И вот теперь, когда она лишь пару часов пробыла в мире, еще недавно просто не существовавшем для нее, Алису уже перестали шокировать страстно целующиеся женщины и начало удивлять существование мужчин. «Де­нис» и «Максим»… Алиса задумалась, каким образом мо­гут быть связаны с Кирш эти люди и могут ли они ей быть также близки, как… Алисе захотелось думать: «…как она».

Отложив телефон в сторону, Ада прищурила глаза, раз­глядывая, как Кот, а следом за ней и Фекла суетятся возле охранника.

— Как Винни Пух с Пятачком, только специфические такие — из фильма ужасов! — сдавленно хохотнула Ада.

Одной рукой охранник держал Кирш, другой удержи­вал Стасю и с неохотой прислушивался к очевидцам, потом стал что-то говорить, обращаясь к Кирш; она слушала его не глядя и по-прежнему удерживая вырывающуюся Стасю.

— Так и будешь стоять? Садись, она сейчас придет. Раз­берутся — куда денутся… — Ада лениво потягивала через трубочку уже далеко не первый за вечер коктейль.

Алиса села.

— А здесь часто такое бывает? — Алисе показалось, что произошедшее не особенно шокировало старожилов клуба.

— Не то чтобы прямо такое, но разборки постоянно, особенно под утро, когда все уже разогретые.

— Я думала, девушки спокойнее… в смысле, в женском клубе.

— Да что ты! — Ада отмахнулась. — У женщин и раз­борки более жестокие, и ревность и все такое. Вот у геев спокойнее, даже на микс-вечерииках видно: мальчики ти­хонько так, по углам, а наши как с цепи сорвались, будто находятся под постоянным напряжением; вроде со сторо­ны спокойные, а пальцем тронешь — и не знаешь, чего ожидать.

— А почему под напряжением? Здесь же все среди сво­их, многие с любимой девушкой — вообще должны быть спокойными… — Алиса запнулась и добавила; — Кажет­ся. — Она сделала глоток коктейля и пожала плечами. — Еще не понимаю, зачем сюда пары ходят. Вот нашли они друг друга, ну и сидели бы наедине дома, зачем им в на­род-то идти, пусть даже к единомышленникам?..

— Я тебя умоляю! Такие, как тут, пары, такие отноше­ния, называются: «Прилегли». Еще несколько раз при­дешь — увидишь, как эти так называемые пары переме­шиваются!.. У кого серьезно — те сюда редко заглядыва­ют и ненадолго: если вдруг потанцевать приспичило или если негде больше встречаться. А так… — Ада снова мах­нула рукой.

Слушая Аду, Алиса на несколько секунд отвернулась от Кирш, а когда посмотрела в ту сторону вновь, толпа уже рассеивалась, снова включили музыку, и ни Кирш, ни Стаси видно не было. Алиса с отчаянием оглянулась: «Вот она…» Кирш что-то объясняла охраннику, и, пока тот во­лочил Стасю к выходу, Кирш быстро подошла к Алисе:

— Мне нужно ее отвезти.

Алиса смотрела на Кирш с ужасом.

— Иначе эта безумная в таком состоянии окажется на улице и черт знает что может произойти. — Кирш сжала Алисину руку. — Я тебя не смогу проводить завтра на по­езд. Встретимся потом.

— Когда? — Голос у Алисы задрожал.

— Когда-нибудь.

Кирш отошла теми же пружинящими шагами и, заб­рав у охранника извергающую ругательства Стасю, исчез­ла в прямоугольнике света; еще некоторое время охран­ник не мог закрыть дверь в зал из-за того, что нога в вель­ветовой брючине упиралась в косяк.

Алиса несколько секунд смотрела им вслед и, чтобы Ада не заметила, что она готова заплакать, замахала на себя ладонью.

— Накурено — ужас, аж глаза режет!

— Ты не торопишься? — Ада с неприязнью смотрела на то, как Алиса достает из сумочки телефон.

— Надо Андрею позвонить, он уже несколько раз мне звонил, оказывается.

К радости Ады, уже давно потерявшей из вида Кот, Алиса после звонка решила остаться в клубе до закрытия. Ада крикнула официанту, чтобы он повторил коктейли.

— Кирш уехала, Кот куда-то свалила, давай выпьем за то, чтобы все было хорошо!

Алиса пила редко, а если ей случалось выпивать чуть больше, чем одна общепринятая порция, ее начинало ин­тересовать все, сейчас — все, хоть каким-то образом свя­занное с Кирш; в «Перчатке» даже стены знали Кирш, а значит, можно было говорить и о стенах… Глядя на ринг-­танцпол, где снова царил медленный танец, Алиса вспо­минала запах «барбариски»…

— А вон те две, так эти — в интернациональном лаге­ре. — Ада уже давно что-то рассказывала Алисе.

