Урсула не удивилась и почла за благо удалиться, но не ранее, чем нацарапала добрую новость на клочке бумаги и сунула записку под дверь. Она вернулась и рассказала об этом. Мы разошлись по своим спальням, считая, что Флосси находится в своей. Мне продолжать, сэр?

— Да, пожалуйста.

— Флосси должна была выйти на рассвете, чтобы успеть на почтовую машину, затем поездом и паромом добраться до парламента, где она обычно появлялась, исполненная отваги и рвения. Накануне она всегда ложилась рано, и горе тому, кто потревожил бы ее.

Дорога, спускаясь, перешла в ложе, устланное галькой, и из-под колес выплеснулся поток чистой воды. Теперь горы высились над ними почти вплотную. Среди одиноких валунов и гигантских зарослей, которые при ярком солнечном освещении походили на факелы, клочки обнаженной земли казались красноватыми в позднем свете дня. В отдалении виднелись силуэты пирамидальных тополей над извивами холмов, где проплывала струя голубого дыма.

— Никто не встал на другое утро, чтобы проводить Флосси, — продолжал Фабиан. — Почтовая машина проходит в половине шестого. Это вид местного транспорта. Ее водит фермер, который живет отсюда миль за восемь. Он выезжает на развилку три раза в неделю и встречает правительственную почтовую машину, которой вы и воспользовались. Томми Джонс, управляющий, как правило, довозил ее до ворот. Она звонила ему, когда была готова отправиться. Когда в то утро она не позвонила, по его словам, он подумал, что кто-то из нас подбросил ее.

Фабиан повторил:

— Он подумал, что ее подвез кто-то из нас, и не встревожился. Мы, в свою очередь, не сомневались, что это сделал он. Никто не беспокоился о Флосси. Она говорила Артуру, что собирается выступить на открытом заседании. Он настроился на палату представителей и, кажется, был разочарован, не услышав, как его жена со свойственной ей энергией принимает участие в высказываниях типа «А сами вы каковы!» и «Сядьте на место», столь характерных для наших парламентских дебатов. Флосси, решили мы, не хочет тратить свой пыл преждевременно. В день ее предполагаемого отъезда прибыл грузовик, который увозит шерсть, и забрал наши тюки. Я сам видел, как их грузили.

Град мелкой гальки забарабанил по ветровому стеклу, когда они двинулись вдоль высохшего русла речки. Фабиан уронил сигарету на пол и затоптал каблуком. Костяшки его пальцев побелели, когда он вновь взялся за руль. Теперь он говорил медленнее и спокойнее.

— Я видел, как грузовик спускался по дороге. Потом он свернул сюда и двинулся по этой речушке. Тогда здесь было больше воды. Отсюда вам видна овчарня. Она под железной крышей. Дом невозможно различить за деревьями. Виден ли вам навес?

— Да. Какое расстояние между ними?

— Около четырех миль. Все кажется неправдоподобно близким в этом воздухе. Мы задержимся, если не возражаете. Я бы хотел закончить рассказ до нашего прибытия.

— Обязательно.

Запахи и звуки плато потоком свежести ворвались в окна машины. Согретая солнцем трава, почва, лишайник, пение кузнечиков, отдаленное блеяние овец…

— Не так уж много, — заметил Фабиан, — осталось мне рассказать. Первое подозрение, что стряслась беда, посетило нас на пятый вечер после того, как она ушла от нас по тропинке, обсаженной лавандой. Оно материализовалось в виде телеграммы, полученной от ее брата, тоже члена парламента. Он хотел знать, почему она не появилась на заседании. Телеграмма вызвала у нас чувство пустоты и бессилия. Сначала мы подумали, что она по какой-то причине изменила свое решение и не уехала с Южного острова. Артур позвонил в ее клуб, потом некоторым ее друзьям в городе. Затем он позвонил ее адвокатам. Она условилась с ними о встрече и впервые нарушила договоренность. Адвокаты считали, что речь шла о завещании. Она часто вносила поправки и уточнения, как именно Дуглас должен распорядиться разными золотыми и серебряными побрякушками. Затем последовала целая серия открытий. Терри Линн нашла чемодан Флосси, уже упакованный, который был спрятан за буфетом. Кошелек с проездным билетом и деньгами оказался в ящике ее туалетного столика. Томми Джонс сказал, что не отвозил ее к машине. Тогда появились поисковые партии, сначала стихийные, затем более организованные.

