Внучка обыкновенного соборного протоиерея из Сосниц на Черниговщине, дочь придворного уставщика, сумевшего всеми правдами и неправдами добиться заметного места, сколотить немалое состояние. Даже известный автор „Секретных мемуаров о России“ не обошел своим вниманием М. Ф. Полторацкого, упомянув, что во дворце этот недавний певчий „отыскал тайные ходы, чтобы выскочить в люди. Елизавета подарила ему значительные имения“. Одна из старших в семье, где было десятеро детей, Елизавета Марковна унаследовала многие черты отца, и прежде всего, безграничное почтение к венценосцам. Ее трудно себе представить хозяйкой одного из самых известных петербургских салонов, где собирались ученые и художники, профессора и питомцы Академии художеств. Тем более трудно представить, что надгробие Олениной-Полторацкой было украшено не только портретным барельефом работы С. Гальберга, но и стихотворной эпитафией И. А. Крылова, а в свое время Жуковский и Пушкин вместе сочиняли к дню ее рождения „Балладу“, начинавшуюся строкой „Что ты, девица, грустна“. Но все это определялось действительно неожиданным выбором блестяще образованного молодого офицера А. Н. Оленина, предложившего Елизавете Полторацкой стать его женой. Муж еще в чине артиллерии поручика был избран членом Российской Академии наук, участвовал в создании академического славяно-русского разговорного словаря, со временем занял должность директора Публичной библиотеки и президента Академии художеств. Жена осталась той же, что была в юности, — равнодушной к литературе, ничем не пополнившей своего достаточно скудного образования, но год от года укреплявшейся в вере и восторженной верности престолу.
Увлечение Пушкина Олениной-младшей стало причиной рождения великолепного лирического цикла 1828 года. Здесь „Ее глаза“, „Увы! Язык любви болтливый“, „Ты и вы“, „Не пой, красавица, при мне“, „Предчувствие“, „Город пышный, город бедный“, „Вы избалованы природой“, „Волненьем жизни утомленный“ и, наконец, „Я вас любил, любовь еще, быть может…“, строки, завершившие нелегкое, отравленное Елизаветой Марковной чувство. Если нежелание самого А. Н. Оленина породниться с поэтом вызывалось прежде всего его легкомыслием, то откровенная враждебность Олениной-старшей была много сильнее и убежденнее. Елизавета Марковна не прощала Пушкину ни связей с декабристами, ни политических настроений, ни тем более „Гавриилиады“, уж и вовсе несовместимой с ее религиозностью. Поэту в оленинском доме рассчитывать было не на что.
В своем дневнике Оленина-младшая не решится сказать больше, чем о „суровом“ отношении матери к Пушкину. А между тем эта „суровость“ перечеркнет жизнь Анны Алексеевны, лишит ее союза „с самым интересным человеком своего времени“, как называла она поэта, обречет на долгий одинокий век. А. А. Оленина выйдет замуж только после смерти матери и притом совсем неудачно. Впрочем, Оленина-старшая в первые годы считала и собственное замужество не слишком удачным и до конца жизни продолжала стесняться маленького, почти карликового роста своего мужа. В момент сватовства А. Н. Оленина никто не подумал обратить внимания на ее чувства.
Десятью годами раньше родителей Елизаветы Марковны писал Левицкий — один из лучших созданных портретистом полотен. К Левицкому обращается со своими заказами и Львов после приезда Боровиковского в Петербург. Тем не менее портрет молодой Олениной пишет именно Боровиковский, и это несомненное влияние Капниста.
Для Капниста Полторацкие — давно знакомые по Украине. В доме у былого уставщика, человека скаредного и далеко не слишком гостеприимного, он свой человек и всегда желанный гость. Недаром в письмах поэта мелькают строки, как, например, 14 февраля 1788 года: „Приехал сюда вчера, т. е. в четверг, в полдень, и остановился у г-на Полторацкого. Принят был с распростертыми объятьями… Переночевал у Марка Федоровича“. Речь идет о пребывании поэта в Москве. Конечно, это не те внутренне близкие, „дорогие люди“, как отзывался Капнист о семействе Воронцовых, зато те знакомые, у кого можно без церемоний в любую минуту расположиться и сколько угодно жить. Со своей стороны, Капнист берет на себя всяческого рода „комиссии“ от супруги М. Ф. Полторацкого и, препоручив какую-то их часть П. Л. Боровиковскому, следит за тем, чтобы все было вовремя и тщательно исполнено. Ему ничего не стоило рекомендовать Боровиковского как портретиста для памятной миниатюры, если только художник сам не поддерживал знакомства с земляками.
