Гостиная была украшена белыми лилиями, и он в душе пожелал никогда больше не видеть такого количества этих цветов, пока не обретет вечного покоя в могиле.

Потом герцогу пришло в голову, что если ему свадьба не понравилась, то для Магнолии она, вероятно, была событием радостным, и он по крайней мере должен постараться не портить ей удовольствие.

Едва он подумал о жене, как она вошла в комнату.

На Магнолии было прелестное платье, хотя герцогу показалось, что оно чересчур претенциозно, особенно для вечера вдвоем с мужем.

Он надеялся, что через несколько лет она не станет похожа на свою мать, и думал, что, если дело будет к тому клониться, ему придется делать все от него зависящее, чтобы это предотвратить.

Когда Магнолия шла через гостиную, герцог отметил, что она намного стройнее, чем он ожидал, и, кроме того, ей присуща грациозная женственность, необычная для столь юной девушки.

Она могла бы стать балериной, подумал он, пытаясь вспомнить, входят ли уроки танцев в круг образования американских девушек.

Глядя немного в сторону, герцог сказал:

— Я полагаю, вы не откажетесь от бокала шампанского. Это был трудный день для нас обоих.

— Благодарю… вас.

Голос ее дрожал, словно она стеснялась или чего-то боялась.

Герцог подал ей бокал и, когда Магнолия взяла его, с удивлением заметил, что рука у нее дрожит.

— Давайте присядем, — предложил он. — Вам пришлось простоять несколько часов, пока мы раскланивались с этим бесконечным потоком гостей.

Следуя совету герцога, Магнолия села, и он впервые обратил внимание, что волосы у нее очень светлые и даже слегка отливают серебром.

Таких волос герцог не видел еще ни у одной женщины. Кроме того, его поразила необычайная белизна ее рук.

Он хотел повнимательнее рассмотреть ее лицо, но не успел: подали ужин, и Магнолия встала, отставив бокал. Герцог вежливо предложил ей руку.

Ему показалось, что она на секунду заколебалась, прежде чем осторожно коснуться пальчиками его руки.

Теперь герцог был почти уверен в том, что он прав и Магнолия действительно боится его.

Ему это показалось странным, и мысленно он заменил слово «боялась» на «стеснялась».

Разумеется, стеснялась — а как же иначе! Любая девушка будет стесняться, впервые оставшись наедине с мужчиной, которого она никогда до этого не встречала, хотя и носит теперь его имя!

Столовая тоже была украшена белыми лилиями, но они не так бросались в глаза среди золотых канделябров и старинных кубков, которые, герцог не сомневался, его жена, как и любая американка, по достоинству оценит.

Он не забыл, как накануне за ужином миссис Вандевилт ясно дала понять, что все фамильные драгоценности Оттербернов — ничто по сравнению с тем, чем владеет она, ибо они с мужем скупали древности по всей Европе.

Леди Эдит рассказывала герцогу о коллекции картин мистера Вандевилта, а миссис Вандевилт, описывая статуэтки, мебель и гобелены, которые были у нее дома, напрямую заявила, что их история насчитывает вдвое больше лет, чем возраст любой вещи, принадлежащей Оттербернам.

Поэтому герцог и спросил у Магнолии:

— Насколько мне известно, ваш отец обожает картины, мать собирает антиквариат, а как насчет вас? Вы тоже коллекционер?

Немного замявшись, она произнесла:

— Едва ли это можно назвать коллекционированием. Я… собираю книги.

— Книги? — переспросил герцог. — Вы имеете в виду — старинные книги?

— Нет, обычные книги, для чтения. Такой ответ удивил герцога.

— И какую же тематику вы предпочитаете? Вероятно, романы?

Ему показалось, что губы Магнолии тронула слабая улыбка.

— Мне нравятся любые книги. Они — моя единственная возможность… сбежать.

— Сбежать? От чего?

— От той… жизни… которой я жила. Герцог был озадачен.

— Простите, но я не совсем понимаю…

— Разве? Мне кажется… я выразилась довольно ясно… Хотя с моей стороны… неблагодарно думать таким образом.

