О том, что произошло дальше, у Флер остались смутные воспоминания.

Позже она узнала, что ей с трудом удалось избежать пневмонии. Первые дни в больнице Флер была довольна, погружаясь в сон и избавляясь тем самым от расспросов. Но когда ей стало лучше, она вспомнила о Джеке.

Он ворвался к ней в тот момент, когда она больше всего в нем нуждалась. Ей показалось, что нет ничего на свете дороже его улыбки, его объятий и поцелуев.

— Любимая, тебе лучше? Поправляйся скорее. Все прекрасно, все к нам просто ангельски добры. Ты знаешь, сегодня приедет моя мать. Я устрою так, что ты сразу же переедешь к нам.

— Но, Джек, возможно, она этого не захочет!

— Разумеется, захочет. Она будет нами ужасно гордиться. Ведь мы теперь герои. Сегодня утром меня посетил сам мэр. Анри получил приказ явиться в штаб генерала де Голля. Он так доволен, будто его уже произвели в адмиралы.

— А… Луи?

Улыбка на лице Джека погасла.

— Луи вчера похоронили.

— Бедный Луи! И все же мне кажется, что он… получил большую свободу, чем мы. Я плохо его знала, но чувствовала, что он один из тех, на чью долю всегда выпадает страдать.

— Господи! С чего это пришло тебе в голову? Мне он показался обычным заурядным парнем. Хотя и симпатичным. Мне его чертовски жаль.

Флер ничего больше не сказала. Она не могла объяснить Джеку свои чувства. У нее возникла странная мысль, что Луи расплатился за их жизни, их свободу и безопасность, с готовностью принеся себя в жертву.

Ее перевезли на санитарной машине в дом Джека и удобно устроили в маленькой, со вкусом отделанной спальне, выходившей окнами в сад.

Мать Джека жила в пригороде Мелфорда. В доме, построенном лет двадцать назад, было светло и просторно, здесь царил необыкновенный порядок, который, по мнению Флер, не мог не раздражать любого нормального человека.

Возможно, покойному мистеру Рейнольдсу такая аккуратность была по вкусу, но сыну его это явно надоело, хотя Джек был единственным, кто мог повсюду разбрасывать свои вещи, не вызывая нареканий. Впрочем, миссис Рейнольдс тут же все относила на место.

Она очень напоминала Флер миссис Титтлмаус из книжек Беатрис Поттер, прочитанных ею в детстве. Миссис Титтлмаус была полевой мышью, проводившей все время за уборкой своего домика.

С совком и щеткой она ходила по пятам за каждым, кто входил к ней, не вытерев ноги.

Миссис Рейнольдс, маленького роста, с волосами цвета соломы, была, как сказала бы няня Флер, «чистюля, каких свет не видывал». Каждая вещь в доме протиралась, чистилась и полировалась, пока не начинала сиять сверхъестественным блеском; пользуясь еще одним выражением няни, здесь «можно было есть на полу».

Флер в детстве часто задумывалась о том, у кого бы могло возникнуть такое желание, но, пробыв несколько дней у миссис Рейнольдс, она подумала, , что в этом доме такой способ принятия пищи не был бы, во всяком случае, слишком противным.

Для тарелок, ваз, рюмок, чашек и блюдец существовали особые подстилки, чтобы они не портили полировку стола; даже окуркам не позволяли задержаться в пепельницах несколько лишних минут, тут же их выбрасывая.

Все в доме сверкало, все было с иголочки, и если у миссис Рейнольдс и были за его стенами еще какие-то интересы, трудно было представить, в чем же они могли заключаться.

Молли, сестра Джека, внешностью не походила на мать, но в характере у них было много общего. Она также распределяла людей по категориям, раскладывала их по полочкам. Определив каждого на подобающее ему место, она редко позволяла им перемещаться.

Флер чувствовала в окружавшей ее атмосфере особую сдержанность, граничившую подчас с враждебностью, хотя Молли была с ней всегда безупречно вежлива.

Шел второй день, как Флер стала выходить из своей комнаты. Сидя в гостиной, она услышала, как открылась парадная дверь и в дом вошла Молли.

Миссис Рейнольдс вязала со своей обычной неторопливостью и аккуратностью. Невозможно было представить, чтобы она когда-нибудь спустила петлю, с ней этого просто не могло случиться.

