Стихотворение о мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе Сапоги почистить – 1 000 000. Состояние! Раньше б дом купил – и даже неплохой. Привыкли к миллионам. Даже до луны расстояние советскому жителю кажется чепухой. Дернул меня черт писать один отчет, [10] "Что это такое?" – спрашивает с тоскою машинистка. Ну, что отвечу ей?! Черт его знает, что это такое, если сзади у него тридцать семь нулей. Недавно уверяла одна дура, что у нее [20] тридцать девять тысяч семь сотых температура. Так привыкли к этаким числам, что меньше сажени число и не мыслим. И нам, если мы на митинге ревем, рамки арифметики, разумеется, узки – все разрешаем в масштабе мировом. В крайнем случае – масштаб общерусский. "Электрификация!?" – масштаб всероссийский. "Чистка!" – во всероссийском масштабе, [30] Кто-то даже, чтоб избежать переписки, предлагал – сквозь землю до Вашингтона кабель. Иду. Мясницкая. Ночь глуха. Скачу трясогузкой с ухаба на ухаб. [40] Сзади с тележкой баба. С вещами на Ярославский хлюпает по ухабам. Сбивают ставшие в хвост на галоши; то грузовик обдаст, то лошадь. Балансируя – четырехлетний навык! – тащусь меж канавищ, [50] канав, канавок. И то – на лету вспоминая маму – с размаху у почтамта плюхаюсь в яму. На меня тележка. На тележку баба. В грязи ворочаемся с боку на бок. [60] Что бабе масштаб грандиозный наш?! Бабе грязью обдало рыло, и баба, взбираясь с этажа на этаж, сверху и меня и власти крыла. Правдив и свободен мой вещий язык и с волей советскою дружен, но, натолкнувшись на эти низы, [70] даже я запнулся, сконфужен. Я на сложных агитвопросах рос, а вот не могу объяснить бабе, почему это о грязи на Мясницкой вопрос никто не решает в общемясницком масштабе?! [1921] Это вам – упитанные баритоны – от Адама до наших лет, потрясающие театрами именуемые притоны ариями Ромеов и Джульетт. Это вам – пентры, раздобревшие как кони, [10] жрущая и ржущая России краса, прячущаяся мастерскими, по-старому драконя цветочки и телеса. Это вам – прикрывшиеся листиками мистики, лбы морщинками изрыв – футуристики, имажинистики, акмеистики, [20] запутавшиеся в паутине рифм. Это вам – на растрепанные сменившим гладкие прически, на лапти – лак, пролеткультцы, кладущие заплатки на вылинявший пушкинский фрак. Это вам – пляшущие, в дуду дующие, [30] и открыто предающиеся, и грешащие тайком, рисующие себе грядущее огромным академическим пайком. Вам говорю я – гениален я или не гениален, бросивший безделушки и работающий в Росте, говорю вам – [40] пока вас прикладами не прогнали: Бросьте! Бросьте! Забудьте, плюньте и на рифмы, и на арии, и на розовый куст, и на прочие мелехлюндии из арсеналов искусств, [50] Кому это интересно, что – "Ах, вот бедненький! Как он любил и каким он был несчастным…"? Мастера, а не длинноволосые проповедники нужны сейчас нам. Слушайте! Паровозы стонут, дует в щели и в пол: [60] "Дайте уголь с Дону! Слесарей, механиков в депо!" У каждой реки на истоке, лежа с дырой в боку, пароходу провыли доки: "Дайте нефть из Баку!" Пока канителим, спорим, смысл сокровенный ища: "Дайте нам новые формы!" – [70] несется вопль по вещам. Нет дураков, ждя, что выйдет из уст его, стоять перед "маэстрами" толпой разинь. Товарищи, дайте новое искусство – такое, чтобы выволочь республику из грязи. [1921] |
