Красавица задумалась.
— Я слышу много шепотов о Д'Олбриоте и Д'Алсеннене в этот праздник. Что они стоят тебе?
Я повернул к ней лицо.
— Что ты слышала?
— Одну минуту. — Каролейя подняла руку с безупречными ногтями. — Я тебя догоню.
Отпустив мой локоть, красавица мягко подтолкнула меня, поэтому я пошел, делая вид, будто интересуюсь табличкой на зубце стены. Она прославляла жизнь какого-то Д'Истрака, который умудрился сломать себе шею, упав с лошади, и уже давно лежит пеплом в урне.
Краем глаза я увидел, что к Каролейе подошел юноша с худым лицом. Неси он алый флаг, он бы и то меньше бросался в глаза, чем сейчас, когда пугливо озирался по сторонам. Сохраняя беззаботный вид, Каролейя медленно пошла рядом с ним, ее прелестные локоны почти соприкасались с его подстриженной головой. Затем она полезла под плащ и передала парню деньги. Когда он убежал, все так же озираясь, красавица надежно спрятала под плащом связку писем и присоединилась ко мне, глядя на море.
— Что это было? — спросил я, когда женщина взяла меня под руку с непринужденной фамильярностью.
— Информация, — безмятежно улыбнулась Каролейя.
— Так ты ведешь какую-то игру?
Выходит, она солгала мне?
— Не совсем. — Каролейя грациозно покачала головой. — Я всегда гуляю здесь по утрам, прохожу два полных круга. Я бы перестала влезать в свои облегающие платья, если бы не делала этого. — Она бросила на меня лукавый взгляд, и я постарался не думать о се стройной фигуре под плащом. — Слуги, у которых есть что продать, быстро узнают, что меня интересует, и находят меня здесь.
— И за что ты заплатила этим утром? Это имеет какое-то отношение к Д'Олбриоту?
— Нет. — Каролейя сделала шаг, и мне пришлось идти с ней, чтобы не выглядеть грубияном. — В данную минуту это не представляет никакой важности. Но я сохраню эту птичку в своей клетке, а когда придет время, выпущу ее на свободу. Так или иначе, золото ко мне вернется.
Я решил, что лучше не касаться этих темных сторон ее жизни и жизни Ливак.
— Так что ты слышала о Д'Олбриоте или Д'Алсеннене?
— Что Имя Д'Алсеннена скоро будет мертвым пеплом. Что эта колония за океаном — призрачная греза дурака. Но во всем этом кроется нечто большее, нежели сплетни и злоба. — Каролейя осторожно выбирала слова. — Если я смогу отыскать нужные ниточки и правильно потянуть за них, возможно, я получу ответ о нападении на твоего эсквайра.
— А твой кошелек получит золото, — заверил я ее.
Женщина улыбнулась.
— Что касается Д'Олбриота, то пересуды у колодцев советуют взять его серебро, прежде чем давать ему какой-то кредит, потому что как бы высоко ни развевался нынче его флаг, скоро он будет спущен.
— Как?
Каролейя покачала головой.
— Здесь люди становятся осмотрительными, а это часто означает, что нет почвы для слухов. С другой стороны, все увлечены этой историей с судами. Ходят слухи, что сьер впал в немилость у Тадриола, что леди Чаннис вернулась к Ден Венета, что Тор Канселин разорвал помолвку Камарла, потому что Д'Олбриот так и не назначил его своим преемником. — Лицо Каролейи стало серьезным, но оттого еще более пленительным. — Даже если все это — обычная пена в кипящем горшке, кто-то поддерживает под ним огонь. Ставлю на это свои чулки.
— Ты можешь узнать кто? — Дастеннин спаси меня, но она была красива.
Каролейя пристально посмотрела на меня своими чарующими глазами.
— Если это будет стоить моего времени. Если ты достанешь мне билет на завтрашний императорский бал.
Я замычал от досады.
— Я же сказал, что не могу этого обещать.
— Даже ради сохранения шкуры твоего сьера? — Она крепко сжала мою кисть.
Я вздрогнул и стряхнул ее руку.
— Зубы Даста! — Я попытался согнуть ушибленные пальцы и зашипел от боли.
— Что у тебя тут? — Каролейя начала снимать повязку, игнорируя мои протесты.
— Меня здорово ударили, но пришлось и дальше пользоваться этой рукой, — коротко объяснил я. — В общем, ничего страшного, бывало и хуже.
— Не сомневаюсь, но болит она ничуть не меньше, верно? — Каролейя укоризненно фыркнула, разглядывая пестрый синяк, на котором отпечатался узор от повязки. — Это Хэлис и Ливак привыкли штопать наемников. Я предпочитаю держаться возле приличных портних. Но я знаю кое-какие из их мазей и настоек. Пойдем, позавтракаешь со мной, и я попробую облегчить твою боль.
