– Что… то? – неуверенно допытываюсь я, уже весьма сожалея, что вообще ввязалась в этот двусмысленный разговор.

– А то вас саму сочтут ненормальной, – чётко, с напором сказала она. – И в этом, поверьте уж опытному человеку, приятненького будет очень мало.

– А что… бывают эксцессы? – нерешительно спросила я. – Правильнее спросить – а бывает ли без эксцессов?

Потом мы к этому разговору всё-таки вернулись.

Глава 11. Кто такой Пушкин? Спросите у Пушкина

«И это пройдёт!» Да. Всё тяжёлое, злое когда-нибудь проходит и кончается, к середине декабря закончилась и «психушечная» полоса в нашей жизни. Стали постепенно возвращаться в отряды наши «излеченные» бесенята – и вновь повеяло уже порядком подзабытой романтикой бегов.

– Вот и покатитесь на исходные позиции, если вовремя меры не примете, – предупредила меня опытная Матрона.

Как в воду глядела! Коллектив снова на грани кризиса.

– Мы счас!

Вопль в пространство, ни к кому, собственно, не обращенный. И уже куда-то, мимо меня, понеслись. Я – будто пустое место. «Какой-то отряд, воспитатель… А пошли все!» Таков итог первой четверти. Вдохновители вольготной жизни не находили применения избытку энергии, буквально фонтанировавшей в этом возрасте. Что же делать? Самое простое: баскетбол в спортзале. Попросила шефов привезти четыре щита – два в спортзал, два – на площадку за детским домом. Пока хоть это. Своеобразный громоотвод…

Спортзал находился в подвале, рядом душевые, которые почему-то бездействовали. Дети мылись кто как – чаще на этаже в умывалке – «по частям» или садились в поддон для мытья ног, там было пять-шесть сантиметров глубины. Когда я спросила у Людмилы Семёновны, почему нельзя детей мыть в душевых, она так на меня посмотрела, что мне стало просто стыдно за себя – чего-то очень важного я так пока и не поняла.

Ну вот, у нас есть баскетбол, и это отлично. Мы носимся по спортзалу до седьмого пота, а когда надоедало забрасывать мяч в кольцо, просто играли в вышибалу или штандор. Азарт был просто бешеный. Потом едва добредали до умывальника и, кое-как поплескавшись под краном, падали мои ребятишки в постель, засыпая мертвецким сном, едва голова касалась подушки. Конечно, я понимала, что эта примитивная мера «укрощения гормона» временна. Вскоре им надоест баскет, так же, как надоело лото и многое другое, чем они поначалу всегда очень активно интересовались. И тогда снова надо будет что-либо придумывать… В практике нашей полезного было не густо. Ничего толком мне не могли посоветовать. И это было мало понятно. Ведь каждому, кто сам воспитывал детей и не забыл ещё своё собственное детство, вполне должно быть ясно, что такое подростковый период. Как трудно, болезненно переживают многие дети особенности этого возраста. Особенно трудно взрослели мальчики.

Так получилось, что девочки в моём отряде (восьмой-десятый класс) уже частично одолели этот «переход», самое трудное позади. Теперь у них были новые заботы: они чётко знали, чего хотели и к чему стремились – по части своего естества. И у каждой была своя чёткая стратегия поведения. А вот пацанята от двенадцати до четырнадцати, а таких у нас большинство… Это что-то…Зверушка в человеческом облике. Они во время своих «игр» так орали иногда, жуть… Садизм процветал во всех формах.

Обострённый интерес к противоположному полу (и у мальчиков, и у девочек) был с самого раннего возраста. Ещё и потому, что в дошкольном детдоме они все спали в одной спальне, умывались в одном умывалке, на горшки ходили тоже в одном помещении. Да и купали их всех вместе. Так было проще за ними следить. Но в том нежном возрасте ими двигало всё же больше любопытство, если и затевали «групповуху», то неосознанно, как некую запретную игру. К влюблённости это не имело отношения. А вот теперь они все без исключения, на всякую провокацию реагировали крайне остро. В дошкольном детском доме любовь у них, тоже, конечно, была. Многие уже со средней группы (три-четыре года) разбивались по парам и очень серьёзно к своему «браку» относились. Они так и говорили: «моя жена», «мой муж»… Именно – жена, муж! А не жених и невеста – тили, тили тесто…

