…Если взглянуть на город со стороны, не увидишь ничего необычного. Там, где когда-то был заброшенный песчаный карьер, нынче раскинулись такие же заброшенные трущобы, владения бедняков. Это – «затерянный город», скопище развалюх, Вилъя-Руин, как его называют здесь.

А в отдалении, но все-таки неподалеку – роскошные кварталы, откровенно кичащиеся богатством и чистотой.

И там, и здесь живут люди, чьи судьбы могут быть интересны нам хотя бы уже потому, что о них потом снимут картину, огромный телесериал, который ежевечерне будут смотреть в сотнях тысяч домов. И главную роль в нем сыграет актриса, популярность которой трудно преувеличить. Одно имя ее: ВЕРОНИКА КАСТРО – разве оно не заставляло нас кидаться к домашнему экрану, отодвигая в сторону все дела?

Таковы уж мы, телезрители, и простись с покоем тот, кого мы полюбим со всей страстью сердца, бьющегося все равно, в трущобах ли, в богатых ли особняках, – главное, сердца живого, живого и жаждущего сопереживать!

Только картину снимут потом, позже. А уже сейчас здесь живут и действуют люди, не думающие, что станут киногероями, любимыми нами или ненавидимыми…

И вот по грудам отбросов, по грязным тропинкам бегут двое бедно одетых ребятишек. Один – толстый неповоротливый увалень, другой – тоненький, стройный, быстрый…

– Эй, кончай мухлевать!

– Это я-то мухлюю? Вот гляди – все по-честному. Тоненький бросил шарик. Точно бросил.

– Ну, видел?

– Да-а, ты сверху набрасываешь. Это не считается!

– Считается, считается. А ты завелся, потому что знаешь: все равно я выиграю.

– Как бы не так! Не выиграешь.

Но в тоне, каким сказал это маленький толстячок, нет особой уверенности.

– Палильо! – крикнула из окна ближайшей к ним развалюхи женщина с худым быстроглазым лицом. – Иди домой. А то опять поцапаетесь.

Но толстячку не хотелось домой.

– Кидай, твоя очередь, – сказал он приятелю.

Тот надвинул поглубже джинсовую спортивную шапочку с козырьком. Длинные волосы, торчавшие из-под шапочки во все стороны, не помешали ему точно прицелиться.

– Чира! Ну, видел?

– Палильо, – снова крикнула в окно женщина. – Иди домой – все равно в дураках останешься!

Тому, который в шапочке, это не понравилось.

– При чем тут «в дураках»? Мы просто играем. Женщина раздраженно махнула в их сторону рукой и скрылась из окна, чтобы тотчас появиться на пороге развалюхи.

Палильо кинул свой шарик – и неудачно.

– Эх ты, мазила!

– Давай бросай. Ну!

– Ты меня не гони! Я ведь тебя не тороплю, когда твой черед бросать.

– Торопишь!

– Я ведь тебе под руку не говорю, когда бросаешь.

– Говоришь! Жила!

– Чего-о?!

Палильо приплясывал и прихлопывал в ладоши в ритме, модном у подростков Вилья-Руин:

– Жила-жила-жила!.. Тоненький презрительно сощурился.

– Ах, я жила? Смотри и учись.

Вся его фигурка напряглась, а потом вдруг наоборот – расслабилась, раскрепостилась, в ней появилась звериная грация, когда живое существо верит своим мышцам больше, чем своим головным расчетам, и потому редко ошибается.

Бросок и на этот раз был точен.

– Видел? Ты проиграл. Все шарики мои. Палильо покраснел и надулся:

– Мухлеж! Отдай мои шарики!

– Не подумаю, все было честно.

– Воровка!

Тоненький весь как-то подбирается и становится похожим на готового прыгнуть котенка.

– Кому ты сказал «воровка»?

– Тебе! Кому же еще?

Тоненький прыгнул на Палильо и повалил его на землю. При этом надвинутая на лоб джинсовая шапочка свалилась и стало ясно, что перед нами девочка-подросток. Она очень ловко тузила своего неуклюжего противника, при этом успевая приговаривать:

– Кому ты, миленький, сказал «воровка»? А? Кому ты, миленький, сказал «воровка»?

