1966 год. М.И. Друинский и В.В. Боровиченко

Тут надо сказать, что на Актюбинском заводе ферросплавов, откуда приехал Боровиченко, все были традиционно шизанутыми на спорте, достаточно сказать, что директор этого завода Сорокин играл за заводскую сборную по футболу чуть ли не до пенсии. Но, как я понял, Боровиченко был «фанатом нового типа», и речь шла уже не о том, чтобы все работники завода в свободное от работы время занимались спортом. Боровиченко организовывал «профессиональный» спорт, т. е. речь шла не о массовости, а о создании команд из спортсменов, для которых спорт — это профессия. Их принимали на завод на рабочие должности, платили зарплату, а они только тренировались и играли. (Не только спортсменов, но и всех, кто числится подобным образом за цехами, называли «подснежниками».) Боровиченко, как я понял, задумал сделать из Ермака Нью-Васюки — столицу, по меньшей мере, советского спорта. К моему приезду все начинания Боровиченко уже были разрушены, даже хоккейный корт уже разрушался, основная часть приглашенных спортсменов разъехалась, но многие остались жить в Ермаке и работать на заводе. К примеру, Володя Коробков — футболист, Вася Недайборщ, которого сманили, как мне помнится, из одесского «Черноморца», и который играл в заводской футбольной команде вратарем — «ловухой», как он сам говорил. Он окончил институт и впоследствии был начальником цеха. Боровиченко восхищались, что в хоккейную команду он одно время пригласил играть даже Полупанова, в свое время выдающегося советского хоккеиста и члена сборной СССР.

Между тем, эти интересы Боровиченко должны были занимать у него много директорского времени, следовательно, настоящим директором на заводе был тот, кто делал за Боровиченко ту его работу, которую он делать не успевал из-за своего увлечения спортивными достижениями. Это, само собой, был Друинский. Не надо думать, что Боровиченко вообще на завод не являлся, нет, он ведь не был «блатным», дело знал, и когда от него требовалось директорское решение, то он его принимал или ехал в командировку пробивать заводу то, что заводу было нужно. Но вырабатывал эти решения, наверняка, Друинский и командировки (просьбы, документы, обоснования) тоже, наверняка, готовил он. То есть Боровиченко не только не мешал Друинскому работать, он ему и всемерно помогал. Если оставалось время от футбола.

Но ведь все минчерметовское начальство — это бывшие директора, их на мякине не проведешь, и в Минчермете наверняка поняли, что Ермаковским заводом реально руководит Друинский. Тут, понимаете, достаточно, чтобы Боровиченко пару раз не ответил на вопросы, на которые он как директор обязан отвечать немедленно, и достаточно было Друинскому пару раз задать вопросы, которые должен задавать директор, — и опытному человеку становилось понятно «кто есть кто». И, вне сомнения, возник соблазн сделать карьеру «блатному»: т. е. снять Боровиченко и посадить на его место Топильского, а Друинский завод все равно построит и освоит. А лет через 5, когда Друинский сделает Топильскому карьеру, забрать Топильского в Москву «как директора, прекрасно зарекомендовавшего себя на строительстве и пуске директивной стройки». Ошибка была в том, что те, кто продвигал Топильского, не предвидели, что он больший дурак, чем они о нем думали. От Топильского не требовалось, чтобы он был таким же, как и Боровиченко, от Топильского требовалась малость — не мешать Друинскому работать, т. е. поддерживать те решения, которые Друинский находил. Но Топильский, освоившись через пару лет в должности, вдруг возомнил себя специалистом и настоящим директором. И теперь уже и его «рука» в Москве не способна была ему помочь. Кстати, о ней.

1973 год. М.И. Друинский и П.В. Топильский

Какая мафия или какая персона тут были задействованы, было неясно, но ясно было сразу, что реальным воплощением этой «руки» является начальник ВПО «Союзферросплавов» Р.А. Невский. Но найти родственную связь между ним и Топильским не удавалось: они вместе одно время работали на ЧЭМК и только. Но во времена, когда Невский был на этом комбинате директором, там работала масса толковых специалистов, значит, дело не в том, что Роман Александрович был очарован деловитостью Петруши, Невский сам выполнял чью-то волю.

