— Ты не знаешь, что ей подавали на завтрак?

— Нет. Хозяйка вставала рано и никогда не ела в постели. Она шла на кухню и лезла в холодильник. Что попадалось под руку, то и съедала.

— Среди продуктов могли быть бобы?

— Боже упаси. В этом доме их не едят. Такую пищу подают в больницах, а не в таких домах.

— Почему ты так решила?

— Одна из машин моего отца возит бобы в клинику мистера Хоукса. Часто возит —  значит, их там едят.

— Кто твой отец?

— Он заведует больничным гаражом, там же у нас дом. Я в нем родилась и выросла. Отец получил это место еще при жизни старого хозяина.

— Гараж находится на территории Центра Ричардсона?

— Нет. Двух миль не доезжая, в лесу.

— Много у него машин?

— Две дюжины примерно. Точно не помню. Когда я жила в доме, я помогала отцу. Мыла машины, убирала салоны, чистила, а с тех пор, как меня взяли в дом, я навещаю отца только по четвергам. Сейчас у него работы прибавилось. В гараж ставят сенокосилки и трактора с фермы.

— Сколько человек у него работает?

— Три механика, слесарь и шофер бензовоза.

— А остальные водители?

— Они живут на территории больницы и подчиняются начальнику охраны. Утром забирают машины, а вечером ставят их на место и уходят за ограду.

— Ты была в больнице? Видела, как там живут?

— Нет. Но мне отец рассказывал.

— Там не очень весело. Почему они живут там?

— Но они же заключенные. Их срок кончился, и они проходят период адаптации, вроде бы это так называется. Год или два, не знаю. Но через какое-то время шоферы меняются.

— Давно ты работаешь в доме?

— Два года.

— Ты ладила с хозяйкой?

— Конечно. Это она меня забрала сюда. Миссис Хоукс очень добрая женщина. Она всем делала подарки к Рождеству и ко дню рождения. Никого не забывала. В этом году она подарила мне очень красивое, дорогое платье. Правда, мне некуда в нем ходить.

— Ты хочешь, чтобы твоя хозяйка вернулась домой?

На глазах девушки навернулись слезы, и она закивала головой.

— Я постараюсь разыскать ее, Майра. Если я попрошу тебя помочь мне, ты согласишься?

— А что я могу сделать?

— Я скажу тебе потом —  может быть, завтра. Все будет хорошо, но только не нужно плакать.

Девушка смахнула слезу и попыталась улыбнуться.

— Это городской телефон?

— Да. У всех стоят телефоны. Гилберт настоял. Ему уже тяжело бегать по усадьбе и собирать людей, когда они ему нужны.

Я взглянул на аппарат. Снизу стоял помер абонента.

— Мы еще увидимся, не горюй!

Усталость давала о себе знать, и мне хотелось выспаться. Но перед тем, как идти в дом, я его обошел вокруг и опробовал на прочность окна первого этажа. Все они были закрыты, а между рамами стояли решетки. Хоукс прав, в дом можно войти только через дверь и только при наличии ключа.

Гилберт поджидал меня на крыльце. Я и забыл о том, что он должен закрыть за мной дверь.

— Извините, Гилберт, я не хотел задерживать вас.

— Ничего страшного, сэр. Я понимаю, что у вас много забот.

— Отложим их на завтра. Вот только один маленький вопросик, и мы расстанемся до утра.

— Слушаю вас, сэр.

— Майк Хоукс знает, что его жена —  не родная дочь профессора Ричардсона?

Веки дворецкого дрогнули. Лицо залила красная краска. Этот человек не умел лгать, и я это знал.

— Нет, сэр. Доктор Хоукс этого не знает.

— Вы ведь очень давно живете в этом доме, Гилберт. И вы знаете, что Дэлла Ричардсон и Лин не родные сестры. Не нужно беспокоиться, дальше меня эти подробности никуда не пойдут! Но я хочу знать, как случилось, что Лин попала в семью Ричардсон?

