— Что за ствол он таскал?

— ТТ. Гильзы тоже в управление передали.

— Номер дела помнишь?

Терехов покопался в столе, достал блокнот, пролистал и ответил:

— А 369/74. Четыре папки. Как их сдали, так больше нас не тревожили. Похоже, в архив ушли. Анну Дмитриевну даже не тревожили. Удовлетворились результатами нашей экспертизы. На паркете следов много осталось, отпечатков нет. Следы от перчаток есть. Авторемонтные. Книги листать в таких неудобно.

— Согласен. Опытные люди, а работали, как дилетанты. Сплошная показуха.

— Я тоже об этом подумал, Иваныч. Пыль в глаза пускали. Так не ищут, так бардак устраивают. Но с какой целью? Хозяйку напугать? Вишняков сказал, что Иван Сошкин вообще ничего не делал. Сидел на диване, курил и пепел на паркет стряхивал. А когда Костя сейф вскрыл, то Сошкин к нему даже из любопытства не подошел.

— Следы куда-нибудь вывели?

— К шоссе. Там в пролеске они машину оставили. Судя по протекторам и расположению колес, они приехали на «волге». На ней же и смылись. После признаний Вишнякова Ивана Сошкина и Савелия Коптилина объявили в федеральный розыск, а выяснилось, что они оба в нем состоят.

— Компания непонятная. Один мокрушник, другой вор на подхвате, а третий и вовсе с боку-припеку нарисовался. Тот, кто их нанимал, человек грамотный, цель свою не первый день преследует и, скорее всего, нарочно нам карты все путает. Ладно, спасибо, Гриша. Поехал я.

— Где-то эти хмыри опять наследили?

— Похоже, что авария на мосту — их рук дело. Пока утверждать ничего не буду. Узнаю, скажу.— Трифонов простился с майором и поехал в город.

Выходной день выдался солнечным и теплым. Артем проснулся поздно и завтракал в постели. Варя относилась к изнеженным манерам гостя вполне нормально. В этом доме, где она прослужила всю свою жизнь, лень, меланхолия и неторопливость были нормой существования. Артем никогда еще не чувствовал такого теплого отношения к себе, в первую очередь от Анны Дмитриевны. Странно и другое. Ему было спокойно, и он наслаждался свободой, жил как у Христа за пазухой. Может, устал от бесконечного напряжения, беготни и решил расслабиться, а может, истосковался по ласке и заботе?…

Однако в глазах Анны Дмитриевны он видел настороженность. Будто мать переходит с малым дитем через оживленную дорогу на красный светофор и озирается по сторонам, пугаясь машин, а ему, беззаботному ребенку, все до лампочки. Но что могло так беспокоить больную женщину, которую он знал без году неделя? Предчувствие? Обостренное чувство тревоги, которое она испытывала по отношению к старшей дочери всю жизнь, но так и не смогла ее уберечь? У Артема инстинкт самосохранения был развит на должном уровне. Беду он чуял за версту, и нюх его еще ни разу не подводил. Вряд ли его бдительность могла задремать даже в окружении комфорта и беззаботного времяпрепровождения.

Артем спустился вниз и прихватил трость. В такую погоду неплохо прогуляться по парку, и лучше иметь опору, так как он все еще прихрамывал, да и нога не выдержит долгую прогулку. Превозмогая боль, Артем заставлял себя ходить, делал гимнастику, развивая пальцы и пытаясь восстановить былую удаль.

Волка ноги кормят. Эту формулу он давно вывел для себя и не отступал от нее.

Выйдя из дома в парк, он замер. И опять электрический разряд прокатился по телу.

Ника в жокейском костюме со стеком в руке сидела на длинноногой белой кобылке, которая выплясывала под ней пируэты, цокая копытами. Под узды она придерживала второго коня. Вороной жеребец вел себя спокойнее и лишь фыркал, выказывая недовольство.

Ника улыбалась, подставив свое лицо солнцу. Ее янтарные глазищи впились в Артема, словно пытались прожечь его насквозь.

— Я так и думала, что ты захочешь прогуляться. В такую погоду глупо сидеть в четырех стенах. Кажется, пришла пора бабьего лета. Брось свою клюку и садись на коня. Он надежный и не хромает.

— Отличная идея. Только не устраивай скачек. Моя цель — прогулка, а не «дерби».— Он оставил трость у двери, подошел к лошади и легко запрыгнул на седло.