— Что «в интернациональном лагере»? — Алиса спро­сила это таким неожиданно бодрым голосом, каким пы­таются спасти ситуацию люди, которые на несколько се­кунд задремали и не хотят, чтобы окружающие узнали про их маленький секрет. Алиса смотрела на Аду сквозь полу­прозрачное изображение, которое так охотно воспроиз­водило ее сознание: тонкая шея, большие откровенные глаза, маленький хвостик темных волос на загривке… О чем бы ни говорила Ада через эту картину, Алиса слуша­ла ее почти с благодарностью: с этой смуглой разговорчи­вой девушкой всегда можно было заговорить о Кирш.

— Та, что беленькая, — ее болгарка сняла, пионерка, им по тринадцать лет было, а другая — с американкой какой-то еще в школе переписывалась-переписывалась, а потом пишет: «Целую твою фотографию на ночь», ну а когда приехала в Москву, вместо фотографии уже ее саму… Жертвы интернациональной пионерской дружбы! О, кста­ти о пионерии…

Мимо их столика прошла полная коротко стриженная женщина в джинсовом костюме, на вид ей было около со­рока.

— Здравствуй, Марусь!

— Здорово, коль не шутишь!

Маруся погладила Аду по голове, улыбнулась Алисе и неторопливо переместилась в сторону бара. Ада доверительно потянулась к Алисе:

— Маруся — всю жизнь в комсомоле, секретарем ко­митета комсомола была, слеты какие-то пионерско-комсомольские устраивала, жила с девочкой-комсоргом, кстати!

— Как это? — Алиса смотрела на дно бокала.

— Элементарно! Дружили с девочкой — комсоргом класса, потом стали спать, прожили вместе до конца шко­лы и дальше лет пять, а потом та замуж вышла, а Маруся с тех пор бобылем живет и направо-налево кричит, что любви никакой нет, и женщин нет, и мужчин…

— Как это?

— А вот так: наступила эпоха сильных женщин и слабых мужчин, то есть мужественных женщин и женственных мужчин. Короче, эпоха-унисекс!

— А вы с ней хороню знакомы?

— Еще бы! Это она раньше комсомольские слеты уст­раивала, а теперь — «тематические», на сорок втором ки­лометре. А еще на лесби-вечеринках в клубах такие вот, вроде Маруси, беседы всякие проводят… Старше Маруси здесь только Настена.

Допив бокал, Алиса почувствовала, что пьяна. И это было то опьянение, которое наступает у человека, и на трезвую голову совершающего безрассудные поступки: разум был ясен, но освобожден от прежних шор, и хоте­лось кому-то объяснить себя — скорей всего, себе самой.

— Я ничуть не жалею, что пришла сюда, и я пришла из-за Кирш.

Нисколько не удивившись, Ада кивнула:

— Ты же натуралка? Ну, в смысле, теперь понимаешь, что чистых натуралов нет: у всех есть шанс сместиться… — Ада назидательно постучала пальцами по краю стола. — Только помни, что женщина так может голову закру­жить — о-го-го!.. У тебя ж вроде жених есть, зачем тебе это нужно?.. Можно в такую чащу забрести, что и обрат­ной дороги не найдешь!

— А мне она и не нужна, обратная дорога, — Алиса почувствовала озноб.

Чем ближе было утро, тем нестерпимей становилась мысль, что в конце того же дня ей предстоит уезжать и, сидя в купе, смотреть в глаза человеку, который уже обма­нут ею.

И куда более важным, чем правда и неправда, для Али­сы было то, что Кирш смогла уйти, не договорившись с ней о встрече, что Кирш принадлежит так многим людям, не желающим ее потерять, наконец, что Кирш в опаснос­ти, что, судя по словам Ады, ее подозревают в убийстве и даже разыскивают. Алиса уезжает из города, где над Кирш сгущаются тучи; возможно, когда Алиса вернется сюда снова, она не сможет ее найти…

— Ты что, плачешь?!

— Накурено…

Дверь в зал открылась, и в ее проеме появился длин­ный силуэт… Не Кирш. Алиса коснулась пальцем лба, пытаясь вспомнить все по порядку; кафе, Стелла, они с Андреем, появление Кирш, ключи! Ну, конечно, Кирш собиралась остановиться у Стеллы на даче, а дорогу туда вспомнить нетрудно! А если ее там не будет?..