Мне грустно было
Представлять
Супруга Вашего в горах.
Но вот уже и Вы
В небесных облаках!
Нисколько не изменившимся почерком она написала ответ:
Вошел мой муж
Глубоко в горы.
И я его хотела отыскать.
Увы — легли меж нами
Небесные те облака.
Я прочла и мне взгрустнулось…
А в этой мирской жизни Канэиэ продолжал радоваться продвижению по службе — то до генеральского чина тюдзё, то уже до третьего придворного ранга.
— Плохо то, — сказал он мне, — что разные места вызывают у меня много разных неудобств: здесь поблизости я присмотрел один удобный дом. — И перевез меня в него.
Сюда, если под рукой даже не было паланкина, он добирался быстро, так что я могла вовсе не заботиться о том, что подумают люди. Это было в середине одиннадцатой луны — месяца инея.
В последний день двенадцатой луны госпожа из дворца Дзёган пожаловала ко мне через западную сторону моего поместья. Когда наступил последний день года, я приготовилась проводить обряд Изгнания демона, и еще с полудня, когда раздался шум: «Гохо-гохо, хата-хата», — стала улыбаться сама себе, и так встретила сначала рассвет, а за ним и полдень. За это время в гости ко мне не пришел никто из мужчин, и я сидела в безмятежности. Я тоже слышала шум по соседству и беззвучно смеялась, вспоминая стихи «То, что буду ждать теперь».
Одна из моих дам для собственного развлечения оплела сеточкой каштан и сделала из него жертвоприношение, а потом укрепила его в виде ноши к деревянной одноногой фигурке; я взяла эту фигурку к себе, к ее бедру прицепила клочок цветной бумаги, написала на нем стихотворение и поднесла этой особе.
Жить с одной ногою, —
Как в любви бесцветной,
Одинаково горько бывает.
А без палки в руке
Никогда не встречается горец.
Когда она услышала это стихотворение, то связала вместе концы коротко обрезанной сушеной водоросли «морская сосна»[42], надела эту связку на палку вместо каштана, а у куклы подскоблила на ее сухой ноге деревянную шишку, так что она стала казаться больше, чем прежде, и вернула ее назад. Когда я посмотрела на эту куклу, на ней обнаружила бумажку, где было написано:
Когда бы с ним ожиданье
Встречи с любимым
Можно было сравнить,
Они б оказались сильнее —
Страданья любви безответной.
Солнце стало подниматься все выше, я отослала ей праздничные яства, и сама, в свою очередь, получила от нее такие же; пятнадцатого числа мы тоже провели обычные обряды.
И вот наступила третья луна. Я по ошибке получила письмо Канэиэ, предназначенное, очевидно, госпоже из дворца Дзёган. Когда я обнаружила это, ошибку было уже не исправить. В письме было написано: «Я собирался в скором времени побывать у тебя, но подумал, что возле тебя находится та, которая может подумать: „То не ко мне ли?“». Поскольку они за много лет привыкли видеться друг с другом, я подумала, что ничего сюда добавлять не нужно, и написала очень немного:
Не захлестнет
Сосновую ту гору Мацуяма,
А обо мне
Неужто, притворившись,
Так шумит волна?!
— Отнесите той госпоже! — велела я, отправляя письмо. А когда чуть погодя поинтересовалась, оказалось, что от нее сразу же принесли ответ:
Когда встает волна,
Что нагоняет ветром
У горы Мацуяма, —
Чем она ближе,
Тем ее вздымает выше.
Поскольку эта госпожа выполняла обязанности наставницы наследного принца, она должна была скоро переехать во дворец.
— Неужели так и расстанемся? — говорила она мне часто. — Нам бы встретиться хоть ненадолго.
Поэтому однажды, как только сгустились сумерки, я пришла к ней. Как раз в то время в моем доме раздался голос Канэиэ.
— Эй-эй! — восклицал он, и так как я вела себя так, будто не слышала его, госпожа из Дзёган проговорила:
— Как спустились сумерки, послышалось мне, будто к вам пришел братец. Он будет очень недоволен. Скорее идите к нему!
Но я заметила:
— Он, я полагаю, может побыть и без няньки. — И немного задержалась. Но за мною пришли, да и хозяйка торопила, так что скоро я возвратилась домой. Госпожа из Дзёган уехала во дворец на следующий день вечером.
В пятую луну завершился траур по покойному императору, и госпожа из Дзёган должна была на некоторое время оставить дворец. Думали, что она переедет в прежний дом, поблизости от меня, но она сказала, что видела дурной сон, поэтому на время поселилась в поместье Канэиэ. Однако дурные сны часто повторялись и там, и, решив: «Хорошо бы, если б они не предвещали беды», — госпожа из Дзёган однажды в седьмую луну, в очень светлую ночь, написала мне такие стихи:
Я поняла теперь,
Как трудно длится сон
Осенней ночью
После дурного сновидения,
Пусть даже не сбывается оно?
Мой ответ:
Вы правы — сон дурной
Не сбудется ли, трудно ожидать.
Но как же горько
Знать, что встречи наши
Надолго миновали!
Она сейчас же прислала новое стихотворение:
Я видела во сне,
Как с Вами повстречалась.
Теперь живу,
Очнуться не могу,
Окутана туманом милых встреч.
Когда я его получила, то опять написала ей письмо:
С тех пор, когда прервались
Наши встречи,
Со мной вы говорите,
Встретившись во сне.
Но этот способ встречи неизвестен мне.
И снова она написала: «Что такое „когда прервались“? Это же нельзя считать приметой.
Когда я вижу реку, —
Ее не перейду,
Едва подумаю —
Она неодолима.
Не делайте серьезных заключений».
Тогда я ответила:
Если не можешь реку пересечь,
Но только душой стремишься
К тому, кто на том берегу, —
Разве стремнины, разве пучины
Разделят сердца людей?!
Так мы и обменивались стихами ночь напролет.
Уже несколько лет у меня было желание — я думала как-нибудь отправиться на паломничество к храму Хассэ[43], и теперь решила, что сделаю это в следующую, восьмую луну. Но у меня никогда не получалось сделать так, как было задумано вначале, — вот и в этот раз я перенесла поездку на девятую луну. Правда, Канэиэ сказал мне:
