— Его светлость предложил прокатиться верхом вдоль побережья, — ответила Леона. — Он также изъявил желание посетить трактир и деревню.

— Вот дьявол! — В первое мгновение Лью выглядел удрученным, потом быстро добавил:

— Он ничего не найдет, потому что там ничего нет. Местность вокруг обыскивали уже достаточно часто, если только за этим он пожаловал сюда.

— Я почему-то не думаю, что он рассчитывает что-либо обнаружить, — сдержанным тоном произнесла Леона. — Скорее всего, он просто решил обследовать окрестности замка, чтобы наметить план дальнейших действий.

Едва она сказала это Лью, ей стало ясно, что ее догадка была верна. Именно это занимало сейчас лорда Чарда. Это было для нее столь же очевидно, как если бы он признался ей в том собственными устами.

— Чтоб ему сгореть в аду! — вскричал Лью с внезапной яростью. — Я-то предполагал, что к сегодняшнему вечеру он уберется отсюда и мы сможем, как стемнеет, поднять со дна груз.

— Он ни разу не упоминал об отъезде, — ответила Леона.

— Тогда вы должны постараться заставить его уехать.

Скажите ему, что ваша прислуга заболела, что вы собираетесь заколотить дом. Скажите ему все, что угодно, но только избавьтесь от него.

— Не могла бы придумать ничего более подходящего, чтобы возбудить его подозрения, — язвительно заметила Леона.

— Да, вероятно, тут вы правы, — согласился Лью. — Значит, вы тоже заинтересованы в нашем успехе, не правда ли? А я был убежден, что вы храните благородное безразличие.

— В данную минуту меня волнует только Хьюги и то, насколько он замешан во всем этом, — заявила Леона. — Вы знаете так же хорошо, как и я, что, будь на то моя воля, он никогда бы не увидел снова ни вас, ни вашего запрещенного товара.

— Даже если и так, он бы не смирился с бедностью, в которой ему пришлось бы жить, — возразил Лью с деланной кротостью. — Можете ли вы представить его себе голодным, озябшим, дурно одетым и вынужденным ограничивать себя даже в мелочах? Нет, такая жизнь не для Хьюго — не для того Хьюго, которого я знаю.

Пока он говорил, его взгляд блуждал по ней, улавливая каждую деталь ее старого, поношенного серого платья. То, что он оставил недосказанным, до такой степени лежало на поверхности, что Леона почувствовала, как на щеках ее выступил жаркий румянец.

— Вы выглядели на редкость красивой прошлой ночью, — неожиданно произнес Лью изменившимся голосом.

Леона выпрямилась, а он между тем продолжал:

— После вашего бегства из пещеры я еще долго в мыслях видел вас перед собою. Вы были похожи на видение из потустороннего мира, когда вдруг возникли, вся в белом, из темноты. Даже мои люди обратили на это внимание.

— Я сожгла это платье сегодня утром, — хладнокровно сообщила Леона.

— Сожгли?!

Восклицание было резким. Даже Лью иногда терял над собою контроль.

— Да, я сожгла его, потому что это вы подарили его мне, — ответила Леона. — И еще потому, что на нем была кровь. Кровь человека, которого вы… пытали.

На мгновение Лью уставился на нее, потом запрокинул голову и расхохотался.

— В жизни не встречал девушки с таким гордым нравом! — изрек он наконец. — Ну да, впрочем, именно это меня в вас и привлекает. Вы напоминаете мне необъезженную лошадь. Но рано или поздно я сумею вас укротить.

В его голосе звучала не столько угроза, сколько констатация факта. Кровь тотчас отхлынула от лица Леоны.

Она заметила, как в его темных глазах промелькнул зловещий огонек, уловила нотки возбуждения в его голосе и поняла, что он представляет собой опасность, что достаточно одного неверного движения, и она будет уже не в состоянии удержать его страстное влечение к ней в границах допустимого. Она стояла с ним лицом к лицу, взгляд ее был полон достоинства.

— Объясните мне, зачем вы пришли, — промолвила она строго, — и потом уходите.

