Оттого что опустела гора Сионская и шакалы бродят по ней,

Изболелось сердце наше и померкли глаза наши.

Для чего Ты совсем забываешь нас прогневался на нас безмерно?

(Плач 5, 17, 18, 22)

Участь членов царской семьи явилась полным крушением Сионского Завета:

Ты отринул и презрел помазанника Твоего, прогневался на него,

Пренебрег заветом с рабом Твоим, поверг на землю венец его,

Разрушил все ограды его и в руины превратил все крепости его...

Где прежние милости Твои, Ягве? Ты ведь клялся Давиду правдою Своею!

(Пс 88, 39-41, 50)

Современному читателю Библии не всегда легко понять смысл того упования, которое Израиль связывал с пророчеством Нафана. Действительно, почему Бог избрал именно Давида и его род? Однако следует помнить, что для верующего иудея Давид был не просто великим царем, а властителем теократическим, получившим венец не от жрецов, не от народа и не по наследству: Сам Бог возвел его на престол. В лице Давида как бы олицетворялась идея "народа Ягве", чьим единственным Владыкой должен быть только Предвечный. Этот идеал теократии, по слову пророков, предначертано осуществить потомку Давида, Помазаннику, который будет чужд земному честолюбию, но явится истинным служителем Божиим.

И вот после всех этих надежд меч халдеев разрубил нить, а следовательно, Бог оказался неверен Своему слову. Значит, конец всему...

Беспросветное отчаяние и скорбь, в которую был погружен Израиль в первые годы изгнания, раскрывает перед нами 21-й псалом. В нем слабеющий голос страдальца звучит как бы из глубокой бездны:

Боже мой! Боже мой! Зачем Ты оставил меня?

Далеки от Спасения слова вопля моего.

Боже мой! Я кричу днем и Ты не внемлешь мне,

ночью и нет мне успокоения.

Но Ты, Святой, живешь среди славословий Израиля,

на Тебя уповали отцы наши, уповали, и Ты избавлял их;

К Тебе взывали они и были спасаемы,

на Тебя надеялись и не оставались посрамленными.

(Пс 21, 2-4)

Израиль представлен псалмопевцем в виде человека, чья вера не защитила его, но сделала посмешищем. Но не хочет, не может он примириться с пугающим молчанием Неба:

Я - червь, а не человек, поношение у людей и презрение у народа;

Все, видящие меня, глумятся надо мною, говорят, качая головою.

"Он уповал на Ягве - пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему".

А ведь Ты извел меня из чрева, вложил надежду в меня у груди материнской;

На Тебя оставлен я от рождения, ибо Ты Бог мой.

Не удаляйся от меня, ибо скорбь близка, а помощника нет

(Пс 21, 7-12)

Эти слова означали, что народ сознавал себя с самого рождения неотделимым от Ягве и богооставленность для него была равносильна смерти.

x x x

И тогда пришло время напомнить отчаявшимся о "Малом Святилище", которое пребудет с ними в изгнании. Усилия пророков круто меняют направление. Если прежде им приходилось чаще всего наносить удары, то теперь они приступили к делу врачевания.

Священники, левиты, пророки и их ученики пришли на чужбину не с пустыми руками. Они принесли в Вавилон не золото и серебро, но то, что было дороже всех сокровищ,-кожаные свитки: списки Торы, Священной Истории, пророчеств. Библейская письменность должна была стать отныне новым Ковчегом. Хранители и собиратели ее посвятили себя делу духовного обновления народа, сплочения его вокруг имени Ягве.

Девизом этой группы людей явилась верность разоренному Сиону. Изгнание - лишь временный искус! Свет нового утра рассеет тьму.

Если забуду тебя, Иерусалим, забудь меня, десница моя,

Засохни, язык, в устах моих, если не буду помнить тебя,

Если не поставлю Иерусалим во главе веселия моего!

(Пс 136, 5-6)

Уверенность в том, что Святой Град восстанет из пепла, была залогом того, что положение не безысходно, что свершившаяся трагедия не окончательна. Как бы ни была глубока бездна падения, нужно собрать все силы для того, чтобы признать в происшедшем справедливое деяние Ягве. Живя в самом сердце языческого мира, нужно не только не прельститься его величием и отвергнуть истуканов, но и бесстрашно пронести свое знамя по дорогам изгнания.

