Чернышов за руку поздоровался с милицейским майором, представился и показал свое служебное удостоверение. Мы с Олегом последовали его примеру, только удостоверений уже не показывали, решив, что документа нашего начальника будет вполне достаточно.

– Ну и что бы вы хотели узнать? – спросил у нас майор после короткого знакомства.

– Для начала ваше мнение о случившемся, – ответил Чернышов, разглядывая следы, оставленные вылетевшей с трассы машиной.

– Что вам мое мнение? – невесело усмехнулся гибэдэдэшный майор. – Тут за прошлую ночь столько генералов побывало.

– Ну, а все же, – проявил настойчивость Чернышов.

– В том-то и дело, что какого-то определенного мнения у меня как раз нет, – честно признался майор. – С одной стороны, все выглядит как типичный несчастный случай – водитель не справился с управлением, машина сошла с трассы, ударилась о насыпь, перевернулась и загорелась, а с другой стороны…

Гибэдэдэшник развел руками и замолчал. Ну что за манера вести разговор бывает у некоторых людей! Ты сначала объясни толково, что тебе кажется непонятным, а потом и разводи руками! Вместе будем думать! Я было хотел поторопить майора с ответом, но он и сам уже снова заговорил:

– Так, с чего бы ему с управлением не справиться? У погибшего водителя стаж без малого тридцать лет. Значит, опытный был мужик, да и работал он в гараже Госдумы! А там лихачей не держат. Теперь взгляните на дорогу. Сами видите, трасса почти прямая. А то место, где машина вылетела с дороги, даже не поворот, а так – небольшой изгиб. Здесь и на скорости сто двадцать машина проходит без всякого заноса.

– Но ведь вчера ночью был сильный дождь, – напомнил гибэдэдэшнику Чернышов.

– Обратите внимание на тормозной след, – майор указал рукой на две параллельные черные полосы, оставленные на асфальте стершимися покрышками. – Отпечаток четкий, не смазанный. Значит, депутатская «Волга» здесь еще до дождя тормозила. Теперь взгляните, тормозной след начинается уже на встречной полосе. То есть водитель попытался затормозить уже после того, как выехал на встречную полосу. Довольно странно, правда?

Я вообще-то не специалист в разборе дорожно-транспортных происшествий, но и то вынужден был признать, что этот гибэдэдэшный майор объясняет довольно толково.

– И наконец, «Волга» после того, как ударилась о насыпь, загорелась. А с чего бы ей было гореть? Это только в кино машины после аварии сразу взрываются. В жизни такое встречается значительно реже.

– Но все же встречается? – уточнил Чернышов.

– Редко, – повторил свое мнение майор.

– Значит, вы подозреваете, что здесь произошло убийство? – в лоб спросил у майора Чернышов.

– Да ну, какое убийство. – Тот даже махнул рукой. – С дороги их никто не сталкивал, по машине не стрелял. Так что с трассы они вылетели без всякой посторонней помощи. Я вот только не пойму – почему? Если честно, поведение водителя мне вообще напоминает самоубийство. Решил мужик свести счеты с жизнью и направил машину на полной скорости в придорожный кювет, а в последний момент передумал, вот и ударил по тормозам, да только уже поздно было.

Вот! А еще говорят, что у сотрудников нашей милиции туго с воображением. Да тут такой талант пропадает! Это ж надо придумать – решился мужик на самоубийство, потом передумал, да поздно было. Я не сдержался и хмыкнул. К счастью, гибэдэдэшный майор не заметил моей усмешки. Зато заметил Чернышов и осуждающе посмотрел на меня, уже в третий раз за сегодняшний день.

– Другой версии аварии у вас нет? – обратился Чернышов к майору и, получив отрицательный ответ, добавил: – Понятно.

Потом мы какое-то время обследовали трассу, кювет и придорожную насыпь, в которую врезалась «Волга». С особым вниманием полковник Чернышов осмотрел участки выжженной земли. Что именно он хотел там найти, для меня так и осталось загадкой. Если здесь и оставались какие-нибудь улики, которые могли пролить свет на разыгравшуюся вчерашним вечером трагедию, то их наверняка собрали эксперты следственной бригады во время первичного осмотра. Во всяком случае, я не нашел ничего, кроме осколков автомобильных стекол.

