Литмир - Электронная Библиотека

– А я ваще демократию не уважаю, – высунулся из толпы мужичок в спортивном костюме.

– С чего бы это?

– А всякий раз какие-то поломки. Задолбали эти ремонты.

– Я понял, про что он, – сказал рыбий хвост. – Это ж у тебя домкраты ломаются, дурья башка, – постучал он по лбу мужичка в спортивном костюме. – Засовывайся обратно.

И он ткнул мужичка довольно сильно в тощую, «измученную нарзаном» грудь.

– А не один хрен? – не сдавался тот, подавая реплики теперь уже из заднего ряда. – Всё одно демократия это не-божески.

Центр дискуссиии мгновенно тпереместился на периферию.

– Это как?

– А просто, – сказал весьма гордо мужичок и приосанился. – Там, где ноне живут демократы, ресурсов нет ни фига. А всё почему? Потому что народ в древности был умный, божественный, и селился только там, где были углеводороды. А тех, кто не хотел жить по-людски, их за грехи ссылали на окраину, подале от людей. На поселения, по-нашенски. Чтоб оне там демократничали от пуза и людям труда жить не мешали. Бог завсегда за справедливость и трудовой народ. Только не у всех мозги есть, чтобы понять это в полном объеме. Ёлы-палы…

Народ, не успевший ещё остыть от дискуссии о творческом процессе строительства будущего, заводился с полоборота. Кольцо вокруг агитатора стало зловеще сжиматься.

– Так это… антил дес… на американском диалекте, говоришь?

– А чевой-та… эт самое… американюгу злобного ты братом по разуму называешь? Ты что, за этих… дерьмократов что ли?

– Вот именно. Шибко грамотные все стали, разумны все, япона ваша мама… На кой нам энтот американюга вшивый сдался?

Однако тут в спор вмешался оппонент по земельному кодексу, у которого двоюродный брат три года назад уехал в Америку. Он, очень удачно и своевременно замолвив словечко в защиту «американюги злобного», тут же развернул общественное мнение в более дружелюбное русло.

– А чевой-та он вшивый? Ему хоть как можно умным быть.

– Это отчего же?

– Счас скажу. У них в Америке, брательник в письме давеча писал, Коломбия Пикчерс представляет, и кажен почти что день.

Ему тут же резонно возразили:

– А теперь и у нас Коломбия эта Пикчерс тоже кажен день представляет, хоть дома, хоть в видеосалоне, за церковью, оттянуться можно по полной. Пять боевиков за раз посмотришь и сразу человеком себя чувствуешь.

– Под пивко особо хорошо идёт, – сказал «шибко грамотный», в коротком пальто на двух пуговицах.

Но не все, однако, были согласны с этим мнением – насчёт «американюги злобного». Убийственный аргумент в духе махрового антиамериканизма едва не разрушил едва сложившееся хрупкое равновесие.

– Он Бен Ладена, американюга энтот, понимашь, в пещерах взрыват, а я что ли братом должон родным ему за это быть? – весьма негодующе вопрошал любителя кинопродукции США другой спорщик.

Тот озлился и весьма задиристо ответил, что американское кино – что там ни говори, настоящее мировое искусство, потому как хорошо промывает мозги и, что особенно важно, учит Родину любить. На вопрос: как это – ответил сразу. Если, говорит, в одной ихней серии убили не менее десяти человек за сеанс, то жизнь в нашем городе Тьму-Таракане, по сравнению в жизнью, представленной Коломбийской продукцией, совсем райская, чтобы не сказать – просто сказочная, потому как здесь пока рекорд – всего три трупа за день, и уже второй месяц показательный уровень криминальных достижений держится строго этой отметки, ни трупом выше. Народ удовлетворился и согласно шумнул – безопасность превыше всего. Агитатор поднял руку, требуя внимания.

– Американец нам брат по разуму, да, я не оговорился, – сказал агитатор с некоторой досадой на пустую трату времени. – Но только совсем по другой причине, чисто лингвистической. Слово это, «американец», при правильном произношении говорит само за себя, его специално враги исказили, придумав байку про некоего Америгу Веспуччи. А слово-то наше, славянское – «а-мы-реканцы», что, естественно, значит: «А мы речём, то есть, говорим Слово, то есть – проповедуем, несём Слово Божие в тёмные заблудшие массы, вот что это значит». Иными словами, говорили они просто, без всякой ложной скромности: «А мы – словяне».

