— Ну, что такое, что случилось? — спрашивала я, и, хотя он ничего не отвечал, я поняла, что тут за причина, и не стала больше спрашивать, чтобы окружающие не услышали и чтобы об этом не пошли толки, постаралась успокоить ребенка разными разговорами.
Прошло дней пять или шесть, но от Канэиэ не было ни звука. Положение сделалось совершенно необычным, и я думала только о том, что Канэиэ вывела из равновесия и привела к таким ненормальным поступкам всего лишь одна моя шутка. «Неужели, — думала я, — наши такие неустойчивые отношения на этом и закончатся?» От подобных мыслей мне становилось очень печально. И тут я обнаружила, что вода в туалетном сосуде, налитая им в тот день, когда он ушел, так и стоит. Сосуд уже покрылся пылью. «Вот до чего уже дошло», — подумала я со стыдом и вспомнила тот день.
Было б видно твое отраженье,
Его бы спросила:
«Ужели меж нами закончено все?»
Но нет отраженья — растет уж трава
Водяная на этой прощальной воде.
И как раз в этот день появился Канэиэ. Как обычно, грустное настроение у меня прошло. Я только нервничала, и было очень печально, что спокойствие так и не наступило.
С приходом девятой луны природа стала очаровательной, и я решила, что хорошо бы мне пойти на поклонение в храм, где я могла бы поведать богам о моей полной превратностей жизни, — и втайне ото всех отправилась в одно такое место. К полотну, приготовленному в качестве жертвоприношения, я прикрепила различные надписи. Сначала для нижнего святилища:
О, чудодейственные боги
Подножия горы.
Я вас прошу —
Вы здесь мне покажите
Священное обличие свое.
У среднего:
Я долгие годы
Молиться ходила
Пускай криптомерия
Знаком укажет, услышана ль я.
А в самом конце:
К богам я ходила молиться,
То вверх, то вниз по склонам.
Но все-таки чувствую я, —
Пожеланья мои
Эти склоны не преодолели.
В ту же девятую луну я отправилась на поклонение в другое место. В каждом из двух его святилищ оставила по два жертвоприношения. Для нижнего написала:
В теченьи верхнем
Или в нижнем
Запружен оказался
Ручей Омовения рук?
А может, из-за невезенья моего…
И еще:
На зеленые ветви сакаки
Хлопчатобумажную ткань повязав,
Прошу у богов —
Всех трудностей сей жизни
Мне не показывайте, боги!
И еще для верхнего храма:
Когда же он будет,
Когда же он будет, —
Все ожидала, проходя
Сквозь рощу, в просветах деревьев,
И видела сверкание богов.
И для него же:
Если хлопчатобумажные
Тесемки связав на рукавах,
Я перестану
О жизни своей сокрушаться, —
Подумаю, это сигнал от богов.
Однако заставляла я богов слушать там, где они не слышали…
Осень закончилась, уже первое число зимней луны сменилось последним ее числом, и все люди — и низкого, и высокого положения — суетились, и так проходило время, а я все ложилась спать в одиночестве.
Около конца третьей луны на глаза мне попались яйца диких гусей, и я подумала, как бы ухитриться связать их по десять штук. И от нечего делать вытянула длинную нитку шелка-сырца и ею перевязала одну штуку, и так, постепенно, всю партию. Получилось очень искусно. «Зачем держать ее у себя?» — подумала я и отправила связку придворной даме из дворца на Девятой линии. К подарку я прикрепила ветку цветущего кустарника дейция. Ничего особенного в голову мне не пришло и обычное по содержанию письмо я закончила словами: «Я решила, что этот десяток можно связать и таким способом». В ответ на это я получила стихотворение:
Могу ли я принять всерьез
Десяток этот,
Когда сравню его
С бесчисленными
Думами о Вас?
Получив эти стихи, я ответила:
Нет проку, когда я не знаю,
Сколь часто
Меня вспоминаете Вы.
Не лучше ли снова и снова
Увидеть число!
Впоследствии я слышала, что она изволила передать мой подарок пятому сыну государя.
Наступила и пятая луна. После десятого числа разнесся слух, что государь занедужил, а вскоре, в двадцатых числах, он изволил сокрыться от нас. На смену ему изволил взойти на престол наследный принц — владелец Восточного павильона. Канэиэ, который до тех пор именовался помощником владельца Восточного павильона, был провозглашен куродо-но то, главою административного ведомства, поэтому мы, вместо того, чтобы быть погруженными в печаль по случаю траура по покойному императору, только и слышали от людей, как они рады повышению Канэиэ по службе. Хотя я, отвечая на поздравления при встречах, испытывала чувства, будто и сама немного похожа на других людей, — душа у меня оставалась все той же, зато окружение мое при этом сделалось очень шумным.
Узнавая о том, как обстояли дела с императорской усыпальницей, и о прочем, что было связано с погребением, я представляла себе, как скорбят люди высокопоставленные, и печаль охватывала меня. Проходили дни за днями, и вот я отправила несколько писем с выражением соболезнования госпоже из дворца Дзёган. В их числе было такое:
Как этот мир
Непостоянен! —
И вот горюем над курганом,
Где усыпальница
Погребена.
Ее ответное послание было преисполнено горести:
Объята горем я
По государю,
И думаю, что где-то рядом он.
А он уже, наверное, не здесь,
Он входит в гору мертвых.
Когда закончились обряды сорок девятого дня и наступила седьмая луна, я услышала, что человек, который служил в дворцовой охране в чине хеэноскэ, еще молодой по возрасту, безо всякой видимой причины внезапно бросил и родителей, и жену, поднялся на гору Хиэйдзан и стал монахом[41]. Вскричав, что это невыносимо, глубоко задетая в своих чувствах, его жена тоже стала монахиней. В прежние времена я состояла с нею в переписке, и тут, очень тронутая, я решила выразить этой даме свое расположение:
