— Но как она могла заняться Маркинсом, — возразила Теренция, — не задавая ему никаких вопросов? — Она редко вмешивалась в разговор, и ее голос, холодный и чужой, вызвал некоторое замешательство.

— В ней было нечто от Полония, в нашей Флосси. Я думаю, она выбрала иной способ. Возможно даже, — сказал Фабиан, — возможно даже, она советовалась с Артуром.

— Нет, — отрезал Дуглас.

— Откуда ты можешь знать об этом? — вступила в разговор Урсула.

Последовало минутное молчание.

— Это было бы не в ее характере, — произнес Дуглас.

— Ее характер, понимаете ли, — сказал Фабиан Аллейну. — Всегда и всюду ее характер.

— С тех пор, как в стране возникла проблема Пятой колонны, — промолвил Дуглас, — Флосси задавала об этом вопросы в доме. Маркинс знал об этом не хуже нас. Если бы она хотя бы намекнула ему, что подозревает его, как, вы полагаете, он бы себя почувствовал?

— И если бы даже она решила не обвинять его прямо, — поддержала его Урсула, — неужели вы думаете, что он бы не заметил ничего странного в ее поведении?

— Конечно, заметил бы, Урси, — подхватил Дуглас, — как она могла это скрыть?

— Очень просто, — сказал Фабиан, — она была хитрее стаи мартышек.

— Я согласна, — произнесла Теренция.

— Хорошо, — проговорил Аллейн, — не заметил ли действительно кто-нибудь из вас, что она изменилась к Маркинсу?

— Если честно, — медленно произнес Фабиан, — заметили. Но мы все списали это за счет скандала с Клиффом Джонсом. Она была очень сварлива со всеми слугами в последнюю неделю, наша бедная Флосси.

— Она была несчастна, — провозгласила Урсула. — Клифф принес ей очень много горя. Обычно она мне все рассказывала. Я уверена, что, если бы у нее произошла стычка с Маркинсом, она бы мне тоже рассказала. Она меня называла своим Предохранительным Клапаном.

— Миссис Артур Рубрик, — съязвил Фабиан, — в сопровождении мисс У. Харм, Доверенного Ассистента, Предохранительного Клапана и т. д. и т. п.

— Возможно, она отложила свой разговор с ним до того вечера, — предположил Дуглас. — До ночи своего исчезновения, я имею в виду. Возможно, она обратилась за советом к кому-нибудь из властей и ждала ответа, прежде чем «заняться Маркинсом». Бог знает, не это ли письмо она писала, когда я был в ее кабинете?

— Я думаю, — сказал Аллейн, — что, будь такое письмо написано, я бы знал о нем.

— Да, — подхватил Фабиан, — конечно. Ведь вы и есть представитель высшей власти, не так ли?

Опять воцарилось молчание, причем весьма неуютное. Аллейн подумал: «Черт бы побрал этого парня, как некстати он это сказал! Теперь они опять насторожились».

— Вот таковы мои обвинения против Маркинса, — величественно произнес Дуглас. — Я не претендую на то, чтобы считать их доказательными, но готов поклясться, что они не беспочвенны, и нельзя отрицать, что после ее исчезновения его поведение было подозрительным.

— Я это отрицаю, — вмешался Фабиан, — причем категорически. Просто он был встревожен, как и все мы.

— Он был излишне возбужден.

— Мы все были лихорадочно возбуждены. Почему он должен был вести себя иначе? Напротив, было бы подозрительно, если бы он оставался безмятежным. Ты тенденциозен, Дуглас.

— Я не могу смириться с пребыванием этого парня в доме, — проговорил Дуглас, — не могу. Чудовищно, что он все еще здесь.

— Да, — произнес Аллейн, — а почему он все еще здесь?

— Ваш вопрос закономерен, сэр, — отозвался Дуглас. — Когда я вернулся из Греции, великолепный Маркинс уже сновал по дому. Как вы думаете, каким ветром его сюда занесло? Из Сиднея с письмом от мистера Кураты Кана.

— Вы хотите сказать, с рекомендацией от него?