— Каким именно?

— Считать, что я была… пленницей.

— Я правильно вас расслышал? — Герцог был в изумлении. — Вы говорите, что были пленницей. Вы имеете в виду: в пансионе?

Магнолия покачала головой:

— Я бы не хотела вдаваться в подробности. Вы спросили меня, что я собираю, и я ответила «книги», потому что только с помощью книг я могу путешествовать и познавать мир.

— Вы хотите сказать, что никогда не путешествовали обычным способом?

— Нет. Конечно же, нет.

— Почему «конечно»?

— Потому что я… я та, кто я есть.

— Быть может, я не слишком сообразителен, но я до сих пор ничего не понимаю. Мне казалось, что вы могли получить все, чего бы ни захотели.

Он считал, что не стоит добавлять «…просто купив это». Если она не совсем глупа, то поймет и так.

— Говорить обо мне… слишком скучно, — неожиданно произнесла Магнолия. — Расскажите мне лучше об Индии. Это страна, которую я всегда мечтала увидеть.

— Тут вы немного опоздали, — ответил герцог. — Вам надо было ехать туда раньше и наслаждаться балами в военных гарнизонах, блистать красотой и быть единственной женщиной среди огромного количества мужчин.

— Мне бы никогда не позволили туда поехать. Кроме того, в Индии меня интересуют только храмы и жители этой страны. Когда мы с папой изучали буддизм, я жалела, что не могу увидеть все это своими глазами.

— Вы изучали буддизм?

— Да, и еще довольно много читала об индуизме. Но, на мой взгляд, буддизм более интересен и… полезен.

— Полезен в чем?

— В познании жизни.

Магнолия сказала это очень просто, без малейшего намека на претенциозность, а потом, вздохнув, попросила:

— Мне очень хотелось бы послушать рассказы того, кто там был.

Обычно в таких случаях герцог начинал рассказывать о Тадж-Махале, о том, как выглядит Красный Форт в Дели, о толпах паломников на берегах Ганга…

Но сейчас вместо этого он произнес:

— Я заинтригован вашим интересом к буддизму. Мне всегда представлялось, что благодаря эмоциональной холодности и трудности для восприятия буддизм скорее мужская религия, чем женская.

Ему показалось, что Магнолия улыбнулась, но с уверенностью он не мог бы этого утверждать: ее лицо было повернуто в другую сторону.

— Это, несомненно, сугубо мужская точка зрения, — сказала она. — Но женщинам, по-моему, тоже не чужды невозмутимость и постоянство — основные принципы буддизма.

Герцог был поражен.

Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь в жизни разговаривал с женщиной о религиях Востока. И, конечно же, не ожидал, что его собеседницей окажется молоденькая девушка, тем более американка!

— Я знаю, что многие буддийские ламы… — начал герцог.

Он описывал ей людей, которых встретил во время своих путешествий, людей, в которых ощущалась скрытая энергия, людей, способных приносить утешение и исцеление одним своим прикосновением.

Он говорил долго и видел, что Магнолия увлеченно ловит каждое его слово.

Но когда ужин закончился и они встали из-за стола, герцог почувствовал, что Магнолией опять овладел испуг.

Они вернулись в гостиную, и герцог, взглянув на часы над камином, удивился, что прошло уже столько времени.

— Уже довольно поздно, — сказал он вслух, — и ваша служанка, я думаю, давно ждет вас наверху. Так что вам сейчас разумнее всего удалиться к себе. Как я уже говорил, мы должны выехать завтра рано утром.

— Да… я… так и сделаю, — сказала Магнолия. В холле она остановилась у подножия лестницы, ведущей наверх, и герцогу показалось, что она хочет что-то сказать. Но Магнолия промолчала и, положив руку на перила, начала подниматься.

Он надеялся, что она обернется, но этого не произошло, и, когда Магнолия поднялась на последнюю ступеньку, герцог вернулся в гостиную.

Минувший вечер был совершенно не похож на то, к чему он приготовился, и герцог не знал, радоваться этому или нет.

Он только чувствовал, что его неприязнь к жене стала меньше, чем несколько часов назад.