В ту ночь в Ардриге Уиллинг мне все подробно рассказал.

— Когда вы впервые увидели Джонни, ничего не зная о том, кто он, сколько ему предположительно лет, вы про себя сделали вывод, что это мальчик примерно четырнадцати — пятнадцати лет. На самом деле ему было уже почти шестнадцать, — таким образом, вы ошиблись на год-два. К этому времени ему уже должно было исполниться семнадцать.

Я был лучше вас подготовлен, и у меня было больше прав на подозрение, так как в качестве разведчика мне пришлось немало поработать среди немецких военнопленных. День нашей победы неумолимо приближался, и немцам приходилось уже скрести «по дну бочки живой силы», как изящно выражались в то время нацистские газеты. Они были вынуждены призывать на действительную службу очень молодых людей, по сути почти детей. Мне приходилось допрашивать немецких солдат, которым еще не было и шестнадцати, — то есть фактически они были лишь на два года старше предполагаемого четырнадцатилетнего Джонни. Многие выглядели весьма моложаво и в более старшем, семнадцатилетнем возрасте, как, например, та группа, которую мы захватили в Божанси и о которой писали в американском армейском журнале «Старз энд страйпе» от 27 сентября 1944 года. Может, вы помните их описание? Соломенного цвета волосы, голубоглазые, с персиковым пушком на щеках, которые еще не знали лезвия бритвы… бодрые энтузиасты… с вкрадчивой, мягкой манерой говорить, краснеющие при разговоре с незнакомым, как это и подобает приятным юношам. Но стоило этому воспитаннику «гитлерюгенда» и прочих немецких молодежных организаций побывать на фронте, посражаться там несколько недель, как он тут же насквозь пропитывался нацистской философией и отвечал на любой вопрос односложно: «Если так говорит фюрер, значит это верно». Насколько он был ею загипнотизирован, что даже накануне немецкого краха был все еще уверен в победе Германии, когда все русские, чехи, демократы, евреи и прочие нежелательные лица исчезнут с лица земли.

Такие мальчики часто бывают куда более безжалостными, чем взрослые, которые еще помнят догитлеровскую Германию. В апреле этого года нацистские мальчишки подожгли хлев в Каделегене, в котором заживо сгорели одиннадцать гражданских лиц. Только несколько месяцев назад один мальчик — нацист — был казнен американскими солдатами за то, что он убил троих их товарищей уже после капитуляции Германии. Дети, подобные этим, как в армии, так и вне ее продолжали драться с русскими солдатами во время осады Берлина. Вот что сообщала по этому поводу стокгольмская газета «Моргенбладет»: «Эти превращающиеся в дикарей дети-солдаты, несомненно, одно из самых отвратительных явлений в истории войны». Уго Блейн был прав: «Воспитанием можно добиться всего».

Когда мне впервые пришлось столкнуться с этими детьми-солдатами, мне в голову пришла мысль: если один из них убежит, то как легко ему будет скрываться под самой невинной из всех масок — маской ребенка. С хорошим гримом, при соответствующем освещении восемнадцатилетние, двадцатилетние парни могут успешно играть как на сцене, так и на экране четырнадцатилетних мальчиков, если только они невысокого роста и выглядят достаточно незрелыми. Но эти нацистские мальчики все могли делать в реальной жизни без всякого грима и освещения, так как чисто физически они и являлись теми, за кого себя выдавали, — мальчиками. У этих милых детишек было сформировано мышление безжалостных фанатиков. Тот из них, кто бегло разговаривал на английском, мог играть роль ребенка долгие месяцы, особенно если он прошел по-тевтонски тщательно организованные курсы по «тактике проникновения» или по тому, что мы называем «шпионажем».

Такому мальчику-нацисту особенно просто выдать себя за эвакуированного ребенка, разлученного с семьей и родственниками. Во время этой войны никогда еще во всем мире не было перемещено столько детей. Тысячи пропали без вести во время вторжения немцев во Францию и Россию; тысячи были эвакуированы из подвергавшихся постоянным бомбардировкам английских городов в сельскую местность и в Америку; тысячи были заключены в немецкие и японские концентрационные лагеря. В мире было полно детей союзнических держав, у которых не было никаких документов для удостоверения личности, кроме клочка какой-нибудь бумажки.

