По радио говорили, что на Ростов тоже упало несколько «сигар». В центре идут ожесточенные бои. Пришельцы нападали на воинские части, крушили автомобили и сносили трансформаторные будки. Коммуникации были почти полностью разрушены.

С утра Маша выходила на улицу, чтобы узнать новости от других взволнованных жителей. Пригород охватила паника. Большинство людей в спешке собирали вещи и уезжали на машинах в лес. Прошел слух, будто пришельцы боятся воды. К обеду дорога была забита от автомобилей желающих проехать к Дону. По радио вроде тоже передавали о боязни пришельцев крупных водоемов.

Распахнув окно, Маша вышла в коридор, чтобы занести на подносе горячий обед. Двадцать минут назад они с мужем решили отправиться в лес. Муж настоял на том, чтобы оставить старуху в доме. Он никогда не питал к ней добрых чувств, но тут его логика и Маше показалась правильной. Старуха представлялась серьезной обузой. Ведь речь шла не о простой прогулке на шашлыки, дорога была каждая минута. Страх подстегивал Машу, терзал ее, словно зубная боль. В конце концов, Маша согласилась с мужем, который убедил ее, что другого выхода попросту нет. Все-таки жизнь детей дороже жизни девяностолетней старухи.

И вот Маша ворчала на пыль, на ветер, на вонь, забивая стыд внутри себя. Она поставила поднос с картофельным пюре и мягкой котлетой – последним обедом в жизни старухи-матери.

Обычно Софья Николаевна ела спокойно. Она давно уже не могла жевать, поэтому втягивала мягкую пищу с противным сосущим звуком. Но сегодня она неожиданно отказалась есть, замычала, вращая слепыми глазами, – это было мерзкое зрелище. Маша что-то бормотала себе под нос, стараясь засунуть ложку с пюре между приоткрытых челюстей и не обращать внимания на гнилой запах изо рта. А старуха вдруг подняла руку и указала на шкаф, что стоял напротив кровати, ближе к окну. Видимо, старухе стоило невероятных усилий сжать руку в кулак, оттопырив указательный палец. Она недвусмысленно давала понять, что хочет что-то из шкафа.

Сердце Маши сжалось. Что-то светлое слабо пробилось сквозь плотный туман страха, злости и стыда. Сиюминутная доброта к матери.

– Что там? – Маша оставила поднос и подошла к шкафу. – Внутри?

Старуха замычала, вращая глазами. Замычала сильнее обычного, словно изо всех сил старалась произнести какое-то слово. Маша открыла шкаф, оттуда дыхнуло застоявшейся старостью.

– На полках? – спросила она.

Рука старухи затряслась.

Маша начала медленно перебирать стопки старых вещей, покрытых пылью и паутиной. Здесь не убирались много лет. С тех пор, как Софья Николаевна слегла окончательно, никто не открывал дверцы этого шкафа. Мычание старухи перешло в какой-то слабый стон, полный отчаяния. Маша заторопилась, нагнулась, перебирая вещи. Она не знала, что искать, но почему-то подозревала, что сразу узнает то, что нужно.

И она не ошиблась. На нижней полке, среди стопок аккуратно сложенного нижнего белья, ее руки нащупали какой-то твердый продолговатый предмет. Она вытащила его на свет. Предмет был странный на ощупь, и от него исходило невероятное тепло. Он походил на крышку от чего-нибудь, или на внезапно затвердевший лист бумаги.

– Это? – спросил Маша, вложив в руку матери свою находку.

Старуха замычала в ответ. Из горла ее хрипло и тихо вырвалось слово: «Это».

Софья заметила, что с Максимом что-то не так, спустя полгода после их переезда с Урала. Максим начал чего-то бояться. По вечерам он плотно задергивал шторы, несколько раз за ночь вскакивал, чтобы проверить, действительно ли заперта дверь. От каждого шороха он становился напряженным, словно прислушиваясь к звукам вокруг. Он стал избегать людных мест, перестал ходить в кинотеатры и на рынок. А однажды вечером он спросил у Софьи, готова ли она переехать жить в другой город.

– Здесь невозможно находиться, – пожаловался он, – здесь слишком большие окна и много света. Я все время на виду.

