– Жак, – едва слышно произнес Брангор, но он, ничего не замечая, по-прежнему, с улыбкой смотрел на детеныша; этот карапуз, судя по его неумелому обращению с оружием, видимо, никогда ни в кого не стрелял, но его вели ненависть и страх, и он направил вороненый ствол в первого, кто был похож на убийц его соплеменников.

Револьвер дергался в его тонких руках, и грозя утянуть за собой, мотался из стороны в сторону: было даже видно, как он дрожит от иступленного желания отомстить, как нервно вздрагивают усики; и глаза – расширенные от напряжения, отчаянья и страха.

И Ренуар, словно забыв, что на него смотрит смерть, вновь удивленно улыбнулся и, обескураженно почесав в затылке, пошел к детенышу аборигенов, как идут к ребенку, чтобы отнять опасную игрушку. Болтающийся из стороны в сторону ствол испуганно вздрогнул и уставился в центр груди Жака. И Данг понял, что это произойдет, именно сейчас.

Лэнг закричал, зажмурившись, так же как Грюнер когда он приказал жечь двухгодовалых детей и выпустил заряд по тому, кто принес свинец в своих неокрепших руках. Но. за мгновение до этого, короткий хлопок сухо разорвал полуденную тишину.

Крик – обретший самостоятельность, полетел следом за эхом хлопка: и Данг кричал, не в силах остановиться, потому что сам стал воплощением крика; сдернутый с бластера ограничитель словно гильза юркнул в траву, и Данг рванул зепредельный форсаж, круша словно солому метровые в обхвате деревья. Он палил напропалую, не глядя и не выбирая цель, заходясь в истошном надрыве, потому что Жака больше не было, потому что все зря, все дрянь, все низачем, и этот лес поглотит каждого, кто не знает его законов, кто пришел сюда, чтобы убивать. И он поглотит неминуемо его – Брангора, агонизирующего трансцендентными потоками плазмы, как поглотила только что, бывшего рядом человека, ибо термиты – мыслящие неразрывные части Тумоса, выполняют волю этой страшной и непонятной планеты.

Данг швырнул раскаленный, с израсходованной батареей бластер и кинулся к Ренуару, остекленевшие глаза которого застыли в умиротворенном изумлении, и улыбка, чуть изогнувшая сомкнутые губы, словно говорила о понимании какой-то новой, пришедшей перед самой смертью истины.

– Жак! – Брангор тряс за плечи распростертого на траве друга.

– Жак! – Вокруг мельтешили пришедшие в театр зрители; оператор, выпучив глаза, на цыпочках бегал по залу, отчего был похож на хомяка, что в цирке научаются бегать в рост, смешно поджав передние лапы.

В дверь заскочили двое в белых халатах, и следом за ним – полицейский. Молоденькая медсестра с ходу раскрыла свой чемоданчик, привычно поставив датчики на голову и грудь.

– В крови алкоголь… Сердце не прослушивается. – Словцо из тумана услышал Брангор. – Дыхания нет.

– Что вы понимаете?! Что вы можете понять?! – Расталкивая всех, Данг рванулся к Жаку и, упав на колени, рыдая, прижал к себе его холодеющее тело.

– Что вы можете понять?! Что вы можете знать?!.. Он погиб,! Погиб на этой войне! На этой секретной войне! – захлебываясь слезами, Данг кричал им, всем – отдирающим его от умершего: полицейскому, оператору, врачам, зрителям. – Он остался там, вместо меня! Понимаете, он остался! Что вы можете об этом знать?! Что вы можете знать?! Что вы можете… знать!?