Молли вошла в гостиную. Она сняла перчатки и подула в каждую, чтобы распрямить пальцы.

— Ты уже вернулась, милочка, — сказала миссис Рейнольдс, словно этот факт нуждался в подтверждении. — Ты купила нитки, какие я просила?

— Да, и иголки тоже, — отвечала Молли. — Как ты думаешь, кого я встретила на почте?

— Откуда мне знать?

— Нэнси Трэверс. — Обычно монотонный голос Молли приобрел вдруг особую выразительность.

Вязанье выпало из рук миссис Рейнольдс.

— Так, значит, она вернулась» Молли кивнула.

— Да, и она спрашивала о Джеке. Она зайдет сегодня вечером повидаться с ним.

— Она… она еще что-нибудь говорила?

— Нет, и я, со своей стороны, тоже не стала ни о чем распространяться.

Флер показалось, что мать и дочь обменялись при этом многозначительными взглядами.

— Я пойду сниму шляпу, — сказала Молли.

Она вышла. Миссис Рейнольдс снова принялась за свое вязанье. В этом разговоре не было ничего необычного, но Флер почувствовала какое-то беспокойство, как будто она прослушала или не поняла что-то очень важное.

— Кто такая Нэнси Трэверс? — спросила она наконец.

Миссис Рейнольдс удивленно подняла глаза, словно она совсем забыла о присутствии Флер. Она поколебалась немного, поджав тонкие губы, и ответила твердо, снова опустив глаза на свою работу:

— Нэнси Трэверс? Разве вы не слышали, как мы говорили о ней? Это девушка, с которой помолвлен Джек.

-Но, дорогая, ты должна меня понять! — горячился Джек. — Неужели ты не можешь взглянуть на все с моей точки зрения?

Не могу, — отвечала Флер. — У тебя были моральные обязательства перед этой девушкой, даже если вы и не были официально помолвлены. Ты знал об этом и мог бы по крайней мере честно рассказать мне о ней.

— А почему я должен был об этом рассказывать? Как ты не можешь понять, что это не имело никакого значения! Это был всего лишь детский роман. Ну мы, может, в какой-то мере и принимали все всерьез, но маме она не нравилась, и Молли тоже.

— И все же вы были помолвлены, — настаивала Флер.

— Ну, если хочешь, можешь называть это помолвкой, — сказал с раздражением Джек. — И потом, если бы я даже и рассказал тебе, какое бы это имело значение? Разве это изменило бы что-нибудь?

Флер чувствовала себя неуверенно. Она старалась до конца быть честной сама с собой. Ее ужасала мысль отнять возлюбленного у другой женщины. Сознание того, что Сильвия изменяет ее отцу, поселило в ней непреодолимое отвращение к таким отношениям. Было что-то до крайности омерзительное в любовной связи с человеком, которого уже соединили с кем-то закон или-мораль.

— Неужели ты не понимаешь? — снова и снова взывала она к Джеку.

Но Джек не соглашался с ней, хотя Флер догадывалась, что в глубине души он стыдился своего поведения.

— Там это не имело значения, — сказал он, и с болью в сердце она с ним согласилась.

Там, на ферме, они были совершенно одни в своем собственном особом мире, где не было места условностям, где ничто обыденное, повседневное, житейское их не затрагивало.

Но как часто он при этом вспоминал Нэнси? — думала Флер. Как часто, целуя ее, уносился мыслями к другой девушке, которая тоже его любила?

Флер не могла простить, не могла забыть ту минуту в гостиной, когда слова матери Джека превратили ее сердце в лед и заставили вновь ощутить, что ее мир рухнул.

Если бы она не была так жестоко и больно оскорблена и унижена, ей было бы искренне жаль Джека. Как и многие мужчины до него, он разрывался между двумя привязанностями.

Позже, когда Флер встретила Нэнси, она поняла. Внешне эта девушка представляла собой слабое, беспомощное создание, неизменно вызывавшее рыцарские чувства у сильных, — мужественных мужчин. Она была неглупа и даже остроумна в несколько мещанском духе и, несмотря на свой хрупкий вид, отличалась превосходным здоровьем.