Этих людей, исполненных решимости и веры, возглавил священник Иезекииль. Прежде многие относились к нему с сомнением и приходили в дом пророка больше для развлечения, чтобы послушать его притчи и загадочные речи, но теперь, после предсказанного им падения Иерусалима, он получил всеобщее признание.

Еще тогда, когда в Халдею пришла весть об осаде города, Иезекииля постигло семейное горе: внезапно заболела и скончалась его жена, которую он очень любил и называл "отрадою очей". На похоронах пророк, ко всеобщему изумлению, сдерживал, вопреки обычаю, слезы. Когда же его спросили о причине этого, он ответил, что хочет дать "знак" Израилю, призывая его

мужественно встретить несчастье и смириться перед высшим предначертанием.

После того как стало известно, что Иерусалим пал и в Вавилон начали прибывать новые партии ссыльных, Иезекииль начал убеждать их не поддаваться унынию и не считать себя сиротами. Пусть они уподобились овцам, которых дурные пастыри отдали на растерзание, они должны помнить, что Пастырь небесный их не покинул. Взамен негодных пастухов Он даст им служителя Господня-Давида. Но характерно, что священник предпочитал называть его не царем, а "наси"-князем. Это вполне соответствовало духу последнего мессианского гимна Исайи. "Отрасль" благословенного рода восстановится, но истинным Царем будет все-таки только Бог. И только этому Пастырю будет принадлежать народ Завета.

"Ибо так говорит Владыка Ягве: вот Я Сам отыщу овец Моих и осмотрю их. Как пастух осматривает стадо в день прибытия к своим рассеянным овцам, так и Я осмотрю овец Моих и освобожу их изо всех мест, куда они рассеялись в день ненастный и мрачный... Потерявшуюся Я отыщу, уведенную-возвращу, раненую-перевяжу, больную-укреплю" (Иез 34, 11-12; 16).

Это - тон, доселе чуждый речам Иезекииля, которому вообще была более свойственна суровая сдержанность, резко отличавшая его от Осии и Иеремии. Но перелом в жизни народа побудил его раскрыть свое сердце и употребить образы, навеянные нежной заботой, которой издревле окружали на Востоке овец.

Долго Бог, говоря через своих посланников, был строгим Судией, но вот Он обращается к непокорным сынам как Добрый Пастырь. Таким мир увидит Его в евангельской притче, а для первых христиан одним из самых дорогих символов Бога-Спасителя станет юный Пастух, несущий на плечах ягненка.

Сам Иезекииль принимает теперь на себя пастырскую роль. Если прежние пророки обычно выступали лишь в связи с особыми событиями, то Иезекииль берется за кропотливый повседневный труд душепопечительства. Нужно было сберечь и оградить иудейскую Общину, научить, наставить, поддержать в людях надежду. Не имея возможности, как прежде, приносить на алтаре жертвы, пророк оставался и в изгнании служителем ветхозаветной Церкви.

С каждым годом все более разрасталась духовная семья пророка, с каждым годом все яснее сознавал Израиль необходимость выстоять. В поле, на строительстве, в конторе-иудей был таким же, как и все; но вот наступала суббота, день, посвященный Богу, и он шел в дом Иезекииля или другого учителя веры и там проводил время в молитве, слушании проповеди, пении псалмов. Эти молитвенные собрания стали заменять прежние обряды в храме, и таким образом синагога, где в течение веков сосредоточивалась духовная жизнь диаспоры, явилась детищем Иезекииля (5).

Если реформа царя Иосии, запретив жертвенные обряды всюду, кроме Иерусалима, как бы оторвала религию от жизни, то теперь еженедельные молитвенные собрания заполнили пробел, оставленный Торой. Совместная молитва и слушание проповеди в день Господень превратились в стержень, вокруг которого вращалась вереница обыденных дней. Это начертало образец и для будущей апостольской Церкви. Как храмовое богослужение явилось прообразом для сакрального церковного действа, так синагогальное собрание предварило форму воскресного общения верных. Церковь соединила мистерию культа и проповедь, обращенную к чадам Божиим, собранным вместе для молитвы. Поэтому, когда мы осознаем христианский храм не только как святыню, но и как место братской встречи, где звучит "слово", то нужно помнить, что начало этого восходит к Иезекиилю и основанной им синагоге (6).