– Так что ж, выходит, Америка – это… наш законный штат?

– Выходит, что так.

– Вот блин печёный… А чё ж мы тут до сих пор протухаем? Поехали что ли.

Такой оборот дел, однако, показался некоторым спорщикам странным и недостаточно понятным. Некоторые открыто смеялись.

– Они чё, шизы совсем, бегать и кричать – «а-мы-реканцы!», пока весь свет не услышит и на карту эту их землю американскую не нанесёт? – осторожно, однако не без ехидства, спросил у агитатора стоявший рядом с ним мужичок. Тот с досадой ответил:

– Да они не бегали и не кричали, чувичкин ты сын, сам понимаешь. Они таким образом представлялись туземцу при встрече: дескать, мы не захватчики, а, сам видишь, простые мирные проповедники.

– Как это?

– А так. Подходят они к туземцам знакомиться, а те, пока ещё непуганные европейской цивилизацией персонажи, вежливо так говорят, показывая друг на друга: «Вот этот – Ястребиный Коготь, а вон стоит Тот, У Которого Орлиный Глаз. А вы кто такие будете, господа хорошие?»

– Вот именно, кто.

– Ху из мистер Пути?

– Ага, именно. Признавайтесь. Хто из вас здесь будет ху.

– Ху дзинь-дзинь. Тау-тау.

Лицо агитатора выразило угрюмое недовольство.

– Опять с курса сбились. Мужики, не западайте, мы про Америку, ку-ку. Китай пока отдыхает. Не было там никакого тебе ни Пути, ни мистера, ни Твистера, ни даже дяди Тау. Вообще никакого дяди не было.

– А кто ж у них главный был тады?

– Там Караченцов был, вот кто.

Толпа и на этот раз проявила бдительность и выразила законное недоразумение.

– Какой ещё Кара… ченцов?

– Не, чеченцев нам сюды не нады. Тут и без их с вершком цыган хватает.

– Вот именно, всё что ни попадя хватает, только оставь без присмотра.

Агитатор терпеливо объяснил:

– Из «Ленкома» Караченцов, какой же ещё.

– Ну и лабуда. Мы в «Ленком» не ходим, мы в палатке «Ромашка», здесь, на площади, праздники отмечаем. Скверик рядом, полный сервис – и выпить и перепихнуться в темноте…

Посмеялись, приободрившись, поговорили о разном, потом вдруг снова к «американюге злобному» интерес забрезжил.

– Давай, слышь, про энтих… брательников по разуму подробные разъяснения. Как это они, голодные волки прерий, вдруг русаками оказались?

Агитатор вновь стихийно попал в центр внимания и больше из него уже не выпадал до полного выяснения вопроса.

– Ну вот. Слушай сюда. Представились индейцы по всем правилам и от наших ждут разъяснений. Тогда наши и говорят весьма вежливо и простым народным языком: «Вы, значит, индейцы, это мы в школе проходили – Ястребиный Коготь, Орлиный Глаз и всё такое. А мы тоже вам не чужие, вот он, к примеру, точно ваш родной брат, Беркут – Золотой Орёл, прибыл в ваши знойные дебри прямиком с Алтайской глубинки. Да и мы – орлы первоклассые. У нас вааще что ни мужик, то чистый орёл. У нас орлов даже графьями императрицы назначают. Только крылья слегка подрезаны у них бывают…» Ну ладно, посмеялись, порадовались за племя пернатых. И опять индейцы спрашивают, а как мы все, в целом, называемся. Наши на это, значит, и отвечают, как я сказал, без ложной скромности: а мы реканцы, все как есть поголовно, что, сами понимаете, значит, вельми речистые, то есть мирные проповедники. А вовсе не группа захвата типа «омон». Это хоть понятно?

– А чё не понять, понятно пока что. А дальше?

– А дальше всё, приехали. Ну, и стали их туземцы, по своему обычаю, полным текстом называть, с тех пор так и называют – «А-мы-реканцы», а всем иным впоследствии говорили, что ещё до Колумба приезжали к ним проповедники – братья из далёкой снежной России, то есть это про наших соотечественников, и называли они себя просто и незатейливо, без всякого хвастовства: «А-мы-реканцы», а главный у них был с Алтая, наш родной брат Беркут – Золотой Орёл.

5
{"b":"134704","o":1}