Обратно в Москву мы возвращались молча. Едва сев в машину, Чернышов сразу погрузился в размышления, а мы с Олегом остерегались нарушать мыслительный процесс начальника своими разговорами. Но столь длительного молчания я все-таки не выдержал и, когда наша машина въехала в Москву, спросил:

– Павел Андреевич, и что вы все-таки думаете об этой аварии?

– Я думаю, что необходимо выяснить – мог ли кто-нибудь желать смерти Симонову, – ответил мне Чернышов.

Вот так-так, вроде бы ответ получен, а ясности нет. Однако я не стал больше ничего переспрашивать. К словам гибэдэдэшного майора Чернышов бы все равно ничего не прибавил, а на меня вполне мог посмотреть с укоризной. Четвертый раз за день вызывать раздражение начальника – явный перебор даже для такого неорганизованного опера, как я.

11.05, пятница, 12.30

Высказанная полковником Чернышовым в машине мысль обрела свое логическое продолжение, и я по заданию начальника отправился в здание Госдумы на Охотном Ряду. Нет, это отнюдь не значило, что кого-то из депутатов Чернышов считал виновником смерти его коллеги или хотя бы врагом. Он вообще не был уверен, что такой человек существует. Несмотря на все сомнения гибэдэдэшного майора, версия о несчастном случае представлялась Чернышову (да и мне тоже) наиболее вероятной. Мало ли людей разбиваются на машинах без видимых причин? Однако, пока окончательный вердикт о причинах автокатастрофы не вынесен, необходимо отрабатывать все версии, даже такие маловероятные, как преднамеренное убийство с инсценировкой автомобильной аварии. А Чернышов справедливо полагал, что если все же Симонову помогли уйти из жизни, то смертельных врагов он мог нажить себе только в результате профессиональной деятельности. Ну а уж в части деятельности председателя думского комитета коллеги Симонова, безусловно, являлись самыми осведомленными людьми.

Как и следовало ожидать, в дверях Государственной думы меня встретили двое суровых стражей в милицейской форме. Но моя солидная «корка», а особенно три магических слова «Управление по борьбе с терроризмом» произвели на них должное впечатление. И после заявления о том, что я один из тех, кто расследует обстоятельства смерти депутата Симонова, я получил допуск в обитель народных избранников.

Чтобы мой поход не оказался напрасным, Чернышов предварительно позвонил заместителю председателя думского комитета по экологии и договорился с ним о моем визите. Дверь в кабинет председателя комитета оказалась открыта, и я смело вошел внутрь. В кабинете толпились люди. На широком столе, очевидно, том, за которым работал Симонов, стояла его большая фотография в траурной рамке. Возле фотографии лежали букеты живых цветов. В такой обстановке я сразу почувствовал себя несколько неловко. Точно так же чувствовали себя и остальные, находящиеся в кабинете. Наконец на меня обратил внимание невысокий полноватый человек. Он стоял ближе всех к столу Симонова и, тыча авторучкой в документ, который держал в руках, объяснял что-то молодой миниатюрной женщине с аккуратной прической каре. Он на секунду оторвал взгляд от листа бумаги, который держал в руках, и, заметив меня, спросил:

– Вы ко мне?

– Да, если вы Георгий Яковлевич Варенников, – ответил я.

– Я вас слушаю.

Я представился, предъявил Варенникову свое служебное удостоверение и, напомнив ему об устной договоренности с моим начальником, сказал, что хотел бы побеседовать с коллегами Симонова.

– Да-да, конечно. – Варенников понимающе покачал головой. – Но для разговора давайте лучше пройдем в мой кабинет.

Я охотно принял его предложение: при таком скоплении народа трудно рассчитывать на откровенность собеседника.

Вместе с Георгием Яковлевичем мы вышли из кабинета. Как ни странно, но женщина, с которой разговаривал Варенников до моего прихода, тоже пошла вслед за нами. Видимо, заметив мое недоумение, Георгий Яковлевич тут же представил мне нашу спутницу: