— Я не задержусь, — сказал Джеральд и вышел из гостиной.

Доминика пыталась успокоиться. Она стояла спиной к лорду Хокстону. Помимо огромного облегчения при его появлении она также испытывала неловкость и смущение оттого, что он видел, как Джеральд целовал ее плечо.

Что он мог подумать? Неужели он решит, что она сама могла позволить это?

Затем она напомнила себе, что именно этого он от нее и ждет! Он привез ее сюда, чтобы выдать замуж за своего племянника, и должен быть рад, что они начинают привыкать друг к другу и что Джеральд находит ее привлекательной.

И тут же она снова вспомнила его горячие губы, его дыхание, пропитанное алкоголем, то, как он грубо схватил ее и притянул к себе.

«Я не могу… сделать этого! — сказала она себе. — Я должна сказать лорду Хокстону… что я не могу быть женой Джеральда!»

Доминика услышала, как он подошел к окну, — Взгляните, какой красивый закат! — тихо сказал он.

При звуке его голоса слова, готовые сорваться с ее губ, замерли. Она хотела сказать, что Джеральд ей отвратителен, что она не может позволить ему дотрагиваться до себя, что не может оставаться здесь. Но тут, словно кто-то направил на нее обвиняющий перст, она вспомнила, скольким обязана лорду Хокстону!

Одно ее приданое стоило целого состояния, к тому же он еще купил платья и шляпки для ее сестер. Он был так добр и внимателен к ней в дороге и делал все, чтобы она чувствовала себя здесь, как дома.

«Как я могу… проявить такую неблагодарность? Как я могу объяснить, что хочу нарушить данное слово?»— спрашивала себя Доминика.

Постепенно слабость, охватившая ее, когда Джеральд выпустил ее из своих рук, стала проходить. Но она все еще ощущала на своем обнаженном плече прикосновение его губ.

Она чувствовала глубокое, безысходное отчаяние, но напомнила себе, что должна быть мужественной.

Что еще ей остается делать, если она стольким обязана лорду Хокстону?

«Даже если мне придется работать сто лет, я и тогда не смогу расплатиться с ним», — подумала она.

Сделав над собой героическое усилие, она направилась к нему. Сквозь открытую стеклянную дверь они вместе вышли на веранду.

— Иногда мне кажется, что это самая прекрасная пора дня, — сказал он. — Когда я жил здесь один, то всегда спешил вернуться домой к этому времени, чтобы полюбоваться, как садится солнце и на небе появляются первые звезды. Это прекрасное и волнующее зрелище, и ночные звуки, кажется, складываются в мелодию, с которой не могут сравниться все величайшие оперы мира!

Доминика чувствовала, что он пытается успокоить и ободрить ее. Он хотел напомнить ей, она не сомневалась в этом, что если она привлечет на помощь здравый смысл и прекратит паниковать, все будет нормально.

Но будет ли? Сможет ли она когда-нибудь научиться выносить общество Джеральда, терпеть его прикосновения, позволять целовать себя?

Она протянула руку, чтобы опереться об одну из колонн, и увидела, что ее пальцы дрожат.

«Как я смогу сказать ему правду?»— подумала она и поняла, что это невозможно.

Этот вечер, как и предыдущий, прошел в натянутой обстановке.

Лорд Хокстон пытался вести оживленную беседу, не встречая однако особого отклика ни со стороны Доминики, ни со стороны своего племянника.

Доминика поначалу старалась поддерживать разговор, но почувствовала, что не в состоянии беспечно болтать и смеяться, к тому же всякий раз, когда ее взгляд падал на Джеральда, она невольно вздрагивала.

Казалось, однако, что лорд Хокстон не замечал ни напряженности, царившей за столом, ни того, что Джеральд, спустившийся в гостиную после того, как переоделся к обеду, был к тому моменту уже изрядно пьян.

За столом он демонстративно пил лишь лимонный сок, приготовленный для гостьи, но когда после обеда он ненадолго вышел из комнаты, Доминика была уверена, что он отправился на поиски выпивки.