Мимолетный взгляд его скользнул по окнам дома, и в окне второго этажа он увидел бледное лицо Анны Дмитриевны. Почему он посмотрел на ее окна? Ему показалось, будто его окликнули. Странная магическая связь.

— Вперед, принц. Пора тебе осмотреть наши немереные просторы.

Легкой рысью они поскакали по аллеям парка.

— Как твои успехи на театральном поприще? — спросил Артем.

— Ужасно. Педагоги, режиссеры ничего не смыслят в этом деле. Они сами оценивают студентов, а потом актеров и ставят им штампы на лбы. Такие понятия как амплуа, давно уже отжили свой век. Однако им невдомек. Продолжают отталкиваться от актерской внешности. Навязывать то, что нутру несвойственно. Сейчас я репетирую Джульетту. Не по-своему выбору, разумеется. Педагоги так решили. Конечно, у меня хватит таланта, и я сыграю эту наивную одухотворенную дурочку, но если уж говорить о Шекспире, то моя роль совсем другая.

— Кого же ты выбрала бы по собственному вкусу?

— Леди Макбет.

— Не исключаю, что ты и с этой ролью справилась бы, но не в студенческом репертуаре. Играть леди Макбет в восемнадцать лет интересно, но зритель тебе не поверит, как бы убедительна ты не была.

Ника остановила лошадь.

— Зато моя мать давно уже увидела во мне этот образ. А что до зрителей, то мне на них наплевать. Пусть видят меня Джульеттой или Золушкой, это только мне на руку. Скажи, принц, ведь ты боишься меня? Не так ли?

— Глупости. У тебя разыгралась фантазия. И почему ты называешь меня принцем?

— Так мне нравится. Я же все равно не знаю твоего настоящего имени. И не хочу знать. Такой ответ тебя устраивает?

— Ответы не выбирают, их выслушивают.

— Моя мать, кажется, влюбилась на старости лет. Ты проводишь в ее комнате слишком много времени, до глубокой ночи.

— Мне с ней очень интересно. Она мудрая женщина. Рассказывает мне о ваших корнях и далеких предках. Есть чем гордиться. А по поводу влюбленности, это глупости. Она больная пожилая женщина и относится ко мне как к ребенку.

— Плохо ты знаешь женщин. Пятьдесят восемь — это не старость. И она не перестает чувствовать себя женщиной. Не будь наивным. Со стороны виднее. Ты из тех, в кого легко влюбиться и очень трудно потом выбросить из головы. Когтистый тип мужчины. Вцепишься в сердце и карябаешь, раздирая в кровь.

— Глупости! Я никогда не навязываюсь женщинам. Ты начиталась романтической литературы и используешь шаблоны жанра.

Она вновь остановила лошадь.

— А почему ты не можешь представить себе, что я высказываю собственное мнение?

— Потому, что в тебе живет маленькая ведьма, которая способна лишь на любовь к самой себе, а дарить свои чувства другим ты не можешь и не хочешь.

— Наслушался мудрых высказываний моей мамаши? Ты меня совсем не знаешь. И никто меня не знает, чтобы судить о моих чувствах. Если я ко всем отношусь с одинаковым холодом, то значит, еще не нашелся тот, кто способен растопить лед в моем сердце.— Ника развернула лошадь и приблизилась к нему так близко, что он увидел прожилки в белках ее потрясающих глаз. Она взяла его за руку своей обжигающей ладонью.— Разве ты чувствуешь лед, знаток слабого пола?

Ника прижала его руку к своей упругой девичьей груди, и он ощутил стук ее вырывающегося наружу сердца. Сумасшедшее биение посаженной в клетку птицы и невыносимый жар. Все это, как по проводам, передалось ему, и два сердца слились в одном ритме. Он потерял контроль над собой, попав в ее плен. Сейчас он не отдавал себе отчета: каторга это была или неслыханное наслаждение. Артем впился в ее губы, как умирающий от жажды путник к чистым водам оазиса. Жажда не унималась, а лишь разгоралась, доводя их до безрассудства. Блаженство оборвалось усилием ее воли. Она отпрянула, пришпорила лошадь и ускакала.

Он еще долго не мог придти в себя. У него тряслись руки и кружилась голова, будто это был первый поцелуй в его жизни.