— Похоже, что так, — печально согласился Дуглас.

— Возможно и то, и другое, — продолжал Фабиан. — Но мне кажется, дядя Артур говорил с ней. Когда я уходил, он сказал со своим хриплым смешком: «Только сильный человек может быть слабым супругом. Я решительно потерпел фиаско в этой роли». Я полагаю, ты знаешь, что он имел в виду, правда, Терри?

— Я? — произнесла Теренция. — Почему ты обращаешься ко мне?

— Потому что, в отличие от Урси, ты не была ослеплена великолепием Флосси. Ты могла видеть ситуацию объективно.

— Не думаю, — сказала она, но так тихо, что, возможно, только Аллейн расслышал ее слова.

— И, должно быть, он привязался к тебе, потому что, когда заболел серьезно, он хотел видеть именно тебя.

Словно бы оправдывая Терри, Дуглас сказал:

— Я просто не знаю, что бы мы делали без Терри все это время. Она чудо из чудес.

— Я знаю, — промолвил Фабиан, все еще глядя на нее. — Видишь ли, Терри, я часто думал, что ты одна способна взглянуть на все с высоты птичьего полета.

— Я не родственница, — произнесла Теренция, — если ты это имеешь в виду. Я посторонняя, меня наняли за плату.

— Может быть, и поэтому. Я хотел сказать, что ты свободна от эмоциональных осложнений. — Он сделал паузу, затем спросил: — Или я не прав?

— Почему? Я не понимаю, чего ты добиваешься.

— Это не по нашей части, правда, Терри? — вмешался Дуглас, спеша заключить союз. — Когда дело касается посмертных подробностей, и всей этой путаницы, и догадок, кто был о ком какого мнения, мы как-то выпадаем из общей картины, не так ли?

— Хорошо, — откликнулся Фабиан — предоставим решать знатокам. Что вы скажете на это, мистер Аллейн? Может быть, мы просто теряем время? Добавляют ли наши воспоминания что-то к полицейским протоколам? Помогают ли они вам, хоть в слабой степени, искать дорогу к правильному решению?

— Безусловно, — ответил Аллейн. — Ведь этого нет ни в одном из имеющихся протоколов.

— А как вы ответите на мой третий вопрос? — настойчиво спросил Фабиан.

— Никак, — резко сказал Аллейн. — Но я очень надеюсь, что вы продолжите обсуждение.

— Итак, Терри, — проговорил Фабиан, — теперь слово за тобой.

— Слово о чем?

— Продолжай начатую тему. Скажи, в чем мы правы и в чем ошибаемся. Нарисуй нам, без предвзятостей, свой портрет Флосси Рубрик.

Фабиан снова посмотрел на портрет.

— Ты сказала, что это слепое изображение похоже на нее. Почему?

Не глядя на портрет, мисс Линн ответила:

— Здесь у нее глупое лицо. По-моему, это именно то, чем она являлась в действительности. Глупой женщиной.

Аллейна поражало в Теренции ее самообладание. Он был совершенно уверен, что, более чем все остальные, она не одобряла эти бесконечные дискуссии и внутренне сопротивлялась им. Но она отвечала на все его вопросы очень собранно. В отличие от окружающих она не склонна была к бесконечным исповедям, и чувство облегчения, которое они испытывали, выговорившись, было, судя по всему, абсолютно чуждо мисс Линн. Аллейн не желал сводить все к банальному полицейскому допросу. Он стремился сохранить позицию свободного наблюдателя. Теренция Линн ожидала четких вопросов, но, тем не менее, ее личный вклад оказался неожиданно весомым.

— Налицо, — констатировал Аллейн, — два диаметрально противоположных мнения. Лосс, если не ошибаюсь, сказал, что миссис Рубрик была хитрее стаи мартышек. Вы не согласны с ним, мисс Линн?

— Она знала несколько фокусов, — ответила Теренция, — и умела говорить.

— Со своими избирателями?

— Да. Она знала приемы. Ее речи звучали убедительно. Но со слуха. Не с листа.

— Я всегда думал, что ты писала их для нее, Терри, — с усмешкой сказал Фабиан.

— Если бы это делала я, они бы хорошо читались и плохо звучали. Я не знала приемов.

— Но тогда откуда они брались? — подал голос Дуглас.

— Она слушала радио и присваивала чужие фразы.