Добрые отношения связывали Н. А. Львова с А. Н. Олениным и, главным образом, с Полторацкими-младшими. Капнисту одинаково близки и старшие и младшие члены семьи. Он никогда не объезжает их домов — ни в Москве, ни в Твери. В декабре 1792 года он пишет из Москвы: „Прибываю изнуренный усталостью и собираюсь остановиться в доме госпожи Хлебниковой (матери жены Д. М. Полторацкого. — Н. М.), где надеюсь застать Николая Александровича. Вообрази себе, однако, мое изумление, когда я нежданно-негаданно нахожу там г-жу Хлебникову собственной персоной с Дмитрием Марковичем, Анну Петровну и Федора Марковича с Варварой Афанасьевной. Я думал, они у себя в Калужском поместье, а они приехали все на несколько дней до меня, как будто нарочно, чтобы повидаться со мною. Они помещают меня у себя… Не надо и говорить, что семейство Полторацких было радо моему приезду. Остаюсь у них…“ Дмитрий Полторацкий окажется в числе ближайших друзей Капниста. Проводя зиму 1796 года в Петербурге и избегая чисто светских встреч, поэт назовет его в числе тех трех людей, ради которых он нарушает свое уединение, — это Д. А. Державина, Н. К. Загряжская и Д. М. Полторацкий.
В отношении Полторацкого подобное предпочтение определялось общностью интересов и увлечений. Дмитрий Маркович наследует от своего тестя, богатейшего московского купца Хлебникова, уникальную библиотеку. В хлебниковском доме у Калужских ворот (ныне перестроенное здание Московского Горного института — Ленинский проспект, 14) собираются московские литераторы. И, кстати, именно в его стенах состоится торжественное празднование победы над Наполеоном, во время которого будет сыграна мелодрама дальнего родственника Пушкина — А. М. Пушкина „Храм бессмертия“. Не случайно сын Д. М. Полторацкого Сергей, воспитанник Муравьевского училища для колонновожатых, станет приятелем и почитателем Пушкина. Он будет уволен со службы и выслан в деревню под надзор полиции за заметку о пушкинской оде „Вольность“, которую он определит как „полную воодушевления поэзии и возвышенных идей“, и о стихотворении „Деревня“ — слишком откровенными были слова, что „поэт скорбит о печальных последствиях рабства и варварства“. Это были идеи, знакомые С. Д. Полторацкому с детских лет и разделявшиеся его отцом. Личное знакомство Полторацкого-младшего с поэтом состоялось после возвращения обоих из ссылки. Как вспоминал Сергей Дмитриевич, он показывал Пушкину свой список оды „Вольность“ „в Москве, в сентябре 1826 года, в нашем доме за Калужскими воротами“.
Был профессиональный навык, грамотность, умение скомпоновать портрет, передать фактурное разнообразие материалов, более того — разгадать характер. Но еще не было своего видения, своего неповторимого прочтения человеческой натуры. Оно впервые заявляет о себе в Петербурге, в портрете О. К. Филипповой. Боровиковский обращается к холсту, к большому размеру, которого будет в дальнейшем придерживаться всегда, к пейзажному фону и той внутренней раскрепощенности, которая позволяла за внешними чертами увидеть внутреннюю жизнь человека. Опыт с О. К. Филипповой был тем понятнее, что речь шла об одном из самых близких художнику семейств. Возможно, еще одно украинское знакомство, скорее — нити землячества, так дорогие в чужом и еще непривычном городе: Оленька Михайлова едва успела стать женой П. С. Филиппова, близкие отношения с которыми Боровиковский сохранит до конца жизни, назначив друга даже своим душеприказчиком. Судьба, характер П. С. Филиппова во многом напоминали судьбу Боровиковского.
Он начинает на Украине с военной службы и выходит в отставку вахмистром Молдавского гусарского полка, чтобы обратиться к учению. 1787 год застает П. С. Филиппова двадцатитрехлетним студентом Петербургской учительской гимназии, основанной известным просветителем Янковичем-Мариево. Женитьба состоялась сразу по окончании курса, когда Филиппов смог поступить на службу „в учительской должности“. Обычно справочники называли его архитектором. В действительности П. С. Филиппов им не был. Десять лет учительского труда, и не без помощи Боровиковского он переходит на канцелярскую должность в Синод, а с 1800 года — в Комиссию по строению Казанской церкви, иначе — Казанского собора в Петербурге. Должность архитекторского помощника не говорила о причастности к решению вопросов зодчества, зато открыла дорогу к получению чина надворного советника. Впрочем, сказать, что Филиппов до него дослужился, было бы неверным. Филиппов-службист не сумел бы сохранить расположения Боровиковского с его представлениями о честности, порядочности, человеческого отношения к людям.