Уже по одному его молчанию Леона могла судить, какая отчаянная внутренняя борьба охватила сейчас все его существо. Его как будто одолевал соблазн сжать ее в объятиях, и в то же время он все еще сохранял к ней определенную долю невольного уважения, которое не до конца успел в себе подавить. Он явно колебался, и Леона заговорила снова:

— Если вы немедленно не скажете мне, что вас сюда привело, я сама уйду из комнаты. Кроме того, остальные могут вернуться с минуты на минуту. Я не знаю, как долго они будут отсутствовать.

Она осталась победительницей в этом поединке воль, когда воздух, казалось, вибрировал между ними с такой силой, что она почти готова была рухнуть на колени. Затем с чувством облегчения она услышала ответ Лью:

— Я пришел сюда потому, что мне нужна ваша помощь.

— Моя помощь! В чем? — удивленно переспросила Леона.

— Один из моих людей ранен.

— Каким образом?

— Он чистил ружье, и оно выстрелило, пуля пробила ему правое плечо. Я не решился забрать его домой, так как с первого взгляда ясно, что рана огнестрельная, и, следовательно, никто ни на миг не поверит, что он не получил ее в стычке с охранниками. Самое досадное, что в действительности мы ни разу не видели даже тени кого-либо из них за всю минувшую ночь.

— Я думаю, правда заключается в том, что этот человек был ранен в перестрелке, — медленно произнесла Леона.

— В проницательности вам не откажешь, — отозвался Лью — Вот что мне больше всего в вас нравится — вас не так-то легко ввести в заблуждение.

— Я не нуждаюсь в ваших комплиментах, — отрезала Леона. — Чем же я могу ему помочь?

— Его уже несколько часов сильно лихорадит, — ответил Лью, — так что мне пришлось перенести его сюда.

— Сюда!

Это слово буквально отскочило от ее уст, выдавая крайнее изумление.

— Куда еще я мог податься с ним? Он бы умер, если бы я бросил его в пещере. Кроме того, мне нельзя торчать здесь подолгу, а все остальные уже разошлись по домам.

— Выходит, я должна делать вашу грязную работу за вас? — ледяным тоном осведомилась Леона.

— Не совсем. Я прошу вас взять на себя чисто женскую обязанность — стать ангелом милосердия для страждущего. Разве не в этом, как считается, состоит призвание женщины?

— Возможно, — согласилась Леона. — Но только не для настоящих преступников, людей, которые противопоставляют себя служителям закона.

— Хорошо, представьте себе на минутку, что на его месте мог оказаться Хьюго, и вам наверняка было бы очень жаль, если бы никто не согласился ему помочь, — сказал Лью грубо. Он усмехнулся, заметив, как ее передернуло, и добавил:

— Это вас убедило, не так ли? Ладно, пойдемте проведаем парня, и, быть может, после этого ваше суровое сердечко смягчится.

— Где вы его оставили? — спросила Леона.

— В самой дальней комнате в конце коридора. Помнится, Хьюго говорил мне однажды, что вы никогда не пользуетесь помещениями в этой части замка. Судя по их виду, в них уже много лет никто не спал.

— Ни единой души, — подтвердила Леона.

— Тогда вашим слугам нет никакой надобности лишний раз заходить туда и затевать в них уборку, — стоял на своем Лью. — Ключ был в двери, и для верности я запер его там. Если подержать его в тепле, через день или два он должен поправиться. — Словно почувствовав, что ей требовались более веские доводы, он продолжал:

— Если я доставлю его домой в таком состоянии, его жена закатит истерику и тут же пошлет за врачом или за соседями. Поползут слухи, и очень скоро кто-нибудь из этих ищеек из береговой охраны непременно пожелает произвести дознание, в чем причина его столь внезапного недуга. Одной раны от ружейного выстрела вполне достаточно, чтобы в ближайшие дни любого из наших людей по всему побережью упрятать за решетку.

— В таком случае вы должны проследить, чтобы члены вашей шайки впредь были более осторожны с огнестрельным оружием, — отпарировала Леона. — С моей стороны безрассудство слушать вас; я полагаю, будет лучше, если я взгляну на раненого.

Едва сказав это, она сообразила, что тем самым приняла на себя ответственность за него. Но что еще ей оставалось делать? В том, что говорил Лью, была значительная доля здравого смысла, и она не могла этого не признать. Кроме того, некий внутренний инстинкт не позволял ей при любых обстоятельствах отказать в помощи страдающему человеку, кем бы он ни был, какие бы преступления ни отягощали его совесть.