— Глупый шантаж! Бедная девочка! Я правда не хоте­ла, Кирш! Я думала, мы просто увеличиваем ей дозу — ив этом месть, я не знала, что она вообще не употребляла! Галина обманула меня, она вообще уничтожила меня! Прости меня. Кирш!!! — исступленно шептала Стелла.

Кирш молчала, массируя двумя пальцами веки. Нако­нец спросила:

— Тебя забирают, да?

— Кирш, единственное, чем я могу отомстить ей: она сейчас в аэропорту, у нее через пару часов самолет в Же­неву! Я слышала — менты сказали. Они туда сейчас по­едут.

— Я буду там раньше, — сказала Кирш, уже убрав те­лефон, и решительно направилась к шоссе.

Соседка Люба стояла наверху стремянки и подавала Али­се одну за другой пыльные книги темно-зеленого цвета.

— Хоть примерно, в каком томе-то?

Алиса покачала головой.

— У Маргариты Георгиевны в отдельном сборнике, а у меня в новом трехтомнике вообще цикла «Подруга» нет.

— А ты раньше-то читала?

Алиса кивнула. Делиться с Любой сокровенным не хо­телось, и она говорила только в общем, без лишних эмо­ций и подробностей.

Наконец Люба решила открыть оглавление сама и вскоре, победно цокнув, взмахнула книгой над своей го­ловой и начала быстро спускаться по ступенькам стремянки,

— Держи!

Алиса присела на диван и открыла заветный том. Люба уселась на стремянку и выжидающе молчала, наконец не выдержала:

— Ну?!

Алиса начала читать сдержанно, без выражения, при­слушиваясь к собственному голосу:

Вы были уже с другой,

С ней путь открывали санный,

С желанной и дорогой.

Сильнее, чем я — желанной…

…И был жесточайший бунт,

И снег осыпался бело.

Я около двух секунд —

Не более — вслед глядела.

И гладила длинный ворс

На шубке своей — без гнева.

Наш маленький Кай замерз,

О Снежная Королева».

— Ну надо же-с… — Люба сидела расширив глаза. — Цветаева — и женщину любила!

Алиса захлопнула книгу и встала.

— Я верну.

— Ты еще к ним поедешь, к знакомым-то своим? Как у них дела-то? — спросила Люба уже в дверь.

Садясь за свой письменный стол с открытой книгой, Алиса шепотом проговорила только что прочитанную строчку: «Не женщина и не мальчик, но что-то сильнее меня!» И ей показалось, что нет и не было молодой жен­щины Алисы — дипломированного специалиста с пяти­летним опытом серьезной работы, с увлечениями, давно переросшими в спокойный интерес, нет ее, взрослой, а есть только девушка с испуганными глазами, живущая лишь своими страстями, есть Алиса без «вчера» и «завтра» — Алиса сегодня… Стало немного страшно, как обычно ста­новится человеку, попавшему в снежный вихрь и в безволь­ных жестах рук осознавшему свою невесомую беспомощ­ность…

…Объявили регистрацию на рейс.

Галина вышла из туалетной комнаты и, увидев реши­тельно приближающуюся к ней знакомую фигуру, поначалу улыбнулась. Но тут в общем гуле явственно раздался крик Левушки:

— Уберите эту чумовую!..

Потом Левушка сипел почти беззвучно, согнувшись от удара металлическим носом ботинка.

— А не путайся под ногами!

Долинская, испуганно отпрянув, начала доставать из сумочки телефон. В следующую секунду он, выбитый но­гой Кирш из рук хозяйки, уже валялся в нескольких мет­рах от нее.

Свирепея, Кирш всегда чувствовала, как сжимаются ее челюсти, и переставала узнавать свой голос, становящий­ся в такие минуты низким, тяжелым и монотонным; вот и сейчас она доставала слова из глубин, как булыжники:

— Мадам, твою мать!.. Всегда говорила, что женщин не бью. Но какая ты женщина, ты — паскуда!

Галина сузила глаза, стараясь не выдать охватившей ее паники.

— Кирюш, мы же взрослые люди, мы же можем дого­вориться,..

— С чертом в аду будешь договариваться!.. Девочку убила, с-сука!

Двух ударов оказалось достаточно, чтобы Долинская потеряла равновесие и, ударившись о стену, съехала по ней на пол.

