Над долиной реки Эльзы, на равном расстоянии от Флоренции и Сиены, стоят четырнадцать башен Сан-Джиминьяно. Таких сооружений вы нигде больше не увидите. Называть их средневековыми небоскребами глупо, просто в них отразилось состояние рыцарского общества, находившегося в борьбе с самим собой и с торговыми гильдиями, общества, достаточно мощного, чтобы позволить себе выпад по отношению к противнику. Каждый средневековый город Италии обзаводился ими, но пришло время, и заносчивые аристократы, строившие башни в соперничестве друг с другом, спустились наконец-то на землю, занялись торговлей и обустройством городов. Четырнадцать башен Сан-Джиминьяно — последняя такая группа в Италии, она дает представление о больших городах Средневековья, например Болонье, в которой стояло двести подобных сооружений.

В наши дни башни Сан-Джиминьяно — туристическая достопримечательность, и если в городе существовали следы поздних времен, то все их уничтожили. Я уверен, что с начала XX столетия здесь ничего не происходило. В последнюю войну немцы два года обстреливали город снарядами 280-миллиметрового калибра, но ни одна из четырнадцати башен не упала! В Соединенные Штаты доложили, что старинный город со всеми произведениями искусства полностью уничтожен. Городу и в самом деле причинен был большой ущерб, однако когда союзники подошли к Сан-Джиминьяно, ожидая увидеть там груду обломков, глазам их предстали четырнадцать башен, целые и невредимые. Как это произошло, я не знаю, тем более что целью бомбардировки являлось уничтожение предполагаемого французского артиллерийского расчета в одной из башен.

В один волшебный день, когда видимость в Тоскане кажется абсолютной, я обозревал окрестности: смотрел на север, в сторону Флоренции, и видел все до самого горизонта, затем оборачивался на восток, в сторону Ареццо. В десяти милях от меня, на вершине горы, словно на троне, блистала Сиена. Прозрачный воздух делал ее такой близкой, что я мог бы выпустить в нее стрелу, забросить на Кампо перчатку или выкрикнуть насмешливое слово, которое там услышали бы и осудили. Подобные мысли вполне естественны в тени этих башен.

Смотрел я и вниз, на страну кьянти, на плодородные холмы над жаркими долинами, тут делают самое лучшее вино. Пьют кьянти, когда ему исполняется шесть месяцев, из бочек, как сидр в Девоне.[93] Вы пьете его и понимаете, какую измученную долгим путешествием жидкость продают вам в Лондоне под тем же названием.

Хотя бомбардировки и не разрушили башни, пострадало много старинных зданий и фресок, которыми славился Сан-Джиминьяно. Снаряд пробил «Распятие» работы Варна да Сиена, оторвав от него целый ярд живописи; «Святой Себастьян» Беноццо Гоццоли пострадал от шрапнели; снаряд прошил «Рай» Таддео ди Бартоло, были и другие потери, но вы никогда бы не узнали о них, если бы вам об этом не рассказали. К счастью, прекрасная картина Гирландайо «Похороны Святой Фины» осталась невредимой.

Это была странная святая, ребенок, бедный маленький инвалид. Будучи парализованной, десять лет пролежала она на деревянной кровати, не в силах защититься от крыс. Не спаслась она от них и в картинных галереях: художники всегда изображали рядом с ней крысу. В Сан-Джиминьяно вам расскажут, что в ночь, когда она умерла, колокола на церкви зазвонили сами собой, а когда тело подняли с кровати, оказалось, что ребенок лежит на мягкой постели из белых фиалок. Говорят, что фиалки святой Фины до сих пор цветут среди камней четырнадцати башен.

Жители Сан-Джиминьяно прекрасно понимают, почему город Святой Фины благополучно пережил бомбардировку.

Приехав в Сиену за день до Палио, я обнаружил, что остановиться мне негде. Казалось, в древний город съехались все туристы Италии. Я хотел уже вернуться во Флоренцию, благо до нее всего сорок миль, когда меня представили Джулио.