В тот же вечер Софья начала настойчиво расспрашивать мужа о том, что происходит. Конечно же, виной всему оказался реликт. Максим несколько недель держал его в шкатулке на дне шифоньера, но как-то раз не выдержал и, когда никого не было дома, достал и принялся разглядывать, положив на ладонь. И в тот момент произошло нечто странное.

Мир перед глазами Максима расплылся, сделался словно прозрачным, а потом вдруг собрался из миллиона осколков в нечто целое, но совершенно чуждое. Максим словно оказался в теле кого-то другого. Он видел чужой мир глазами чужака. Вокруг была пустыня, тянулись рыжие холмы, ветер гонял по холмам горячий песок. И всюду сновали, суетились те самые шестилапые пришельцы, которых Максим убивал в Витязе. Их были сотни, а, может, и тысячи. Они таскали какие-то арматуры, общались между собой, рыли траншеи, настраивали сложные механизмы, вроде огромных самоходных машин на гигантских лапах. Пришельцы перемещались на двух задних лапах, втягивая верхние – с когтями – и ловко управляясь средней парой, которые заканчивались шестипалыми ладонями. Максим вдруг сообразил, что смутно, на уровне каких-то инстинктов знает, о чем они общаются. Речь шла о подготовке к войне.

Чужак, в теле которого оказался Максим, занимался отладкой орудий дальнего радиуса действия. Максим чувствовал горький привкус на губах чужака, ощущал его сердцебиение (у чужака было три сердца, одно основное и два вспомогательных, чтобы равномерно гнать кровь по кровеносной системе), усталость. На секунду показалось, что Максим даже может прочитать его мысли… Но в тот же момент Максима вдруг вышибло из тела пришельца, мир потемнел и растворился, и Максим пришел в себя в комнате на полу, крепко сжимая в руке реликт.

Странное явление заворожило Максима. Спустя несколько дней он снова взял Прибор (ведь это же, без сомнения, был какой-то Прибор пришельцев, устройство непонятного назначения). Через минуту тепло от Прибора наполнило его тело, он покинул комнату и оказался в теле чужака, настраивающего орудие. Чужак был весел, напевал какую-то мелодию себе под нос и общался с другими чужаками. Вокруг шла гигантская стройка. Собирали первые космические корабли. Через много лет здесь должна будет выстроиться армада боевой техники, готовая устремиться в космос для завоевания планет. Во второй раз Максим задержался в теле чужака подольше. Он успел заметить множество других странных существ, которые находились в подчинении у шестилапых. Некоторые, судя по всему, принадлежали к представителям других завоеванных рас. Чужак подсвечивал себе жучком, похожим на светлячка, которых видел Максим внутри упавшего космического корабля. Несколько раз по громкоговорителю передавали сообщения об очередных достижениях в войне против внепланетных рас. Каждое сообщение сопровождалось общим бурным ликованием. Казалось, эти существа жили только ради войны. Те обрывки мыслей, которые успел перехватить Максим, целиком и полностью были посвящены войне.

Затем он снова вылетел из тела чужака и пришел в себя в комнате на кровати, с колотящимся сердцем, вспотевший и взволнованный. Стерпеть и не заглянуть снова он уже не мог.

Через два дня Максим взял Прибор с собой в воинскую часть, куда перевелся с Урала. После событий в Витязе многих перевели в разные концы страны и «затеряли», чтобы люди не дай бог не объединились и не рассказали правду. За молчание, правда, платили надбавку к жалованию и обещали солидную пенсию.

Запершись в кабинете, Максим взял Прибор в руки и приготовился к перемещению. Мир вздрогнул, глазами чужака он увидел помещение с покатыми потолками, плохо освещенное жучками, с мокрыми разводами над головой и лужей под ногами-лапами. Его обступили чужие, и все их внимание было приковано в тому, в чьем теле находился Максим. Как оказалось, чужак был крепко связан по рукам и ногам. До Максима донеслись панические обрывки его мыслей. Чужак догадался, что в его голове побывал кто-то другой. Он называл Прибор – таэном и чего-то очень сильно боялся.

«Вытащите это из меня!» – вопил он на языке чужих.