— Слушая вас, можно сделать вывод, что все с самого начала указывало на Джонни как на того человека, «который убежал», — сказал я. — Я приехал сюда, чтобы проследить за беглецом, и единственным беглецом в этой местности был мальчик, который постоянно стремился улизнуть из дома. Я искал иностранца, чужака, а кто был в большей мере чужд всем здесь, кроме Джонни-Стоктона, который, как считают, проделал перед прибытием сюда долгий путь из Китая полтора года назад. И все же я был настолько далек от подозрений в отношении Джонни, что даже не поинтересовался у Стоктона, когда он сам и другие члены его семьи видели в последний раз мальчика до войны. Теперь Алиса утверждает, что никто из них не видел настоящего Джонни с тех пор как он посетил Англию со своими родителями в семилетнем возрасте. У детей основные изменения как во внешности, так и в характере происходят в возрасте между семью и четырнадцатью. Почти любой светловолосый, голубоглазый мальчик, слегка напоминавший настоящего Джонни, мог занять его место, не вызывая у Стоктонов никакого подозрения «в подмене».

— Есть одно обстоятельство, которого вы не знаете и которое помогло бы вам выявить истину, — ответил Уиллинг; — В показаниях Герагти говорилось, что воздушная бомбардировка, в ходе которой были уничтожены все документы пропавшего без вести военнопленного, произошла в ту ночь, когда он бежал. Сам Джонни вам рассказывал, что Далриада подверглась во время войны только одному воздушному налету. Лжеджонни упомянул об этих двух обстоятельствах во время первого разговора с вами, когда сказал: «Они разбомбили только дом для эвакуированных детей и лагерь для военнопленных». Таким образом, вам стало известно, что «тот, который убежал», должен был убежать в ту же ночь, когда подвергся бомбардировке дом настоящего Джонни в Далриаде. Стоктон сообщил вам, что все в этом доме, кроме Джонни, были убиты, что Джонни оказался единственным оставшимся в живых. И что дом находился на окраине города, где жили несколько соседей, из которых, по-видимому, никто не смог бы узнать какого-то ребенка из дюжины эвакуированных детей по его внешности.

— Другими словами, «тот, кто убежал», исчез в Далриаде той же ночью, когда мальчик, известный нам под именем Джонни, объявился там, не имея никаких свидетелей, способных подтвердить его личность. Это могло вызвать подозрения о возможной подмене, особенно в связи с тем, что вы подозревали Лжеджонни в эмоциональности, в нежелании рассказать вам всю правду, когда вы заставляли его сообщить вам подробности ночной бомбардировки.

Таким образом вы сами убедились, что он что-то скрывает, не хочет вам рассказать о том, что же произошло на самом деле в Далриаде в ту ночь.

Я себе представляю развитие событий следующим образом. «Тот, который убежал», отправился на окраину города при полном затемнении, когда все там смешалось из-за воздушного налета, и добрался до развалин разрушенного бомбой дома до того момента, когда к нему с других объектов приехали пожарные и бойцы гражданской обороны. Он, вероятно, увидел, что все жильцы этого дома мертвы, а один мальчик находится в полубессознательном состоянии, — он был приблизительно его возраста, такого же роста, у него был такой же цвет лица. Теперь мы знаем, что он его пристрелил, затем зарыл вместе со своей немецкой формой под стеной, где никто никогда не заметит этой могилы. Письма, найденные в карманах мальчика и его документы, паспорт снабдили его всей необходимой информацией о его прошлом: возраст, имена родителей, национальность, страны, которые он посещал и тому подобное. Даже фотография в паспорте была довольно похожей на Лжеджонни, и он запросто, вооружившись ею, мог пройти любую проверку. Между ними существовало физическое сходство. И вполне естественно, что самозванец, похожий на настоящего Джонни, должен быть похожим и на его кузину, что вы и заметили в отношении Алисы. Лжеджонни мог и сам поджечь дом, чтобы замести следы и скрыть то, что на самом деле там произошло. Когда прибыли пожарные, они обнаружили лишь одного оставшегося в живых, — Лжеджонни, одетого в костюм настоящего Джонни, с его подлинными документами. Он, конечно, был потрясен, взволнован, как и любой мальчик на его месте после бомбардировки. Поэтому они не заметили ничего особенного, — как вам сказал Стоктон.