Рассказали мне и о другой женщине, современнице Лауры Басси. В Болонье она заставила о себе заговорить. Это была Анна, жена меланхолического анатомического скульптора по имени Джованни Мадзолини. С тех пор как Болонья перешла под власть папы, он запретил препарирование человеческих трупов, и понадобилось изготавливать модели человеческих органов — из дерева и воска. Не знаю, вызвана ли была депрессия Джованни мыслью о том, что печень из самшита или почка из воска были не так полезны науке, как органы, вынутые из тел казненных преступников. Однако, стараясь подбодрить мужа, Анна занялась изучением анатомии и так преуспела в этом, что могла работать рядом с ним. Ее работами восхищались не меньше, чем моделями мужа. Она так проникла в предмет, что стала знаменитым лектором, преподавателем анатомии.

Университетские архивы до удивления полны, они содержат живые описания студенческой жизни времен Средневековья. Средний студент жил в одном из четырнадцати колледжей, организованных по национальному признаку (испанский колледж до сих пор существует), хотя многие студенты жили в частных домах, а богатые студенты приезжали с целым штатом слуг, привозили с собой мебель, снимали целые дома. До изобретения печати только богатый студент мог иметь собственные книги, да и они были огромного размера и весили немало. Студент за плату договаривался с носильщиком, и тот приносил его книги из дома в аудиторию. Студенты не упускали ни одной возможности, чтобы устроить пирушку: устраивали, например, пышную встречу сына высокопоставленного соотечественника. Были, конечно же, и разногласия между городом и университетом, но они редко заканчивались трагически. Петрарка, обучавшийся праву в Болонье с 1323 по 1326 год, кажется, был примерным студентом, прилежно учился, а в свободное время гулял с друзьями по окрестностям. Он вспоминал, как иногда возвращался поздно домой, когда ворота были уже закрыты. В1323 году каждый город Италии был окружен неприступными стенами, и вот Петрарка рассказывал, что если городские ворота были закрыты, он и его друзья знали места в стене, где «хрупкий штакетник наполовину прогнил, и каждый из нас мог спокойно пролезть через отверстие».

Защита докторской диссертации проходила в соборе весьма торжественно. Кандидат приходил туда в лучшей своей одежде в сопровождении друзей. Возглавляли процессию университетские педели, архидиакон и профессора. Кандидату должно было быть не менее двадцати лет, и он к этому времени заканчивал восьмилетний курс гражданского права, шесть лет канонического права или пять лет медицины. Два доктора, которые предварительно экзаменовали кандидата, выступали в роли его спонсоров и во время процессии шли рядом с ним. Придя в собор, кандидат делал доклад, а после этого профессора и студенты задавали ему вопросы. Если он отвечал успешно, ему вручали знаки отличия: книгу, кольцо и академический головной убор — берет, после чего подводили к «трону». Церемония была впечатляющей: звучали трубы, собиралась огромная толпа студентов всех национальностей. Ничто не радовало Болонью больше, чем приезд студента-принца. Когда сын одного из правящих домов приезжал сюда в свою резиденцию, город и университет устраивали настоящий праздник. Такого рода событие произошло зимой 1522 года: приехал семнадцатилетний Эрколе Гонзага, ставший впоследствии выдающимся и безупречным кардиналом. Он был вторым и любимым сыном Изабеллы д'Эсте. Его письмо матери, в котором он сообщает о благополучном прибытии и описывает свои комнаты, дает хорошее представление о положении в университете юного аристократа. Он писал:

Картину, живописующую юного принца эпохи Ренессанса, изучающего право на диване, обитом алым бархатом, слегка омрачают намеки, содержащиеся в мантуанских архивах, о студенческих эскападах и пирушках. Был, по крайней мере, один трагический случай, когда студент из Мантуи поссорился со студентом из Модены и убил его. На Рождество устраивали каникулы, длившиеся одну неделю, и университет предавался веселью и кутежу. Студенты Мантуи вешали лавровые венки на дверь своего принца и заставляли педеля сочинять шуточные героические стихи в его честь, что еще больше способствовало веселью. Когда Рождество заканчивалось, Эрколе ходил на лекции по анатомии и присутствовал при диссекции тела человека, повешенного за воровство. У Эрколе, само собой, кончались деньги: в архиве есть жалобное письмо к матери от учителя принца, в котором тот сообщает, что ее бедный сын издержался до последней монетки! Остается только надеяться, что письмо пришло не в тот, не такой уж редкий момент, когда Изабелла д'Эсте сама была на мели, а ее драгоценности — в венецианском ломбарде.