Был он — как мне сказали — «жирафом», то есть жил в контраде Сиены, носившей имя «жираф». К тому же был знаменосцем и преподавателем искусства размахивать флагом. Это искусство, кроме Сиены, вы больше нигде не увидите. Флаг подбрасывают в воздух, а потом ловят за древко. Делают это двое мужчин: они кидают флаги друг другу, ловят их, пропускают между ног и снова высоко подбрасывают. Этим искусством занимаются во всех семнадцати районах, или контрадах, на которые разделена Сиена. Палио разыгрывается дважды в год — в июле и августе.

Джулио оказался стройным молодым итальянцем с живыми приценивающимися глазами. Он сказал, что нехорошо возвращаться во Флоренцию: пропущу праздник — долго буду жалеть. Начались хлопоты, я познакомился с бесчисленным множеством его друзей и родственников, и в результате нашлась пустая меблированная квартира, в которой я согласился поселиться.

Признаюсь, что был неприятно поражен. Квартира находилась в мрачном доме на одной из самых опасных улиц территории «жирафов». Когда-то дом принадлежал торговцу, потом его разделили на квартиры. По каменной лестнице, в кромешной темноте, словно в трущобном районе Эдинбурга, поднялся я наверх. Каково иностранцу оказаться в незнакомом городе в таком опасном месте! Ощупью нашел дверь, повернул в замке ключ и вошел в квартиру. Я уже ругал себя за легкомыслие: стоило ли из-за Палио подвергать себя опасности? В квартире было темно. Подняв деревянные ставни, впустил с узкой улицы жидкий свет. Оглянулся — я оказался в уютном кукольном мирке, отвоеванном у нелюдимых угрюмых стен. Жеманно щурился купленный в рассрочку мебельный гарнитур, топорщилась кружевная салфетка на пианино. Я опустился на неудобный бархатный диван. Невольно вспомнились аккуратные квартиры, которые устраивают в залитых кровью башнях лондонского Тауэра жены тюремных надзирателей. Удивительно, как какая-нибудь молодая жена умеет повлиять на старое здание, преобразовать его по своему разумению и вкусу. В спальне стояла медная двуспальная кровать и забитый женской одеждой шкаф. Все, что я мог сказать об обладательнице этого жилища, так это то, что она маленького роста и любит голубой цвет. Я так давно мечтал увидеть Палио, столько лет слушал рассказы тех, кто видел скачки, но и представить себе не мог подобной прелюдии к этому представлению: этот жеманный маленький мирок был примером врастания быта Сиены в Средневековье.

Позже вечером я столкнулся на улице с Джулио, и он представил меня капитану контрады «жирафов». Тот любезно пригласил меня пообедать с ними в канун Палио.

Когда мы говорим о дерби, то имеем в виду скачки, а не тотализатор. То же и с Палио. Слово это означает приз, который получает победитель скачек. Первоначально Палио означало pallium, то есть плащ из дорогого бархата или фигурной парчи. Сейчас в Сиене так называют шелковое знамя с изображением Мадонны. Аристократы Ренессанса всегда стремились завоевать палио. В качестве примера можно назвать Франческо Гонзага, мужа Изабеллы д'Эсте, Лоренцо Великолепного и Цезаря Борджиа. Эти люди либо участвовали в скачках сами, либо посылали своих лошадей и жокеев на открытые соревнования, проходившие во время религиозных праздников по всей стране. Я ни разу не видел календаря скачек ренессансной Италии, но, должно быть, он был весьма плотным.

Палио в Сиене, конечно же, не те скачки, которые мы все себе представляем. Это бурлеск с примесью жестокости, отголосок комических скачек итальянского Средневековья. Устраивали их в праздничные дни, и были они, что называется, гвоздем программы. В отличие от скачек чистопородных лошадей, происходивших за городскими стенами, комические соревнования устраивали на улицах. В Риме проводили скачки буйволов, иногда скачки с участием евреев, в Милане бега проституток, во Флоренции выпускали старых кляч, и мальчишки, ученики красильщиков, навьючивали на кляч белье, которое собирались стирать в Арно. Были и скачки бесседельных лошадей. В животных втыкали острые шипы, и это понуждало их бешено нестись по улицам между натянутой с обеих сторон парусиной.