Я стоял как столб посреди комнаты и ощущал на себе враждебные взгляды. Парень остался стоять в дверях, не выпуская ружья из рук, его мать стояла рядом, укутавшись в шаль, и не сводила с меня синих колючих глаз. У этой женщины было мягкое лицо, изъеденное морщинами, теми морщинами, которые оставляют тоска и горе, а не радость и улыбка. Ее густые длинные волосы, убранные в пучок, потеряли свой первоначальный цвет и превратились в белоснежную копну. Когда-то она была красавицей, но жизнь оставила на женщине не лучшие свои отпечатки.

Мне не верилось в то, что передо мной закаменевший сухарь, под маской черствости должно скрываться добро.

Мне нечего было сказать, и я ждал. Ждал, когда меня выставят за дверь или усадят за стол.

Мне повезло. Миссис Скейвол указала мне на кресло возле камина.

— Садитесь, я вас выслушаю.

Я принял предложение после того, как хозяйка села в кресло напротив.

— Чем вы занимаетесь, мистер Элжер, и кого вы представляете?

Тут я сделал такой выверт, что сам себе удивился, но он-то и помог мне продержаться в кресле дольше положенного, а не оказаться на улице после первой же фразы.

— У миссис Лионел Ричардсон, по мужу Хоукс, есть основание считать, что ее отец Рональд Ричардсон умер не своей смертью. Я представляю ее интересы и взял на себя обязательства разобраться в этом вопросе.

Мой ответ выбил хозяйку из седла. Она ожидала услышать что угодно, но только не это. Пауза длилась вечность, и ни на секунду взгляд женщины не отрывался от моих глаз. Я выдержал этот взгляд. То ли я сам поверил в сказанное, то ли мое подсознание выкинуло такой результат после проделанных анализов, я не знал.

— Лин опоздала со своими выводами на семь лет, молодой человек. То, чем вы занимаетесь, теперь не имеет никакого смысла.

— Возможно и так. Но это наш с вами взгляд, а не Лионел Ричардсон.

— Почему вы пришли ко мне?

— Вы тот самый человек, который обнаружил тело профессора, вы тот человек, который вместе с ним стоял у истоков создания больничного комплекса. Мне показалось, что вы будете заинтересованы в подобном расследовании.

— Если бы вы пришли ко мне семь лет назад, то я приняла бы ваши доводы, но сейчас нет смысла ворошить прошлое.

— Лучше поздно, чем никогда.

— Ваша тирада не подходит к данному случаю. Я не говорю о том, что такое разбирательство бесполезно. Оно опасно. И в первую очередь для Лин.

— Вряд ли я смогу ее остановить. Я могу ей помочь и как-то предотвратить опасность, о которой вы говорите, но, если ее оставить одну, она наломает дров.

— Старому маразматику Уайллеру надо голову оторвать за такие фокусы.

Разговаривая с этой женщиной, мне приходилось схватывать на лету каждую ее мысль, иначе она поймет, что я блефую.

— Я не уверен, что Уайллер поставил в известность Лин о насильственной смерти отца.

— Больше некому.

— Он мог бы сделать это семь лет назад.

— Тогда ему хотелось жить. Он знал, что произошло с Марком Родли.

— Родли? Вы говорите о патологоанатоме, который делал вскрытие вместе с Уайллером?

— Вы немало успели узнать, мистер Элжер.

— Да. Я знаю, что Родли погиб. Его убили?

— И не только его. Уайллера спасло то, что он был семейным врачом Ричардсонов.

— Как же Хоукс допустил Уайллера до вскрытия?

— Том Хельмер помог. Самый ловкий шакал среди всей своры стряпчих. Он пригласил окружного прокурора на следующий день после смерти и огласил завещание. Присутствовали все родственники. Рон играл в карты в компании Фэркенса, который в то время крепко держался за кресло окружного прокурора. Хельмер зачитал завещание и убрал его в сейф. Никому и в голову не пришло проверять его, однако Хельмер приписал два пункта, которых не было в бумагах. Первое: будто Рон Ричардсон оставил своему другу Филу Фэркенсу двадцать тысяч долларов. Это была прямая взятка, завуалированная под наследство. Это был и повод для присутствия окружного прокурора при оглашении завещания. Второе: Хельмер придумал пункт, по которому покойный завещал вскрытие своего тела Фрэнку Уайллеру, лечащему врачу семьи Ричардсон. Думаю, сама идея принадлежала Уайллеру. но Хельмер сумел ее преподнести в соответствующем соусе при таком свидетеле, как окружной прокурор.