— У миссис Ричардсон… Жаклин Ричардсон, жены профессора, не было детей. Они прожили вместе десять лет. Профессор мечтал о ребенке, причем хотел именно девочку. Врачи пожимали плечами. Мистер Рональд очень сильно переживал на сей счет. Они оба страдали. Спустя двенадцать лет со дня их свадьбы профессор принес в дом грудного ребенка. Он сказал тогда: «Жаклин, я надеюсь, ты поймешь меня правильно. Эта девочка —  моя дочь. Ее родила хорошая добрая женщина. У меня никогда не было с этой женщиной романа, я по-прежнему люблю только тебя. Но нам нужен ребенок, иначе жизнь теряет свой смысл. Наука поглотила меня целиком, и я уже начал забывать, что существует солнце, пение птиц, журчание ручьев. Эта девочка должна стать и твоей дочерью, нашей дочерью! Ее мать никогда не раскроет тайну ее рождения. Я это знаю! Ты дашь имя девочке, и она никогда не узнает, что ты не вынашивала ее под сердцем!»

На секунду Гилберт замолк. Проглотив слюну, он тихо продолжил:

— Миссис Ричардсон была женщиной величайшей доброты. Она приняла ребенка и любила Лин до конца своих дней. Трудно сказать почему, но, видно, этот случай так повлиял на ее организм, что произошло чудо. Ровно через год Жаклин Ричардсон родила девочку и в семье стало две дочери.

— Сестры знают, что они не родные?

— Да. Но как они узнали об этом, мне не известно. Уверяю вас, сэр, это никак не повлияло на их отношения. Больше никто не посвящен в эту тайну, даже старые друзья. Никто не удивился, когда Рон Ричардсон собрал друзей и объявил, что у него родилась дочь. Хозяйка жила очень скрытно, редко появлялась на людях и не любила спускаться к гостям, когда Рон отмечал свое очередное достижение в науке. Вряд ли кто-то с уверенностью мог заявить, что Жаклин Ричардсон не была беременна перед появлением Лин на свет.

— Вы знаете, кто настоящая мать Лионел Ричардсон?

— Нет, сэр. Эту тайну старый профессор унес с собой в могилу. Но позвольте спросить вас. Откуда вы знаете об этом?

— Нет, Гилберт, я не знал об этом. Вы мне сами сейчас рассказали. У меня были только подозрения. Я видел семейный альбом, и меня поразило, что у родителей Лин черные глаза, а у девушки голубые. На альбиноса она не похожа. Есть и другие детали, но это уже из области криминалистики.

— Значит, вы меня поймали, сэр.

— Не огорчайтесь, Гилберт. Я тот человек, которому следует говорить правду. Уверяю, что это пойдет лишь на пользу. Спокойной ночи, Гилберт.

Через десять минут моя голова прикоснулась к подушке, и я тут же погрузился в сон. Хороший сон! Во сне я вновь встретился с Дэллой. Видимо, она относилась к той категории женщин, которые оставляют след не только в памяти, но и в подсознании. Правда, в то время я так мало знал об этом.

Я никак не мог привыкнуть к тому, что завтрак в такого рода домах подают в постель. Протестовать не имело смысла, и я выпил кофе с тостами, откинувшись на подушки.

Стоя у окна, уже одетый и выбритый, я прикидывал план действий на сегодняшний день, когда увидел в саду старика в кожаном фартуке с секатором в руках. Он подстригал ветки кустарника, придавая ему форму шара. При этом он что-то бурчал себе под нос, причмокивая языком, отступал на пару шагов назад и, склонив голову набок, любовался результатом работы. Эдакий цирюльник, делавший прическу гигантской голове зеленого чудовища.

Я спустился вниз и обошел дом вокруг. Старик с близкого расстояния выглядел значительно крепче, чем казался из окна. Из-под ветхой помятой шляпы торчали белые патлы, острый подбородок, впалые щеки —  все лицо было покрыто тонкими морщинами, как будто он натянул на него паутину.

— Доброе утро. Вы здесь единственный человек, с которым я не разговаривал. Вас зовут Джозеф, а меня Дэн Элжер.

— Я знаю. Вчера вы ходили к Рокки, затем к Май-ре, но меня обошли стороной.

— Мне сказали, что вы спите.

— В восемьдесят два года сон —  вещь очень относительная. Как видите, я не ношу ни очков, ни слухового аппарата.

— К тому же вы не только садовник, но и сторож.

— Когда-то я был управляющим делами, но после смерти Рона дела передали адвокату Хельмеру. Он моложе меня и образованнее. Но я не жалею об этом, моя работа меня устраивает. Так чем я могу вам помочь?