В то утро по радио передали о нападении пришельцев. Софья Николаевна не спала, погрузившись в вязкую темноту слепой полудремы. Она ждала, когда начнется девятичасовая утренняя передача, снова теша себя надеждой услышать далекую французскую мелодию, нежные переливы которой ласкали ее израненную душу и бальзамом проливались на истерзанный неизвестной болезнью позвоночник. Но ближе к девяти сообщили о пришельцах, и сердцебиение Софьи Николаевны участилось. Широко открытыми глазами, жизнь в которых пятнадцать лет назад сожрала вторичная катаракта, она смотрела в ту сторону, где, как предполагалось, стоял старый платяной шкаф. Софья Николаевна слышала, как по крыше шуршит легкий осенний дождь. По радио говорили, что еще ничего не ясно. Комнату наполнял запах вечного старения. Ближе к обеду в комнате должна была появиться Маша, чтобы раздвинуть красные махровые шторы, звонким щелчком распахнуть окно и впустить в комнату свежий весенний ветер.

Но никто не появился.

Чуткий слух девяностолетней старухи, которая провела в этой комнате столько времени, что пружины ее кровати давно покрылись ржавчиной, а тряпичные тапки, забытые под кроватью, истлели сами собой, уловил за дверью, в коридоре, звуки беспокойных шагов и тихие, встревоженные разговоры. Говорили, ясное дело, о нападении пришельцев.

Радио стояло справа от кровати, на деревянной тумбочке около стакана с водой. Каждое утро Маша протирала поверхность влажной тряпкой, потому что пыль в этой комнате была настоящим стихийным бедствием. Она скапливалась на подоконнике, на тумбочке, в уголках постели Софьи Николаевны, на гладком истертом линолеуме, оседала на радио и на стенках стакана, который приходилось протирать два-три раза в день. Пыль скрипела на зубах несчастной старушки и тонкой пленкой покрывала ее глаза с черными невидящими зрачками. Много лет назад Маша еще боролась с пылью, раз в неделю вооружаясь веником, щетками, пенной благоухающей водой, разнообразными тряпками, ведрами и неутомимой энергией. Но потом даже ей надоело. А с тех пор, как Софья Николаевна слегла окончательно, круг уборки сузился до небольшого участка около кровати и тумбочки.

Радио же никто не протирал целую вечность. Пыль давно забилась во все мыслимые щели, а внутри обосновалось семейство рыжих тараканов. В то время, когда сюда его притащил внук Артем, раскопав под грудой истлевшей военной формы, набитых пылью рюкзаков и прочего многолетнего хлама, Софья Николаевна еще могла двигаться и даже два-три раза в день поднималась, чтобы прогуляться по комнате и самостоятельно открыть окно. Много лет назад старость еще не настолько прочно обосновалась в этой комнате, и ее тленный запашок не успел поселиться под кроватью и в темных углах. Радио работало отлично, без помех. Оно ловило одиннадцать каналов, из которых Софья Николаевна слушала три. Прогуливаясь по комнате (один маленький шаг, нога едва отрывается от пола, потом десять минут перерыва, тяжелое дыхание и удары сердца в висках), Софья Николаевна слушала новости, слушала песни, слушала прогноз погоды, снова новости, передачи о здоровье, радиовикторины, беседы со слушателями, беседы со специалистами, просто беседы – бестолковые, но иногда занятные. По мере того, как мир погружался в темноту, Софья Николаевна все чаще в своих мыслях возвращалась в прошлое, и радио, неотступно следующее в багаже следом за Софьей на протяжении последних семидесяти лет, было мостиком, этакой машиной времени между яркими воспоминаниями о прежней жизни и тусклыми надеждами в жизни настоящей. И даже когда цепкая инопланетная болезнь обглодала нервы на позвонках и навсегда приковала старуху к кровати, радио работало без перебоев, далекой мелодией, нежнейшими звуками скрипки напоминая Софье Николаевне о человеке, который шестьдесят пять лет назад появился на пороге этого дома. По-военному подтянутый, в форме офицера вооруженных сил, в фуражке, с козырька которой капала вода, мокрый и улыбающийся, неуклонно решительный в своем стремлении получить то, за чем пришел, – он казался принцем на белом коне. Он очаровал мать, подружился с отчимом и остался в жизни Софьи Николаевны до самой смерти. И хотя из-за этого человека Софью Николаевну примут за сумасшедшую, хотя именно из-за него она подхватит неизвестную болезнь, сточившую к девяноста годам ее позвоночник, хотя именно он косвенно лишит ее возможности видеться с дочкой и двумя сыновьями, Софья Николаевна, после их встречи и до самой смерти, ни на секунду не сомневалась в правильности своего выбора.

