— По-моему, вы не понимаете, о чем речь, — нетерпеливо возразил сэр Норман. — Я не знаю, какие темы выбирать. Вы не можете себе представить, что значит бросить школу в двенадцать лет, заниматься тяжелым трудом, изо дня в день, год за годом, останавливаясь только затем, чтобы упасть от усталости, общаясь только с такими же, как ты.

И из такой жизни внезапно попасть в Прайори, где все так прекрасно, но я не могу оценить это из-за своего чудовищного невежества.

На работе я пользуюсь уважением моих служащих; но здесь, в Прайори, любая горничная или тот же Бархем знают больше меня; то есть так было раньше. Сейчас я льщу себя мыслью, что сравнялся и даже превзошел их кое в чем.

В его голосе звучало не удовлетворение, не торжество, а боль.

«Что-то очень сильно ранило его, — подумала Флер, — кто-то заронил ему в голову эту мысль. Это не его собственное мнение».

Была ли это Синтия или, может быть, Энтони с его насмешками и упоминаниями об ослиных ушах? Знал ли о них Норман?

Внезапно его прошлое предстало перед ней с чрезвычайной яркостью. Разрозненные факты сложились у нее в голове как мозаика, образуя единое целое. Друзья Синтии, ее родственники вроде Энтони, насмехающиеся, издевающиеся над Норманом, считающие его необразованным, неловким, вульгарным.

Флер представила, как он догадывался, о чем они говорят, страдал от их насмешек, замыкался в себе, чтобы не выдать, как чуждо ему все то, чем они владели по своему рождению и положению.

Леди Синтия Эшвин с ее надменным, вызывающим взглядом! Теперь Флер еще труднее, чем раньше, могла представить ее женой сэра Нормана. Конечно, они не могли быть счастливы.

Флер видела перед собой ее лицо с тонкими аристократическими чертами. Леди Синтия и бывший мальчик-слуга — какой странный брак для последней хозяйки этого великолепного дома!

Зачем она сделала это? А вступив в сделку, почему она нарушила ее?

Думая о Синтии Эшвин, Флер сознавала, что самой серьезной причиной ее отказа сэру Норману было ощущение, что он все еще женат…

Внезапно он нарушил ее задумчивость.

— О чем вы думаете?

— Я думаю о вас и о вашей жене.

— Я развелся с ней, — произнес он резко.

— Я знаю.

— Вы религиозны?

— Если вы имеете в виду, часто ли я хожу в церковь, то нет. Если вы спрашиваете, верю ли я в бога, то да. Вы считаете мой развод препятствием к новому браку?

— Не знаю, — отвечала Флер, боясь сказать ем правду.

Только оказавшись в своей комнате, Флер призналась себе, что мысль занять в Прайори место Синтии казалась ей почти святотатством.

За то короткое время, что она прожила здесь, Флер много думала о прежней хозяйке. Заменить ее было бы так же нереально, как выйти за сэра Нормана.

Если раньше она искала в доме следы пребывания леди Синтии, то сейчас она замечала ее присутствие везде и во всем.

Каждый из портретов Эшвинов на лестнице напоминал ей Синтию; мебель, обстановка, комнаты, где она жила с рождения, — все здесь говорило о ней.

«От нее не уйдешь, — подумала Флер, — как не уйдешь и от сознания того, что мы здесь чужие».

И она вновь убеждалась в том, насколько жалкими были устремления сэра Нормана. За всю свою жизнь он не смог достичь того, что Эшвины накопили за столетия.

Флер готова была заплакать от сознания тщетности его усилий — бессмысленно не щадить себя, идти на все, чтобы приобрести то, что закладывалось в людях поколениями.

В этом крылась причина его тяги к образованию: в глубине души, не отдавая себе в этом отчета, он жаждал обладать самоуверенностью и светскостью Эшвинов.

Для него это было недостижимо, совершенно невозможно, и еще более невозможно было для Флер вообразить себя его помощницей и спутницей на всю оставшуюся жизнь!

Она вспомнила о Джеке и о том, как любила его, каким чудом казалась ей их любовь в захваченной, но непокоренной Франции.