— Ей-Богу, так она и делала! — восторженно закричал Фабиан. — Вспомни, Урси, что говорил священник в речи о реабилитации? «Мы поможем им осесть на земле, вернуться на поля и в мастерские. Мы никогда не покинем их». Клянусь Богом, наглости у нее хватало.

— Это была скорее врожденная самоуверенность! — провозгласила Урсула.

— Вряд ли! — тихо откликнулась Теренция Линн.

— Ты несправедлива, Терри.

— Не думаю. Она хорошо воспринимала чужие мысли, но сама мыслила не блестяще и почти не разбиралась в финансовых вопросах. Она не имела ни малейшего представления, как будет финансирована ее система реабилитации.

— Здесь на помощь приходил дядя Артур, — сказал Фабиан.

— Разумеется.

— Он играл активную роль в ее общественной жизни? — поинтересовался Аллейн.

— Я уже говорила, — ответила Терри, — думаю, что это его и добило. Люди говорили о потрясении, вызванном ее смертью, но он был совершенно изношен при ее жизни. Я пыталась воспрепятствовать этому, но бесполезно. Ночь за ночью мы просиживали, работая над записками, которые она передавала. Причем она это совершенно не ценила.

В голосе ее звучали эмоции. «Ого, — подумал Аллейн, — кажется, она раскололась».

— Он так и не закончил свою работу, — продолжала она.

— Что ты имеешь в виду, Терри? — удивился Фабиан. — Какая работа?

— Его эссе. Он начал цикл из шести эссе о пасторальной тематике в поэзии времен королевы Елизаветы. До этого он написал поэму о плато в елизаветинском стиле. Это была его лучшая вещь, как он считал. Он писал очень ярко.

— Терри, — сказал Фабиан, — ты меня озадачиваешь этими откровениями. Я, конечно, знал, что его литературный вкус очень изыскан. Но — эссе? Интересно, почему он никогда не говорил об этом мне?

— Он был очень чувствителен в этом вопросе и избегал говорить о работе, пока не завершил ее. А эссе в самом деле были очень хороши.

— Мне бы хотелось знать об этом, — заметил Фабиан. — Жаль, что он не поделился со мной.

— Я думаю, он должен был иметь хобби, — вступил в разговор Дуглас. — Конечно, он не мог заниматься спортом, так что оставалось только писать.

— Они так и не были закончены, — с глубоким сожалением в голосе продолжала Теренция. — Я пыталась помочь, записывала под его диктовку, потом печатала, но он быстро уставал, и всегда находились более срочные дела.

— Терри, — внезапно проговорил Фабиан, — я, кажется, был к тебе чертовски несправедлив?

Аллейн увидел, как овал лица Теренции изменился.

Это было лицо стэффордской пастушки цвета холодных сливок. Брови и глаза выделены темным, рот — словно твердый алый завиток…

Загадочное лицо, маска, обрамленная аккуратной шапочкой черных волос.

Она сказала:

— Я очень старалась не осложнять положения.

— О люди! — промолвил Фабиан, бросая взгляд, полный нежности и боли, на Урсулу. — Вы всегда создаете трудности.

— Мы? — переспросила она. — Я и Терри?

— Кажется, обе, — согласился он.

Дуглас внезапно подал голос:

— Я не пойму, о чем речь.

— Это неважно, — сказала Теренция, — все равно уже ничего нельзя изменить.

— Бедная Терри, — сказал Фабиан, но, казалось, мисс Линн не очень-то отреагировала на сочувствие. Она вновь взялась за работу, и ее спицы зазвенели.

— Бедная Терри, — подхватил Дуглас игриво, но неловко и снова сел рядом с ней, положив большую мускулистую руку на ее колено.

— Где эссе? — спросил Фабиан.

— Они у меня.

— Я бы хотел их прочесть, Терри. Можно?

— Нет, — холодно ответила она.

— Терри, не будь занудой!

— Мне очень жаль, но он доверил их мне.

— Я всегда думал, — вдруг разоткровенничался Дуглас, — что они с Флоренс были идеальной парой. Они очень любили друг друга. Дядя Артур считал ее такой разумной. Всегда говорил всем, какая она замечательная. — Он хлопнул Теренцию по колену. — Разве не так?

— Да.

— Да, — сказала Урсула, — говорил. Он ею очень восхищался. Ты не можешь отрицать этого, Фабиан.