Магнолия взглянула на него; их лица почти соприкоснулись.

— Я… верю тебе… — прошептала она. — И… и… я… я люблю тебя!

Герцог издал нечленораздельный звук, и руки их встретились.

— Это правда? — вопрошал он. — Ты действительно это хочешь сказать? Ах, моя дорогая, когда я бежал, прижимая тебя к груди, мне казалось, что я бегу навстречу нашему счастью.

— Мне… тоже так казалось. Я слышала стук… твоего сердца… и хотела… чтобы ты прижал меня к себе… сильнее и… еще сильнее.

— Это именно то, что я собираюсь сделать сейчас. Он обнял ее, затем медленно, очень медленно, словно все еще боясь испугать ее, отыскал губами ее губы.

Целуя ее, он почувствовал, что губы ее мягки, свежи и невинны, и от этого испытал наслаждение, равного которому он не испытывал ни разу в жизни.

Для Магнолии же этот поцелуй был именно олицетворением того, чего она так страстно желала, к чему стремилась, и, как она думала, стремилась тщетно.

Это была любовь, как не однажды ей говорили, недоступная для нее любовь, к которой ее деньги не имели никакого отношения.

В эту минуту, когда герцог целовал ее, она отдавала ему душу и сердце и знала, что он отвечает ей тем же.

Он был так близко, что Магнолия чувствовала, что перестает быть собой и становится частью его, а он становится ее частью.

Его губы стали требовательнее, и ей показалось, что он унес ее прочь к вершине одинокой горы, что мир отступил и остались лишь звезды, небо и они двое.

Ей хотелось прижаться к нему как можно сильнее, и, когда он наконец поднял голову, Магнолия голосом, звенящим от счастья, воскликнула:

— Я… люблю тебя… я люблю… тебя!

— И я тебя люблю, дорогая, — ответил герцог. — Я люблю тебя, потому что ты — самая очаровательная женщина, которую я когда-либо видел, и мне кажется, что мы были предназначены друг другу с самого начала времен.

— Как я… хотела бы в это верить, — прошептала Магнолия. — И не имеет никакого значения… кто мы… и чем владеем… ведь правда?

Герцог понимал, как важен для нее этот вопрос.

— Я бы любил тебя так же, как и сейчас, — заверил он, — если бы ты родилась в лачуге и не имела ничего, кроме этих восхитительных, очаровательных губ.

Он вновь поцеловал Магнолию — словно унес ее еще выше, с вершины горы к самим звездам, и их окутало божественное сияние.

— Я… люблю тебя, — вновь повторила она, как только смогла заговорить, — и хотела бы, чтобы ты… не был герцогом… тогда мы смогли бы жить в маленькой хижине где-нибудь в горах… я ухаживала бы за тобой… доказывала тебе… что для меня нет никого дороже тебя… такого умного… и такого храброго.

— Ты действительно считаешь меня храбрым? — спросил герцог.

Он заглянул в глубину ее глаз, в которых светилась любовь, и добавил:

— Ты — самая прекрасная женщина из всех, кого я встречал, и, кроме того, ты — самая храбрая и самая умная. И теперь тебе предстоит стать самой-самой еще на одном поприще.

— И… на каком же?

— Быть самой любимой! Мне нужна твоя любовь, Магнолия! Я не могу представить своего существования без тебя!

— Я… твоя… полностью твоя, — со страстью в голосе ответила она. — Я хочу… принадлежать тебе… быть с тобой… всегда… чтобы ты защищал меня… как тогда… когда переносил меня через эту ужасную пропасть!

— В будущем я буду защищать тебя куда лучше, чем до сих пор, — уверенно пообещал герцог.

— Возможно… все… что произошло… было к лучшему… из-за этого я поняла, что… я люблю тебя. Когда я подумала, что разбойники… могут тебя убить… я почувствовала… что, если ты умрешь… жизнь для меня… потеряет всякий смысл.

— Моя драгоценная! Моя дорогая! — воскликнул герцог. — С моей стороны было очень глупо и безответственно не подумать, что в таких диких местах непременно должны быть бандиты, которые только и ждут честных людей.

— Я… не боюсь их… когда со мною ты.

— Я никогда больше не допущу, чтобы ты чего-нибудь испугалась, — сказал герцог. — И меня в том числе.

— Я… испугаюсь… только если ты… рассердишься на меня.

— Как я могу рассердиться на такую прелестную женщину!

— Тебя… например… могут расстроить… еще тысячи роз.

Герцог расхохотался:

— Тогда я заставлю тебя заплатить за них тысячи поцелуев!

— Мне это понравится.

Магнолия обвила его руками и привлекла к себе, но вместо поцелуя в губы, которого она ожидала, он поцеловал ее в шею и почувствовал, как дрожь, рожденная новым, неизведанным ощущением, пробегает по ее телу.

Он целовал ее, пока дыхание ее не стало прерывистым, ресницы не отяжелели и она не откинулась на подушки.

Магнолия уже перестала думать о том, что она чувствует, она лишь ждала его поцелуев, волнующих, странных, превышающих все, что она рисовала себе в мечтах.

— Я люблю тебя, Магнолия! — воскликнул герцог низким охрипшим голосом. — И я хочу тебя, дорогая, я хочу, чтобы ты стала мне настоящей женой! Но я не сделаю ничего, чего ты не захочешь.

— Я… я хочу быть… ближе к тебе, — прерывисто шептала Магнолия. — Намного… намного ближе… пожалуйста… дорогой… любимый Сэлдон… сделай меня своей женой… своей настоящей женой.

Герцог разразился ликующим криком. Он погасил все свечи, кроме одной, и, скинув халат, нежно обнял Магнолию.

— Теперь уже поздно спрашивать, моя ненаглядная, — сказал он, — но я обещал, что не прикоснусь к тебе, пока ты сама этого не попросишь.

Магнолия рассмеялась счастливым смехом, и остатки робости окончательно покинули ее. Прижавшись к герцогу еще сильнее, она прошептала:

— Прикоснись ко мне… пожалуйста, прикоснись ко мне… только, Сэлдон…

— Только… что?

— Это чувство… оно так необычно… Это желание…

— Я очень хочу, чтобы ты его испытывала, — ответил герцог. — Но если я пробуждаю в тебе желание, моя прекрасная маленькая женушка, то ты доводишь меня просто до безумия.

Его голос был низким от страсти, но он достаточно владел собой и добавил:

— Я буду очень нежен. Но если тебе станет страшно, ты должна мне сразу об этом сказать.

Говоря это, он спустил с плеч Магнолии ночную рубашку и осторожно коснулся ее груди.

— Я люблю… тебя! — воскликнула Магнолия. — Я люблю тебя… и все… что ты сделаешь… будет прекрасно… будет… божественно.

— Я люблю тебя! Я тебя обожаю! Я боготворю тебя! — шептал герцог.

И сердца их слились в одно, и его поцелуи были поцелуями бойца, завоевателя, вступившего в бой с несметными полчищами и одержавшего победу над ними.

И еще он был очень нежен, нежен, но настойчив, и она подчинялась велениям его губ, его рук, его тела.

И любовь вознесла их на волнах упоения к звездному небу, и казалось, что в мире не существует более ничего, кроме мужчины и женщины, соединившихся сейчас, чтобы оставаться вместе во веки веков.