Кофе им подали на веранде. К тому времени уже стало темнеть, и на небе появились первые звезды. На долину опустился легкий туман, окутавший, как покрывалом, чайную плантацию. Тишину ночи нарушал лишь несмолкаемый шум потока и крики ночных птиц.

Вскоре на веранду налетело огромное количество мошек, и все вынуждены были вернуться в гостиную.

Лорд Хокстон стал рассказывать Доминике о том, как он собирал мебель со всех концов страны и как ее самыми разнообразными средствами доставляли на плантацию, иногда даже на спинах слонов.

Доминика постоянно ощущала присутствие Джеральда, который растянулся в кресле, вне всякого сомнения размышляя только о том, как ему выскользнуть из комнаты, чтобы глотнуть еще немного виски, не привлекая при этом внимания дяди.

Еще не было десяти часов, когда она решила пойти спать. Она пожелала мужчинам спокойной ночи и направилась к себе в комнату, чувствуя огромное облегчение оттого, что наконец осталась одна.

В то же время ей очень хотелось еще немного поговорить с лордом Хокстоном.

Она разделась и приготовилась лечь. Затем, задув свечу, раздвинула портьеры и открыла стеклянные двери, выходящие на веранду. Оттуда открывался прекрасный вид на озеро.

В саду было очень тихо, казалось, все вокруг погрузилось в сладостный сон. В свете звезд слабо мерцала поверхность озера, воздух был наполнен ароматом цветов.

«Какая красота… какая волшебная, изумительная красота, — подумала девушка. — Если бы можно было разделить это с…»

Она тут же оборвала себя. Что толку было мечтать о несбыточном? Она может остаться здесь только в качестве жены Джеральда.

Доминика повернулась и отошла от окна, как будто чарующая красота ночи причинила ей боль. Она легла в кровать, закрыла глаза и попыталась не думать о том отвращении, которое охватило ее, когда Джеральд поцеловал ее плечо, заметив при этом с поразительным цинизмом:

«Это приятное разнообразие!» Сможет ли она когда-нибудь забыть Ситу, спрашивала она себя, девушку, которая покончила с собой из-за того, что этот человек прогнал ее?

«Я не буду думать об этом… не буду!»— упрямо твердила она.

Но в то же время она словно чувствовала рядом присутствие Ситы, которая говорила с ней, жалуясь на то, сколько ей пришлось выстрадать.

И внезапно Доминика поняла, почему Сита решила свести счеты с жизнью! Ей было стыдно, что ее прогнали, не заплатив обычного вознаграждения! Она не смела вернуться домой! Это означало, что никто не женится на ней, раз у нее нет приданого, что родные и друзья будут смотреть на нее с презрением, потому что с ней так обошлись! Она предпочла смерть позору и нашла избавление на дне ущелья.

«Как мог Джеральд так с ней поступить?»— спрашивала Доминика темноту.

Когда Доминика вышла из гостиной, лорд Хокстон обратился к Джеральду:

— Мне нужно кое-что сказать тебе, Джеральд.

— В чем дело? — Я встал сегодня очень рано, — ответил лорд Хокстон, — и поехал в ту деревню, где живет Лакшман. Я рассчитывал поговорить с ним, но его там не оказалось. Однако мне удалось узнать кое-что о нем.

Джеральд не отвечал. Он лишь бросил угрюмый взгляд на своего дядю, словно был очень недоволен подобным вмешательством в свои личные дела.

— Жители этой деревни сказали мне, что Ракши наслали на Лакшмана безумие.

— Что это, черт побери, означает? — спросил племянник. Лорд Хокстон сделал нетерпеливый жест.

— Ты прожил в этой стране два года, — сказал он. — Неужели за это время ты не смог поближе узнать этих людей, особенно тех, которые живут здесь, в горах?

— Если вы имеете в виду их религиозные предрассудки, то я ни черта не понимаю во всем этом вздоре!

Он произнес это таким тоном, что лорд Хокстон стиснул зубы, но тут же взял себя в руки и продолжил со зловещим спокойствием:

— Тебе должно быть известно, что хотя цейлонцы — буддисты, жители глухих деревень все еще продолжают поклоняться индусским богам. Они верят в хорошие и дурные предзнаменования и в злых духов точно так же, как их предки.