Вокруг начали собираться зеваки, кто-то позвал ми­лицию. В ту же секунду, расталкивая народ, появились не­сколько мужчин в штатском: двое за руки удержали неис­товствующую Кирш, двое подняли с пола Галину, и один из них звякнул перед ее разбитым носом наручниками, показывая их товарищу:

— Бесполезная затея, да?

— А-а… Убирай! — махнул тот рукой, видя, что Долинская теряет сознание, — Этой вот лучше надеть! — Он кивнул на Кирш.

— Этой не надо, мы же договорились.

Рядом с Кирш как из-под земли возник Денис… Когда они вдвоем вышли на улицу — каждый с откры­той бутылкой пива, Денис покосился на Кирш и вздохнул:

— Могли бы тебя задержать, вовремя я… А ты зачем сюда приехала? Ты же официально еще под подозрением…

Кирш промолчала и, сделав несколько глотков, вни­мательно посмотрела на своего спутника.

— Спасибо тебе, Ден. Слушай, а ты на машине?

— А что? — Денис остановился.

— Как что?! Мне к сыну надо, раз я теперь не опальная.

— Ну да, Новый год — семейный праздник…

Кирш ошарашенно смотрела на приятеля:

— Сегодня Новый год?.. Денег не одолжишь?

Денис кивнул, открывая машину.

— В «Детский мир» поедем: мне тоже надо Кире куклу купить.

Кирш села на заднее сиденье и,как только они трону­лись, легла, поджав ноги так, что колени уперлись в спин­ку переднего кресла. Рассказа Дена о ходе расследования и о том, сколько статей теперь повесят на Галину, Кирш уже не слышала; после бессонной ночи она провалилась в иное измерение, едва успев сомкнуть веки.

Безвозвратно человек уходит в бездонную глубину лишь с камнем на шее: на самой глубине боли, когда ка­жется, что уже не хватит ни сил, ни желания подняться, он должен знать, что сил всегда достанет, что терпеливого поднимет к воздуху невидимая любящая рука. «Так плохо бывает только перед взлетом!»— не раз утешала Кирш опустошенную очередным неудачным романом Ли Лит или Рэй, вновь разуверившуюся в смысле своего существо­вания. Сама она всегда боялась, что та глубина, где ей уже невыносимо, еще не самая страшная из уготованных ей глубин…

Когда Кирш очнулась оттого, что машина останови­лась, она несколько секунд боялась открывать глаза: нуж­но было попять, в каком мире она находится. И, просыпа­ясь окончательно, Кирш вспоминала: теперь ее не счита­ют убийцей Лизы, теперь она отомстила за нее, как могла, теперь она может не прятаться, ездить к сыну и встретить с ним Новый год, — все изменилось к лучшему. Но что-то все же было не так… Что? Не приехала Алиса и вряд ли объявится в оставшиеся до волшебного боя курантов пят­надцать часов…

Максимка бросился Кирш на шею, даже не взглянув на пестрые мешки с подарками — такие же большие карие глаза, как у нее, но на маленьком еще лице восторженно хлопали в ответ на ее улыбку.

— Меня бабушка в школу на будущий год запишет, в местную!

— Нет, Максим, в школу ты пойдешь в Москве, — спо­койно ответила Кирш, поставив сына на пол и присев на корточки.

— Я в Москву жить не поеду, мои легкие не выдержат вновь того воздуха!.. Нам с Максимкой и здесь хорошо! — обиженно констатировала мама Кирш, присев на стул в коридоре.

— А мы няню наймем. — Кирш прижимала к себе сына, а он уже хлопал в ладоши:

— Мы тетю Мальвину в няни наймем!

— Кого?! — Кирш старалась быть суровой, но с тру­дом сдерживала смех.

— Она сама ему так разрешила ее звать, я против была, буркнула мать, не поворачиваясь, входя обратно в комнату.

Они наряжали елку и бегали друг за другом в масках, а когда по дому разлился теплый запах сдобного теста и ба­бушка прилегла отдохнуть, Кирш и Максимка на цыпоч­ках пробрались на кухню, где, накрытые полотенцем, на горячем противне прятались румяные пирожки. Кирш прислонилась к косяку и потерла нос: счастье — смеющееся лицо твоего ребенка, жующего самый вкусный на свете пирожок…