусом, размазней, органически неспособным противостоять хамству Топильского? Да, действительно, бывают такие люди, но к Друинскому это не имеет никакого отношения.

Вспоминается случай, когда я как-то зашел в приемную передать секретарю Друинского какие-то бумаги. В приемной завода, кроме стульев для посетителей, были два стола секретарей, а кабинеты директора и главного инженера были расположены напротив друг друга и снабжены двойными дверями, чтобы из приемной не было слышно, о чем говорят начальники. Пока я вынимал бумаги, с треском распахнулась наружная дверь кабинета Друинского, и из него выскочил Михаил Иосифович, красный как рак, и чуть ли не бегом пересек приемную, распахнул двери кабинета Топильского, вскочил в кабинет и от порога закричал: «Ты, пи…дюк, да как ты…» — и далее, как говорилось в фильме «Бриллиантовая рука», непереводимая игра слов на местном диалекте. Однако дело не в этом, а в том, что как только секретарь Друинского увидела его состояние, она тут же вскочила и бросилась вдогонку к дверям кабинета Топильского и немедленно захлопнула их, чтобы посетители не слышали, о чем шефы беседуют. И вот то, как шустро она это сделала, как по одному виду Друинского поняла, о чем будет беседа, подсказало мне, что она эту ситуацию видит не в первый раз и, вообще-то, к этому привыкла. Так что версию о робости Друинского нужно отбросить с порога и принять за основу наших размышлений, что храбрости у Друинского хватило бы, чтобы сцепиться и с Топильским, и с той силой, которая стояла за спиной Топильского. Сила-то она сила, да у любой силы есть, как говорится, очко, и оно не железное.

А посему болтовню нынешних «демократов» о том, что, дескать, в СССР начальству нельзя было противостоять, нужно отбросить как глупую пропаганду — можно было. И я приведу два примера того, чем именно можно было в те годы сломать очень большую силу, даже не имея того авторитета, который имел Друинский.

Выше я писал, что прокуратура, в раже отчитаться в своей борьбе в области техники безопасности, незаконно обвинила, а суд неправосудно осудил 23 инженерно-технических работников нашего завода, и что я какого-то черта полез защищать своих товарищей и ходил с этим вопросом к прокурору города.