Река Мун течет по ущелью за нашим домом. Флосси иногда выходила туда по вечерам. Она говорила, что это, Господь упокой ее душу, помогало ей думать. Когда, наконец, появились полицейские, они накинулись, как ястребы, на эти сведения и, обшарив все вокруг, ожидали, что бедняжка Флосси обнаружится десятью милями ниже по течению, там, где есть какой-то встречный поток. Они все еще пребывали в неведении, когда кладовщик на складе братьев Ривен сделал свое страшное открытие. К этому времени след остыл. Овчарню вычистили, стригали ушли, прошли обильные дожди, никто уже не мог припомнить все подробности рокового вечера. Ваши коллеги из вдохновенной детективной службы по-прежнему символизируют собаку-ищейку, берущую след. Они возвращаются временами и задают нам одни и те же вопросы. Вот, собственно, и все. По крайней мере, на первый взгляд.

— Что ж, вы очень точно описали все события, — проговорил Аллейн, — но боюсь, что мне придется уподобиться моим коллегам и задать немало вопросов.

— Я готов.

— Хорошо. Во-первых, изменился ли домашний уклад с момента смерти миссис Рубрик?

— Артур умер от сердечной болезни вскоре после ее исчезновения. У нас появилась домоправительница, двоюродная сестра Артура, по имени миссис Эйсуорси, которая ссорится с чужими, но сохраняет благопристойность с двумя девушками, Дугласом и со мной. В остальном никаких перемен.

— Итак, вы сами, — произнес Аллейн, подсчитывая, — капитан Грейс, племянник миссис Рубрик, мисс Урсула Харм, ее подопечная, и мисс Теренция Линн, ее секретарь. Что вы можете сказать о слугах?

— Кухарка, миссис Дак, которая работает в Маунт Мун пятнадцать лет, и мужчина-слуга, Маркинс, наняв которого Флосси сразу стала притчей во языцех. Это своего рода феномен. Слуг-мужчин в стране практически не существует.

— А те, кто работает вне дома? Насколько я помню, в тот момент имелся Томас Джонс, управляющий, его жена и сын Клифф, разнорабочий или грузчик? Эльберт Блек, три пастуха, пять приезжих стригалей, сортировщик шерсти, трое мальчиков, два садовника, ковбой и повар на ферме. Верно?

— Все точно, вплоть до ковбоя. Я вижу, что мне нечего добавить.

— В ночь исчезновения стригали, садовники, мальчики, повар, сортировщик и ковбой развлекались где-то за несколько миль отсюда?

— На танцах в Сошнал-холл, Лейксайд. Это через главную дорогу, по низине. — Фабиан дернул подбородком куда-то в необозримые просторы плато. — Артур разрешил им взять грузовик. Тогда у нас было больше бензина.

— Следовательно, оставались хозяева, семья Джонсов, миссис Дак, разнорабочий и Маркинс?

— Совершенно верно.

Аллейн обхватил колено длинными руками и повернулся к спутнику.

— А теперь, мистер Лосс, — медленно проговорил он, — объясните мне, зачем вы меня сюда пригласили.

Фабиан ударил открытой ладонью по вращающемуся колесу.

— Я писал вам. Я живу в кошмаре. Оглянитесь вокруг. Наш ближайший сосед удален на десять миль. Как вы думаете, приятное это ощущение? А когда в январе снова пришла пора стрижки, опять те же люди, те же заботы, такие же долгие вечера, и тот же запах лаванды, жимолости и промасленной шерсти. Стригали говорят об этом. Они умолкают, когда мы подходим, но каждый перекур и перерыв они обсуждают убийство. Как вкрадчиво и жутко звучит это слово! Они, естественно, пользуются прессом. Я поймал одного из мальчишек, которые подметают в овчарне, когда он сидел, скорчившись, под прессом, а другой пытался обернуть его шерстью. Тоже мне экспериментаторы! Я их здорово напугал, этих маленьких подонков. — Он круто повернулся к Аллейну. — Мы об этом не говорим. Поставили на этом крест шесть месяцев назад. Но всем худо от этого. Мне это мешает в работе. Я почти ничего не делаю.