Мне очень захотелось поддаться искушению.
— Не могу, — вздохнул я с неподдельным сожалением. — Утром сьер будет выносить приговор тому вору, и я должен быть там.
— Тогда почему бы тебе не заглянуть ко мне вечером? — Каролейя сложила губы в очаровательную улыбку, когда умело перевязывала мое запястье. Затем она провела пальцем по чувствительной коже возле зашитой раны, поднимая волоски на моей руке. — Я расскажу, есть ли у меня новости, а ты останешься на ужин.
— Когда начнет смеркаться. — Я неуклюже стоял, пока она застегивала мою манжету.
— Буду ждать с нетерпением. — Каролейя склонила голову набок, но едва мне пришло в голову поцеловать ее, как она быстро повернулась и пошла прочь, легкий плащ развевался вокруг нее на летнем ветерке.
Засунув руки в карманы, я направился к ближайшей лестнице у Подарочных ворот. Дастеннин утопи меня, но Каролейя была образцом совершенства. Перед лицом такой красоты любой мужчина может совершить глупость, если не будет осторожен.
Всю обратную дорогу к резиденции я напоминал себе о причинах, по которым должен быть осторожен. Заодно припомнил все причины, по которым должен хранить верность Ливак. Одной из самых весомых была та, что Ливак вырежет кинжалом мои потроха, если я собьюсь с пути истинного, — и я бы это заслужил. Я застонал от досады. Где же Казуел, когда он мне так нужен? Я все еще не нашел времени, чтобы убедить мага связаться для меня с Узарой и узнать новости о моей возлюбленной.
Когда я был у водоводного дома, меня обогнала карета с рысью Д'Олбриота на дверцах. На склоне она замедлила ход, и я вскочил на подножку рядом с лакеями, игнорируя их косые взгляды. Возле сторожки я спрыгнул и смотрел, как карета поворачивает к конюшням.
— Райшед! — окликнул меня дежурный стражник, которым оказался Верд. — Мы только что получили приказ отправить вора на суд сьера. Давай беги скорей, не то плохо тебе придется! — В его беспокойстве проскользнул оправданный упрек.
Я помчался к дому, пальцами расчесывая волосы, поправил на бегу рубаху и куртку и потер манжетой свой браслет.
Присягнувший, охранявший палату для аудиенций, бросил на меня упреждающий взгляд.
— Ты опоздал. — Он тихонько приоткрыл дверь, и я проскользнул в зал.
Большая палата для аудиенций каждого Дома — это и общественное, и частное место. Она должна радушно принимать всех просителей, в то же время тонко напоминая назойливым о почтении к рангу. Сердце резиденции Д'Олбриота напоминает всем, кто предстает перед сьером, что это Имя существует больше поколений, чем многие другие Имена, и все еще идет в авангарде моды и влияния. Это светлый, воздушный зал высотой в два этажа. Муслиновые занавески на высоких окнах смягчают солнце. На белой штукатурке потолка — правильный узор из соединяющихся кругов и квадратов, скромные бордюры из листьев обрамляют рысь Д'Олбриота и эмблему каждого Дома, породнившегося с этим Именем. Стены обшиты панелями из мягкого ясеня, золотистый паркет смягчен толстым зеленым ковром с узором из желтых цветов.
Сия привлекательная современность выбиралась очень тщательно из-за камина, который бессовестно кичится своей древностью. Этот массивный очаг обрамлен темными мраморными колоннами, огромное мозаичное панно над ним доходит почти до потолка. Центральная панель выложена хрусталем и разноцветными камнями, простыми и полудрагоценными, которыми располагали те давно умершие ремесленники. Мрамор всех оттенков в совершенстве передает и живой румянец цветов, и свежую зелень листвы, и крапчатое золото. Есть камень дымчато-серый и блестящий голубой, густо-коричневый и тлеющий оранжевый. Вверху, в центре панно изображен Сэдрип в мантии яркой, как утреннее солнце, с ключами в руке, позади него — закрытая дверь в Иной мир. С одной стороны от Сэдрина стоит Полдрион со своим паромным шестом и протягивает руку в чернильных пятнах, требуя свою плату. С другой стороны в голубом одеянии и белой накидке с капюшоном стоит Рэпонин, подняв весы в безмолвном предупреждении. Под этими тремя строгими божествами дева Аримелин танцует во сне наслаждений, и в каждой линии ее белых каменных рук и алых юбок видно движение. Возле нее в простой тунике цвета тучной коричневой земли Острин протягивает хлеб и вино, а рядом стоит Дрианон, и вокруг ее ног прорастают пшеница и виноград. Она улыбается с материнским теплом, положив руку на выпирающий живот, и платье на ней золотое, цвета спелых колосьев. Все вместе обрамлено черным камнем, в нем кремовым мрамором выложены все символы богов, многочисленные фигурки животных, листья и инструменты.