Его звали Максим. В тот год он окончил офицерское училище и благодаря отцовским связям устроился на службу в воинскую часть под Санкт-Петербургом. За два дня до их встречи в Питерском аквапарке Максим обмывал первые в своей жизни офицерские звезды. Молодая Софья училась в Ростовском мединституте на третьем курсе. Когда она оканчивала школу, родители, после многих лет скандалов, тайных и явных измен, дележа имущества, угроз и обоюдного поливания грязью, наконец, разошлись. Мать тут же вышла замуж за давнего друга семьи и переехала в пригород Ростова, в большой двухэтажный дом, который много лет спустя станет тюрьмой для постаревшей и ослепшей Софьи. Отец же, продав часть квартиры, уехал на край света, к Северному Ледовитому океану, где попытался открыть собственное дело и даже купил небольшое рыболовецкое судно. Таким образом, Софье несколько раз в год приходилось выкраивать время, чтобы в шумном плацкартном вагоне сначала одного поезда, а затем, с пересадкой в Питере, в шумном плацкартном вагоне совершенно другого поезда ездить к стареющему отцу в Мурманск.

С учетом разницы поездов Софья проводила в северной столице несколько часов и неизменно пользовалась свободным временем на всю катушку. Как правило, летом в ее списке обязательных посещений значилась какая-нибудь недорогая блинная и любимый аквапарк «Солнечная долина», где были самые высокие водяные горки на свете.

Воздух в аквапарке был пропитан влагой, вода искрилась от ярких лучей летнего солнца. С высоты водяной горки люди внизу казались крохотными, словно муравьи, а в пронзительно голубом небе вальяжно плыли пушистые облака, казавшиеся совсем близкими. И где-то внизу, в пенистой прохладной воде, изумрудной от безвредных красителей, проделав долгий путь на животе, визжа от страха и восторга, думая о том, чтобы не лопнули лямки достаточно открытого купальника, Софья врезалась в Максима. Он заглянул в аквапарк первый раз в жизни, по совету новых армейских друзей, в надежде стряхнуть тяжелое похмелье от двухдневного обмывания звезд на погоны.

Софья сбила Максима с ног, и они, в фонтане ярких брызг, погрузились под воду. Максим неудачно стукнулся головой о кафельное дно бассейна, вынырнул разозленным, но сиюминутно был сражен красотой Софьи, забыл и про рассеченную бровь, и про терзающее похмелье и захворал уже от другой болезни – душевного характера. Стоит отдать Максиму должное – несмотря на кровь, заливающую его глаза, стоя по грудь в воде, он тут же цепко схватил Софью за руку и попросил не отказывать в просьбе сходить вместе в какое-нибудь кафе. Софья растерялась не меньше, к тому же свезла до крови кожу на коленке, но на просьбу ответила согласием, выдвинув встречное условие – сходить не в какое-нибудь кафе, а в конкретную блинную, что располагалась всего в квартале от аквапарка.

Оставшееся до поезда время Софья ела блинчики, мороженое, общалась с Максимом и с удивлением прислушивалась к совершенно необъяснимым чувствам, будоражащим ее сознание. До этого времени Софья несколько раз пыталась влюбиться в симпатичных парней сначала в школе, а потом и в мединституте, но она и представить не могла, что любовь обрушит на нее всю свою мощную и неукротимую силу именно здесь, в Питере.

Спустя несколько часов (которые показались Софье стремительным мгновением, словно робкий легкий выдох) настало время расставаться. Максим проводил ее до вокзала и посадил на поезд. Все время они держались за руки, и по их пальцам струилась невиданная ранее энергия. Он прошел следом за ней в тесный прокуренный вагон, помог уложить багаж, склонился на прощанье, нашел ее губы и непринужденно поцеловал, навсегда оставив этот первый поцелуй в ее памяти. Погрузив пальцы в воздушные локоны ее волос, он шепотом пообещал ей сделать все возможное, чтобы увидеться вновь.