— Да. Этот Кан прожил полгода в Австралии. Флосси вернулась в сороковом, привезя с собой Урси и Фабиана. К этому времени прежних горничных след простыл, и помочь было некому. Миссис Дак одна заботилась о дяде Артуре и говорила, что везти такой воз ей невмоготу. Флосси, естественно, писала Кану о сложностях со слугами в этой стране. Маркинс утверждает, что был в услужении у английского офицера, который подобрал его где-то в Америке. Далее. Он был на дружеской ноге со слугами мистера Кураты Кана. Когда Кан уехал из Австралии, он обратился за работой именно к нему. Но семейство Канов собиралось в Японию. Маркинс сказал, что не прочь попытать счастья в Новой Зеландии, и Кан вспомнил стоны Флосси о сложностях с прислугой. И написал письмо. Все это чертовски сомнительно. Маркинс, опытный слуга, нашел бы работу где угодно. Помимо факта, что он родился в Британии, но имеет американское подданство, мы о нем решительно ничего не знаем. Он назвал имя своих американских хозяев, но не знает их адреса в настоящий момент.

— Думаю, должен сообщить вам, — произнес Аллейн, — что нам удалось разыскать хозяев Маркинса в Америке и они подтвердили его рассказ.

Это произвело впечатление.

— Так или иначе, сэр, — заключил Дуглас, — но он здесь, потому что полиция попросила дядю Артура оставить его в доме. Это произошло следующим образом…

И рассказ об атмосфере нарастающего напряжения, беспокойства и страха продолжался. Пять дней спустя после того, как Флоренс спустилась по лавандовой дорожке и свернула влево, увертюрой к событиям послужил резкий телефонный звонок. В почтовое отделение пришла телеграмма на имя миссис Рубрик. Теренция записала ее текст:

НАДЕЮСЬ ЭТО НЕ ПРИЧИНИТ ВАМ НЕУДОБСТВА ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ НЕОБХОДИМО В ЧЕТВЕРГ НА ЗАСЕДАНИИ.

Телеграмма была подписана одним из членов парламента. Далее последовала сцена крайнего изумления и беспокойства. Значит, Флоренс не поехала в парламент! Но где же она? Они наводили бесконечные справки, вначале робко, затем все более отчаянно и неистово, звонили в разные города, вызывали ее адвокатов, с которыми она назначила встречу, обращались в больницы и полицейские участки, организовали поисковые партии из Маунт Мун, завершившиеся сильнейшим приступом у Артура Рубрика, потом он отказался от квалифицированной сиделки и вообще от кого-либо, кроме Теренции Линн и Маркинса, — все эти события следовали друг за другом, и, наконец, достигли апогея в последней зловещей находке.

В то время как разворачивалась эта тема, Аллейну показалось, что настроение у небольшой компании, собравшейся в кабинете, изменилось. Сначала говорил только Дуглас. Затем один за другим, поначалу неохотно, затем все более свободно в беседу вступили и другие, словно после долгого воздержания они решили выговориться. После печального открытия события разворачивались следующим образом: сбор сведений, приезд и постоянное присутствие полиции и немалые трудности в организации открытой похоронной процессии. Когда Дуглас, на которого, видимо, все это произвело сильное впечатление, стал описывать саму процессию — «было три духовых оркестра», Фабиан поразил окружающих взрывом неуместного смеха. Он, буквально давясь от хохота, бормотал, запинаясь:

— Это было ужасно… отвратительно… подумать только, что с ней произошло… и три духовых оркестра… О Боже, это какой-то инфернальный комизм! — его внезапно передернуло.

— Фабиан! — прошептала Урсула, обняв его и прижимая к своим коленям. — Милый Фабиан, пожалуйста, не надо!

Дуглас уставился на Фабиана, затем отвернулся в смущении.

— Но почему ты это так воспринимаешь? Это была дань памяти. Она была очень популярной личностью. Мы должны были пойти на это. Собственно говоря…

— Продолжай, Дуглас, — сказала Теренция.

— Подожди, — произнес Фабиан, — надо объяснить. Сейчас моя очередь. Я хочу объяснить.

— Нет! — воскликнула Урсула. — Пожалуйста, не надо!

— Мы договорились, что будем рассказывать все. Мне надо объяснить, почему я влез в эту игру. Ведь все равно вопросы возникают на каждом шагу. Надо это объяснить, а потом следовать дальше.

— Не надо!

— Нет, надо, Урси. Пожалуйста, не перебивай меня, это слишком серьезно. И, в конце концов, не так уж глупо.

— Мистер Аллейн поймет. — Урсула просительно смотрела на Аллейна, все еще обнимая Фабиана за плечи. — Это у него после войны. Он был очень болен после Дюнкерка. Вы должны понять.