— Таким образом Уайллер и Хельмер знали истинную причину смерти Ричардсона, но их сумели запугать, и они промолчали. Вы присутствовали при оглашении завещания?

— Не только я. Из Центра Ричардсона присутствовало шесть человек, которые упоминались в завещании. Рональд Ричардсон оставил нам некоторые средства и право получать жалованье в его клинике пожизненно, а также иметь работу в больнице до тех пор, пока позволяют здоровье и силы.

— Никто из шестерых не отказался от работы, несмотря на резкие перемены, произошедшие в Центре после гибели Ричардсона.

— Мы сочли своим долгом остаться там.

— Я знаю только троих из шестерки привилегированных лиц, которые упоминались в завещании. Это вы, миссис Дороти Скейвол, Арон Лоури, который был понижен до истопников, и Эрнст Иган, которого сослали в прачки. Кто же еще?

— О них нет смысла говорить, они уже умерли. Вы назвали живых. И вот что я хочу сказать вам, молодой человек: если Лин не боится за свою жизнь, то погибнут другие, стоит ей продолжить свое следствие. Допустим, что я не боюсь смерти. У меня взрослый сын, который крепко стоит на ногах и может за себя постоять. Возможно, и Фрэнк Уайллер не испугается и готов умереть, очистив свою совесть. Но Лин не должна подвергать себя опасности. Вы должны понять, что сейчас невозможно ничего доказать. Риск себя не оправдывает. И, наконец, подумайте о себе, мистер Элжер. Вы окажетесь первой жертвой. За вами никто не стоит, вас никто не защитит. Вас просто раздавят, как мошку.

— Спасибо за заботу, миссис Скейвол. У каждого из нас своя работа, и, когда человек выбирает себе профессию, он думает о последствиях. Ваша работа тоже небезопасна. Каждый из нас научился балансировать, гуляя по канату. Сейчас мне не хотелось бы отклоняться в сторону от нашего разговора. Скажите, пожалуйста, как вы обнаружили тело профессора?

— Я занималась документацией в соседней комнате. Заполняла истории болезни. По одной медкарте у меня возник вопрос. Я вошла в соседнюю комнату и застала Рона уже мертвым.

Лицо женщины побледнело. Не было сомнений, что перед ее глазами вспыхнула картина семилетней давности. Острый внимательный взгляд сменился на тусклый и остекленевший. Она смотрела в неведомую мне точку и молчала. В этот момент она выглядела жалкой старухой.

— Извините, миссис Скейвол, но я хотел бы знать, где находился кабинет профессора Ричардсона.

Мимолетная тоска исчезла, хозяйка быстро взяла себя в руки. У этой женщины была завидная воля.

— Кабинет? Этот кабинет занял Хоукс!

Ответ был похож на крик души.

— В кабинете Хоукса, кроме входной, две двери. Одна справа от стола, другая слева. Что находится в этих помещениях, и в котором из них в тот момент вы работали?

На лице медсестры появилось удивление и настороженность.

— Вы были на территории больницы?

— Да. Мне удалось туда просочиться под веским предлогом, но об этом мы поговорим позже.

— Слева находится просмотровая, справа —  кабинет секретаря. Я находилась в просмотровой, где хранились истории болезни личных пациентов профессора. Так называемые «особые случаи», которые он вел сам.

— Секретарем в то время был доктор Хоукс?

— Ученым секретарем.

— Смерть наступила не сразу, Ричардсон оборвал себе пуговицу на рубашке и распустил галстук. Может быть, он успел вскрикнуть. Возможно, миссис Скейвол, вы могли слышать все, что происходило в кабинете профессора.

— Нет. Я ничего не слышала.

— Кто знал о том, что вы находитесь в соседней комнате?

— Никто. Я пришла рано и занималась делом…

— Значит, убийца не знал, что вы находитесь за стенкой, и это спасло вас. Вы до сих нор носите имя убийцы на дне души или посвятили в это Уайллера и других близких к дому Ричардсона людей?