Таким образом, мы видим различие между «принципом национальностей», и старым положением демократии и рабочего класса о праве крупных европейских нации на отдельное и независимое существование. «Принцип национальностей» совершенно не затрагивает великого вопроса о праве на национальное существование исторических народов Европы, а если и затрагивает, то только для того, чтобы запутать его. Принцип национальностей поднимает двоякого рода вопросы: во-первых, вопросы о границах между этими крупными историческими народами и, во-вторых, вопросы о праве на самостоятельное национальное существование многочисленных мелких остатков тех народов, которые фигурировали более или менее продолжительное время на арене истории, но затем были превращены в составную часть той или иной более мощной нации, оказавшейся в силу большей жизнеспособности в состоянии преодолеть большие трудности. Европейское значение народа, его жизнеспособность — ничто с точки зрения принципа национальностей; румыны из Валахии, которые никогда не имели ни истории, ни энергии, необходимой для того, чтобы ее создать, значат для него столько же, сколько итальянцы с их двухтысячелетней историей и устойчивой национальной жизнеспособностью; валлийцы и жители острова Мэн, если бы они захотели этого, имели бы такое же право на самостоятельное политическое существование, как англичане, — как бы абсурдно это ни казалось[146]. Все это — полнейший абсурд, облеченный в популярную форму, для того, чтобы пустить пыль в глаза легко-серным людям, удобная фраза, которую можно использовать или отбросить, если этого требуют обстоятельства.

Каким бы пустым ни было это изобретение, но, чтобы додуматься до него, нужна была более умная голова, чем голова Луи-Наполеона. Принцип национальностей является отнюдь не бонапартистским изобретением для возрождения Польши, а только русским изобретением, выдуманным для уничтожения Польши. Как мы увидим дальше, Россия поглотила большую часть старой Польши под предлогом соблюдения принципа национальностей. Эта идея существует уже больше ста лет, и теперь Россия все время пользуется ею. Что такое панславизм, как не применение Россией в своих же интересах принципа национальностей к сербам, хорватам, русинам[147], словакам, чехам и другим остаткам былых славянских народов в Турции, Венгрии и Германии? Даже в настоящий момент русское правительство имеет агентов, разъезжающих среди лапландцев Северной Норвегии и Швеции для агитации среди этих кочующих дикарей в пользу идеи «великой финской национальности», которая должна быть восстановлена на крайнем севере Европы, конечно, под протекторатом России. «Вопль отчаяния» угнетенных лапландцев раздается очень громко в русской печати, но он исходит не от самих угнетенных кочевников, а от русских агентов, — и, в самом деле, ведь это страшное угнетение заставлять этих бедных лапландцев учиться культурному норвежскому или шведскому языку вместо того, чтобы ограничиваться своим варварским, полуэскимосским наречием! Принцип национальностей мог быть действительно изобретен только в Восточной Европе, где приливы азиатских нашествий в течение тысячелетия, набегая один за другим, оставили на берегу эти груды перемешанных обломков наций, которые даже и теперь этнолог едва может различить, и где в полнейшем беспорядке перемешаны тюрки, финские мадьяры, румыны, евреи и около дюжины славянских племен. Такова была почва для выработки принципа национальностей, а как Россия его вырабатывала, мы увидим сейчас на примере Польши.

Польша, подобно почти всем другим европейским странам, населена людьми различных национальностей. Массу населения, основное ее ядро, несомненно образуют собственно поляки, говорящие на польском языке. Но уже с 1390 г. собственно Польша была объединена с Литовским великим княжеством[148], которое составляло, до последнего раздела 1794 г., неотъемлемую часть польской республики. Это Литовское великое княжество было населено большим количеством различных племен. Северные провинции Прибалтики были во владении самих литовцев, народа, говорящего на языке, отличном от языков его славянских соседей; эти литовцы в значительной части были покорены германскими переселенцами, которые, в свою очередь, с трудом оборонялись от литовских великих князей. Дальше, на юге и на востоке нынешнего Царства Польского, находились белорусы, говорящие на языке, среднем между польским и русским, но более близком к последнему; и, наконец, южные области были населены так называемыми малороссами, язык которых в настоящее время большинством авторитетов считается совершенно отличным от великорусского языка (который мы обычно называем русским). Поэтому, когда люди говорят, что требовать восстановления Польши значит взывать к принципу национальностей, то они этим только доказывают, что не знают, о чем говорят, потому что восстановление Польши означает восстановление государства, состоящего, по крайней мере, из четырех различных национальностей.

Но что было с Россией в те времена, когда путем объединения с Литвой образовалось старое польское государство? Она находилась тогда под пятой монгольского завоевателя, которого поляки и германцы за 150 лет до того совместными усилиями прогнали назад к востоку, за Днепр. Лишь после долгой борьбы великие князья московские сбросили, наконец,

монгольское иго и приступили к объединению многочисленных княжеств Великороссии в единое государство. Но этот успех, казалось, только увеличил их честолюбие. Едва только Константинополь попал в руки турок, как великий князь московский вписал в свой герб двуглавого орла византийских императоров, объявив себя таким образом их преемником и мстителем в будущем; с тех пор, как известно, русские стремились завоевать Царьград, царский город, как они называют Константинополь на своем языке. Затем богатые равнины Малороссии возбудили у них жажду аннексии; но поляки всегда были храбрым, а в то время и сильным народом, который не только умел отстаивать свою собственную страну, но умел в свою очередь и нападать на другие страны; в начале XVII столетия они даже занимали Москву в течение нескольких лет[149].

Постепенная деморализация правящей аристократии, недостаток сил для развития буржуазии и постоянные войны, опустошавшие страну, сломили, наконец, мощь Польши. Страна, упорно сохранявшая в неприкосновенности феодальный общественный строй, в то время как все ее соседи прогрессировали, формировали свою буржуазию, развивали торговлю и промышленность и создавали большие города, — такая страна была обречена на упадок. Аристократия действительно довела Польшу до упадка, до полного упадка. И доведя ее до такого состояния, аристократы стали возлагать вину за это друг на друга и продавать себя и свою страну иностранцам. История Польши с 1700 по 1772 год — не что иное, как летопись русской узурпации власти в Польше, узурпации, ставшей возможной вследствие продажности дворянства. Русские солдаты почти непрерывно занимали страну, и польские короли, даже если они сами не хотели быть предателями, все больше становились игрушкой в руках русского посла. Игра велась так успешно и продолжалась так долго, что, когда Польша была, наконец, уничтожена, — во всей Европе не раздалось ни одного протеста, и все удивлялись только тому, что Россия великодушно уступила такую большую часть территории Австрии и Пруссии.

Особый интерес представляет способ, каким был осуществлен этот раздел. В то время в Европе уже существовало просвещенное «общественное мнение». Хотя газета «Times»[150] и не приступила еще тогда к фабрикации этого товара, однако существовал тот вид общественного мнения, который был создан огромным влиянием Дидро, Вольтера, Руссо и других французских писателей XVIII столетия. Россия всегда знала, как важно по возможности иметь на своей стороне общественное мнение, и она не преминула тоже заполучить его. Двор Екатерины II превратился в штаб-квартиру тогдашних просвещенных людей, особенно французов; императрица и ее двор исповедовали самые просвещенные принципы, и ей настолько удалось ввести в заблуждение общественное мнение, что Вольтер и многие другие воспевали «северную Семирамиду» и провозглашали Россию самой прогрессивной страной в мире, отечеством либеральных принципов, поборником религиозной терпимости.