Ничто в Италии не может быть достойно большего восхищения, чем состояние муниципальных архивов. Каждый раз, когда видишь эти огромные собрания, невольно надеешься, что тебя поджидает здесь очередное открытие. Архивы Болоньи хранят в себе много малоизвестных сведений о Стюартах. Странно, что ни один путеводитель по городу не упоминает несчастных принцев, чей убогий двор с обедневшими верноподданными и шпионами годами находился в Болонье. Ни один другой город в Италии, за исключением Рима, не хранит столько воспоминаний о якобитах. Связи эти начались майским вечером 1719 года, когда в отеле «Пеллегрино» на виа Уго Басси появилась усталая шестнадцатилетняя девушка в сопровождении четырех ирландских офицеров. В багаже у нее была отороченная горностаем юбка, три сорочки, несколько носовых платков да матерчатая сумка с английскими королевскими регалиями. Звали девушку Клементина Собес-кая, и была она внучкой героического короля Польши. Королевские драгоценности посланы были ей Яковом Стюартом в качестве подарка на помолвку. Четверо ирландских офицеров спасли ее из тюрьмы в Инсбруке, куда заключил Клементину император, союзник Георга I, который думал, что если он помешает этому браку, то тем самым посодействует протестантам. Тем не менее четверо смелых ирландских якобитов снежной ночью ворвались в замок и освободили принцессу, оставив вместо нее служанку, переодетую в платье Клементины. После ужасного путешествия через Альпы они доставили ее в безопасный папский город — Болонью.

Инкогнито Клементины так плохо соблюдалось, что через несколько дней ее пришлось переселить в неудобный частный дом, где она ожидала приезда из Рима Джеймса Марри, который должен был обвенчать ее по доверенности. В болонском архиве есть очаровательная картина, где на веленевой бумаге запечатлено это событие. Обыкновенная маленькая комната украшена геральдическими щитами; кроме нескольких стульев, сундука, двух зеркал и дивана, в ней ничего нет. На принцессе светлое платье со шлейфом, домашний чепец, нитка жемчуга. Рядом с ней стоит подружка невесты, жена одного из ее спасителей. Двое мужчин в длинных париках. Из фалд их бархатных камзолов высовываются шпаги. Судя по всему, это ирландцы. Перед девушкой стоит священник и два других человека, в длинных париках, бархатных костюмах, при шпагах. Один из них, должно быть, Джеймс Марри. Так началась тревожная жизнь бедной Клементины, претендентки на трон Англии. Местные жители были к ней добры. После смерти Клементины началось движение за причисление ее к лику блаженных. На самом деле она сделалась надоедливой, невротичной женщиной, и жить с ней, вероятно, было настоящим испытанием. У нее были прекрасные светлые волосы, доходившие почти до пят, и светлая кожа северянки. Внешность матери унаследовал сын, принц Чарльз Эдуард — Красавец принц Чарли. Дочь Чарльза, Шарлотта, герцогиня Олбани, чьей матерью была Клементина Уокингшоу (принц встретил ее в Шотландии в 1745 году), умерла в Болонье, правда, церковь, в которой она была похоронена, снесена много лет назад, и даже могила ее уничтожена. О ней мало кто плакал, хотя была она лучше многих своих родственников. Отец более тридцати лет не обращал на нее никакого внимания, но когда он состарился и заболел, она тут же пришла к нему и внесла спокойствие и достоинство в его беспорядочную жизнь. Пережила она его всего на два года. Она страдала от рака, который, скорее всего, был вызван падением с лошади. Когда Шарлотта приехала в Болонью, чтобы проконсультироваться у хирургов, было уже поздно: она умерла, прежде чем ей успели сделать операцию.