У детдомовцев рано появляется сильное, возможно, подсознательное желание обзавестись семьёй. А семья – это, в первую очередь, надёжная половина. Многие сразу после окончания восьмого класса пытались свить себе гнёздышко, но браки эти были недолговечны, до первой беременности или ребёнка… Романтика, задавленная бытом, к которому, естественно, они совершенно не были готовы, быстро заканчивалась – кончался и ранний брак… Часто весьма драматически. Молодая мама одна с ребёнком на руках, многие в такой ситуации отказывались от своих детей.

Порочная цепочка продолжалась… Позитивного опыта жизни в семье у них практически ни у кого не было, а если и был, то – чаще весьма негативный, и то, что они помнили из своего домашнего детства, мало могло помочь в деле семейного строительства. Я уже понимала, что без этой стороны в деле воспитания не обойтись – для будущего мы их растим, а не для того. Чтобы до пятнадцати лет продержать «в режиме», а потом, послав на «не престижное» производство, забыть о ребёнке навсегда. А что они там очень быстро сопьются – так и что? Кому жалко «ублюдков»?

Снова путь мой к Матроне – за советом. Да и дети у неё по возрасту ближе.

– Про это? Даже и не заикайтесь! Ваше дело отвлекать и наказывать, если не отвлекаются. Понимаете?

– Но ведь семья же…

– У них не бывает семей! Понимаете?

– Как это?

– А так. И это даже лучше. Они неполноценные.

– Простите… Как это… не полноценные? Да, согласна, есть много запущенных детей, педагогически запущенных… Так они же в этом не виноваты! Я уверена…

– Вы и года ещё не проработали с ними, а я – третий десяток лет на этой работе. Понимаете?

– Ну да.

– Нынешний контингент не способен создавать семьи. И это к лучшему. Естественный отбор, если хотите… Выживут достойные!

– Ужас что вы говорите, – не верю своим ушам я.

– Оно и лучше, когда не встает у Ваньки встанька.

– Но они ведь рожают!

– А вот этого, если вдруг такое случится, и не надо бояться. Главное, чтобы не в детдоме. Пока ещё наше общество не готово к открытию яслей при детдомах. Хотя бы акушера имели, и то неплохо было бы.

Тут у меня просто трясучка началась от возмущения.

– Но это вандализм! Девочке тринадцать-четырнадцать лет, и аборт…

– Кто вам сказал?

– Нора говорила, что в прошлом году делали трём девочкам. Они же потом, вполне возможно, не смогут стать мамами.

– Нора ещё не то расскажет. Вы только её слушайте. Ей-то чего возмущаться? Она ночная, значит, она и несёт ответственность, ведь не на уроке математики они детей делают!

– Разве вопрос в том, в чью смену это случилось? – пытаюсь вывести разговор на позитивное направление. – Что может сделать ночная? Детей надо воспитывать системно, за каждым не углядишь, сторожа на сутки не приставишь. Чтобы ребеночком обзавестись, много времени не надо. А вот привить чувство ответственности за последствия своих поступков – не помешало бы.

– Я и говорю – наказывать. Застукали кого с кем – наказать, не отходя от станка. Тогда у них правильный рефлекс появится, бояться будут.

– Мне Нора рассказывала, что два года назад одну девочку, которая подверглась групповому изнасилованию в стенах своего же детдома, поставили перед линейкой и отчитали – так она потом из окна выбросилась… Это ведь было?

Матрона долго молчала. Потом сказала твёрдо и даже сурово:

– Я тоже тогда была против. Это Валька настояла, твоя предшественница. А надо было сразу стерилизовать, как банку, и в другой детдом пихнуть.

– И всё?

– Так обычно и делают.

– А когда выйдут из детдома… Ведь многим и шестнадцати нет! Как жить?

– Это уже их личное дело.

– Только ли?

– Ну… участкового инспектора по делам несовершеннолетних.

– А ребёнок? Они ведь рожают.

– Слава богу, не в Америке живём. Государство у нас богатое. Вырастим – не вы, так я, воспитателей пока у нас есть.