Выполнял он ее настойчиво, до последней возможности, уже и сам рискуя. Из воспоминаний Друинского видно его недоумение по поводу того, что его все время наказывали ни за что — Невский и обком все время создавали Друинскому имидж «плохого главного инженера». Но за все время его работы на заводе ему ни разу не предложили уйти с этой должности (в таких тонких делах как «плохая работа» начальство само боится разборок, которые последуют за прямым приказом о снятии, и поэтому обычно вынуждает работника самого подать заявление). Но вот, наконец, Друинский сам подает заявление об увольнении, но похоже не понимает, что за этим последовало.

Во-первых, Друинский весь свой гнев ошибочно сосредотачивает на замминистра Тулине, который его до этого ни разу не видел, но обругал как негодного главного инженера. Друинский не задает себе вопрос, а кто же рассказал Тулину о том, что Друинский такой плохой? Ведь кроме Невского некому было это сделать — это Невский подставлял Тулину Друинского, чтобы Тулин не замахнулся на Топильского. Но в то же время, когда Друинский написал заявление об уходе, о котором Невский, казалось бы, мечтал последние 12 лет, Невский год это заявление не подписывал. Это, между прочим, прием, который применяют начальники в надежде, что увольняющийся все же передумает. Невский как бы стоял враскорячку — он пытался и Топильского прикрыть, и свою задницу прикрыть, и причина этого может быть только одна — Невский понимал, что без Друинского и заводу крышка, и ему самому до пенсии не дотянуть. И ведь после ухода Друинского с завода Невский, по сути, до пенсии не дотянул.

Помню, уже во время, когда заводом руководил Донской, я был в командировке в Минчермете и обратил внимание, что начальником ВПО «Союзферросплав» по-прежнему числится Невский, а руководит ВПО в полном объеме Сафонов. Я, естественно, поинтересовался, что происходит, и мне пояснили, что Невский не может уйти на пенсию, поскольку за Ермак ему объявлен выговор комиссией партийного контроля. А этот выговор снимается (не помню точно) через год или два, но если выговор не снять, то Невский будет получать максимальную пенсию, как и все советские трудящиеся — 120 рублей. А ему хочется персональную, т. е. какую-то очень высокую пенсию, вот его мафия и держит на должности, пока придет время снять этот выговор, хотя он на этой должности фактически и не работает.

(Мой отец работал старшим мастером с окладом 140 рублей, а чтобы получать пенсию в 120 рублей, нужно было иметь средний заработок в 240 рублей. Поэтому за три года до пенсии отец перешел в рабочие и стал котельщиком, честно заработав себе эти 120 рублей и даже больше, поскольку на фронтах Великой Отечественной войны он был все же четыре раза ранен. А эти «партейцы» видите, как устроились — и не работают, и зарплата идет полностью, и персональная пенсия набегает. Но это к слову.)

Я уже упомянул, что на заводе был еще один «блатной», в чем мы тоже не сомневались, — А.В. Масленников. Кто у него «рука», мы тоже так и не выяснили, но Топильский делал Сашке карьеру точно так же, как Невский делал ее самому Топильскому. Правда, в отличие от Топильского Масленников был неглуп, но вот эта наглая уверенность, что у него «за все заплачено», все время снимала его с моральных тормозов до такой степени, что любой другой молодой специалист на нашем заводе сгнил бы на его месте в плавильщиках.

Был такой случай. Утром звонят мне из завкома и просят отпустить с работы всех, у кого есть моторные лодки, поскольку вчера вечером утонул Атаманицын и нужно осмотреть берега Иртыша и островов, поскольку не исключено, что можно будет найти его тело. Я передал просьбу Меликаеву, и от нашего цеха поехал Хузин, однако спустя час вернулся и рассказал, что произошло (потом мне это же рассказал и сам Масленников).