Потом она вспомнила свое разочарование, горе, мучительные ночи, полные одиночества и тоски, она вспомнила Прайори, каким она увидела его в тот день, когда явилась сюда для знакомства с миссис Митчэм.

Это совершенное творение могло бы принадлежать ей!

Но она тут же поправилась. Прайори может принадлежать только Эшвинам и никому другому. Но, по крайней мере, живя здесь, она могла бы стать пожизненной хранительницей этих сокровищ, этой красоты.

Да, но ведь существует еще и сэр Норман!

Флер так привыкла к его мрачности и замкнутости, что представляла его только как движущую силу на пути к собственному успеху.

Теперь она увидела его в ином свете. Он предстал перед ней как человек тонко чувствующий и склонный к самоанализу, легко уязвимый и страдающий. Вспомнив свои проведенные в слезах бессонные ночи, Флер подумала, что и сэру Норману, наверное, много пришлось пережить.

Флер неудержимо захотелось узнать, что он перенес за годы супружества, но инстинктивно она понимала, что он никогда не заговорит с ней о Синтии.

Упомянув ее имя, Флер сразу же почувствовала, как сэр Норман моментально ушел в себя, от его робких попыток завоевать ее доверие и поделиться с ней самому не осталось и следа.

Стоило ей заговорить о его браке, как атмосфера опять стала напряженной, исчезла та близость, которая возникла между ними, когда он рассказал ей о своем желании учиться и о том, что он читает.

Только когда они уже прощались, Флер почувствовала, что преграды снова рухнули. Взяв руку девушки, сэр Норман задержал ее на секунду в своих твердых пальцах.

— Вы подумаете над моим предложением? Можете не отвечать сразу, я не стану торопить вас.

— Это невозможно, сэр Норман, — сказала флер, борясь с ощущением, что он одолевает ее, загоняет в угол, что ей от него не уйти.

— Ничего невозможного нет.

— В таком случае скажем, что это невероятно.

— Это уже лучше, — заметил он. — Я немного преуспел.

Флер была вынуждена улыбнуться.

— Вы пугаете меня.

Отпустив ее руку, он выпрямился.

— Обещаю вам, что никогда не стану ни к чему вас принуждать.

— Благодарю вас.

Когда она направилась к двери, сэр Норман добавил:

— Но я всегда стараюсь добиться своего. Он сказал это шутливым, почти мальчишеским тоном, и она ответила:

— Я слышала об этом. У вас очень внушительная репутация. Вы знаете, что вас называют «неумолимой силой, сметающей все на своем пути»?

Норман Митчэм усмехнулся и вдруг как-то сразу помолодел. Закрывая дверь, Флер слышала его смех. Она поднялась к себе.

Но, оказавшись у себя, Флер с некоторым страхом подумала, не добьется ли он и этой цели, как добился всего, чего желал.

Рассказ о том, как он впервые увидел Прайори, странным образом тронул ее. Флер думала о маленьком мальчике, смотревшем на этот прекрасный старый дом, на озеро с черными лебедями; это была история о Золушке, которая должна была бы вызвать изумление и зависть, но Флер не завидовала ему.

Их разговор только укрепил ее в убеждении, что сэр Норман несчастлив и в доме что-то неблагополучно.

— А могу ли я что-нибудь исправить? — спросила она себя вслух.

Могла ли она принести ему счастье? Флер знала, что без любви это невозможно. Внезапно ей открылась истина, ужаснувшая ее.

Где-то в глубине души она допускала возможность замужества с этим человеком, но не потому, что любила его, а потому, что любила дом, где он жил, и желала им завладеть.

Флер нашла Бархема в большой столовой, где он чистил фамильное серебро.

— Звонил сэр Норман и просил меня передать вам, что Мелчестер сильно бомбили прошлой ночью, — сказала ему Флер. — Нас могут попросить принять

некоторых людей, оставшихся без крова. Бархем решительным жестом отложил щетку, которой он чистил серебро.

— Нам их здесь не нужно, только ковры затопчут и грязи нанесут.

— Но, Бархем, — возразила Флер, — подумайте только, что они пережили. Я всю ночь слышала взрывы бомб, я думаю, вам они тоже не давали спать, а в небе стояло багровое зарево.