Удары и тычки победителя не были ни жестокими, ни болезненными. Это было скорее символическое и довольно добродушное наказание для нахала, посмевшего заподозрить своего партнера в игровой нечестности.

Девочка не столько лупила, сколько учила приятеля.

Женщина, стоявшая на пороге развалюхи, кинулась на помощь своему сыну. В руках у нее было довольно грозное оружие – мокрая простыня.

– Роза, оставь его!

– И не подумаю. Он меня воровкой назвал.

– Ну и что такого? Подумаешь!

– Нет, не подумаешь! Вот тебе, щекастый! Женщина, пометавшись вокруг борющихся, наконец шлепнула Розу мокрым бельем:

– Отпусти его, бесстыдница! Вот я тебе! Роза отпустила Палильо и поднялась с земли.

– Ну ты, Каридад, потише. Размахалась!

– Да, бесстыдница! Связалась с малышней. Роза, не спеша отряхнувшись, подняла шапочку.

– Эта малышня пошустрее меня. Каридад отряхивала хнычущего сына.

– Ты посмотри, как ты его извозила!

– Подумаешь, «извозила»!.. Да он и был такой. Ты же, подруга, его не моешь, а сам он не умеет.

Каридад от такой наглости перестала отряхивать Палильо:

– Как это «был такой»? Ну ты наглая…

– Да еще чумазей был. Сейчас хоть пообтерся… Каридад понимала, что Розу не переговоришь.

– Пошла отсюда.

Роза приняла позу, выражающую крайнюю степень вызова и презрения.

– А вот не пойду. Может, прогонишь силой?

– Да я тебя!

– А вот слабо!

– У-у, ослица…

– Потише, потише, подруга.

Каридад наконец сообразила, что надо менять противника, потому что этот ей не по зубам. Она вдруг хлестнула Палильо мокрым бельем по пухлым щекам и потащила его за руку домой, продолжая вопить:

– Я тебе сколько раз говорила: не смей с ней играть. Она же дикая! Дикая!

Роза тем временем опустилась на колени и собрала стеклянные шарики.

– Вот-вот, – крикнула она вслед Каридад, – задай ему как следует, чтобы не играл, если не умеет. Вон сколько шариков я у него выиграла!..

Трава на этом газоне была такого яркого зеленого цвета, что казалась ненастоящей. Газон был широченным.

Его отделял от улицы красивый металлический забор – это с фасада. С флангов же забор переходил в каменный и примыкал к старинному тенистому саду.

За газоном возвышался дом. Вообще-то назвать его домом – значило оскорбить.

Это.был настоящий дворец: с колоннами и башенками…

Около решетчатых ворот этого дома, одного из самых заметных даже в этом роскошном квартале, остановился автомобиль, вполне достойный такого жилища. Садовник Себастьян отворил ворота.

Из автомобиля вышли две молодые женщины. По тому, как они уверенно вошли в дом, сразу можно было сказать: это хозяйки особняка.

Старшая служанка Линаресов Леопольдина прервала уборку, привычно ожидая вопросов от приехавших. Они не заставили себя ждать.

– Леопольдина, Рикардо не приехал?

– Нет, сеньорита Дульсина.

Дульсина Линарес устало опустилась в кресло.

– А Рохелио?

– В своей комнате. – Леопольдина тяжело вздохнула. – Заперся, как обычно.

– Мы ли не молим Бога, чтобы исправил его характер. – Дульсина тоже вздохнула.

Леопольдина продолжала стоять, как бы ожидая вопросов от второй сестры Линарес.

– Лиценциат Роблес не приходил?

– Нет, сеньорита Кандида.

– И не звонил?

Леопольдина вздохнула еще тяжелее, чем в первый раз.

– И не звонил. Звонила только сеньорита Леонела, спрашивала молодого сеньора Рикардо. – Леопольдина вздохнула совсем уж тяжело. – Жаловалась, что не видит его уже несколько дней.

Видимо, информация, прозвучавшая в приемной особняка Линаресов, была невеселой, потому что на этот раз вздохнули все трое. А Дульсину даже будто подняло из кресла неведомой силой.

– Ох Рикардо, Рикардо… Странный человек наш братец… Казалось бы, Леонела Вильярреаль – красива, хорошо воспитана, образованна наконец – чего еще желать?