А вернусь из города — как он радуется! Да и я тоже рад. Подниму Виа на руки, он мотает головой и «хакает» с приоткрытой пастью, не помня себя от счастья. Ни одно из моих ручных животных не было мне так мило, и я очень понимаю Максвелла: «…не могу вспомнить без боли…»
Скоро стало ясно, что о возвращении Виа в общество сородичей не может быть и речи, слишком велика угроза со стороны охотников за пушниной, простодушное доверие к человеку быстро подведет его под стрелу или заряд дроби. А вообще-то Виа вполне мог бы поладить со своими. Однажды, возвратившись после недельного пребывания в столице, я заметил явственную перемену. Он и прежде был быстрым в играх, теперь же двигался сверхстремительно, нырял и кружил около меня с невиданной доселе скоростью. Франсиско рассказал, что Виа играл с другой гигантской выдрой, а значит, обрел для водных игр куда лучшего партнера, чем такие медлительные пловцы, как мы с Дени. Год спустя один индеец подстрелил гигантскую выдру в какой-нибудь сотне метров от того места, где мы любили нырять с дыхательными трубками. Наверно, это был тот самый зверь, вместе с которым резвился Виа.
Время шло, Виа и прочие зверушки подрастали, вот уже и рождество, а у нас тридцатиградусная жара, порхают трогоны и колибри! Мы далеко от родных — и от сумасшедшей магазинной чехарды, непременно сопровождающей этот праздник в Швеции. Надо было отправить поздравительные открытки нашим дражайшим половинам. Я установил фотокамеру с длинным шнуром и резиновой грушей: нажмешь, и срабатывает спуск. Мы с Дени сели у «рождественского» стола, ничем не отличавшегося от обычного, на спинке стула позади меня пристроился тукан, Виа взобрался на колени. Я показал ему грушу, Виа живо схватил ее, сработала фотовспышка, щелкнул затвор — готово! И не так-то плохо для новичка, убедитесь сами. Автор снимка: Отто Уттерман, он же Виа.
Челюсти его становились все более внушительными, и, глядя на желтоватые крепкие зубы, я вспоминал своих росомах. Разозлись Виа, шутя мог бы отхватить нам пальцы, но он нас никогда не кусал. Хотя попробуй мы прикоснуться к нему или к его рыбе, когда он поглощал очередную порцию, наверное, цапнул бы. С рыбой в зубах Виа преображался быстрее и интенсивнее любого оборотня из фильмов-ужасов. Крутится, как юла, и ворчит, словно подвесной мотор на крутой волне, — яркая демонстрация силы и собственнических чувств.
Однажды я отправился за провиантом в небольшое селение Летем у бразильской границы. Самолеты поставляют сюда пассажиров и забирают мясо для столицы. В числе новоприбывших была очередная группа туристов, направляющихся в Рупунуни. Когда руководительница группы увидела меня в магазине, его владелец Джеф Ломас уже успел рассказать ей про наших ручных животных, и она загорелась идеей включить господина Л. и его диких друзей в число изучаемых объектов. Я отлично понимал, чем такой визит угрожает нашему тихому зеленому мирку под горой, а потому вежливо, но решительно сказал, что мы не можем принять гостей. Однако вежливость в таких случаях воспринимается как красная ковровая дорожка, и уже на следующий день в наш лагерь явилось несколько туристов.
Я взял Виа на руки, показал его длинные, как у пумы, клыки, и предупредил, что не могу отвечать за последствия, если у него или еще какого-нибудь из моих зверей испортится настроение. Пока гости испуганно озирались по сторонам, я незаметно бросил рыбку нашему гурману. Преображение было, как всегда, мгновенным и весьма выразительным. Гости вдруг предпочли заняться бегом ради здоровья, и больше мы их не видели.
В числе «зверюг», бродивших по нашему лагерю, был представитель «самых опасных животных Южной Америки» — тот самый маленький пекари, который играл роль матери для Киккан, когда мы ее впервые увидели. Как и все представители этого рода, он очень четко представлял себе, в какой последовательности надлежит обслуживать сидящих за столом, и чем старше становился, тем решительнее призывал всех к порядку. Когда же не надо было спорить из-за еды, не было на свете более кроткого существа. Он всюду трусил за нами, ласково похрюкивая, и страшно любил, когда ему чесали обросшую серой щетиной спинку. К сожалению, запах от железы на задней части спины был таким резким, что долго тешить Куш-Куша мы не могли, потребность в свежем воздухе брала верх. Железа эта выделяет желтоватый секрет, который для пекари, видимо, то же, что для людей одеколон. Куш-Куш относился к ошейниковым пекари, от затылка вниз под горло спускалась светлая полоса. Стадо этих животных редко насчитывает более десяти особей, так что вид совсем не так уж опасен. Иное дело более крупные белобородые пекари, они образуют стада по сто и более животных, к тому же вооруженных грозными изогну-
Нет стр 167–172
Когда солнце поднималось высоко над зеленым пологом, я обычно брал камеру для подводной съемки, и мы — Дени, я и выдра — плавали в рыбных заводях. Около лагеря Бруно и Бранку исполняли водный балет, чередуя надводные па с подводными. Капибары что-то грызли в прибрежных зарослях; в ветвях над ними предавались акробатике цепкохвостые паукообразные обезьяны; на земле три муравьеда изучали разветвленные ходы муравьев-листорезов. По-моему, нашим питомцам жилось хорошо — насколько может быть хорошо животным, разлученным с сородичами.
На фоне этого вольного сообщества бросался в глаза орел, привязанный к столбику. Какой контраст к описанному выше! Но позвольте объяснить, откуда появился узник.
Вскоре после рождества в нашем первом базовом лагере мы с Дени, к великому огорчению Виа, сели на ненавистный джип и куда-то укатили. Франсиско и его брат взяли на себя заботу о зверятах, пока мы знакомились с Даданавой — огромным ранчо в саванне, в одном дне езды от лагеря. Управляющим ранчо был тогда Стенли Брук, ныне известный сотрудник американского телевидения. Он держал трех представителей кошачьих — ягуара, пуму и оцелота. Хотя эти звери водились около нашей базы, я успел убедиться, что пытаться снять их в диком состоянии безнадежно, а потому договорился, что буду платить сто гайанских долларов в день и попытаю счастья с ручными животными. Почему «попытаю счастья»? Да потому, что пума признавала только Стенли, а когда на ранчо приезжали кинооператоры, удирала в лес. Я устроил два тайника у водопоя и получил кадры, которыми очень доволен.
Так вот, кроме кошек, у Стенли было два орла. Он приручил их и держал во дворе, где они были привязаны каждый к своему столбику. Один из них, что покрупнее, — гарпия, самый сильный орел в мире, с огромными лапами и когтями, — даже перелетал со столбика на руку хозяина, защищенную толстой кожаной рукавицей. Орел поменьше еще не смог преодолеть свой страх перед человеком. По словам Стенли, этот орел был подранен одним индейцем, но выжил. Американец думал, что покупает гарпию, а оказалось, что это чрезвычайно редкий гвианский хохлатый орел. Стенли задумал совершить турне по США с обоими орлами и с фильмами, которые он снял в Гайане. Чтобы публика своими ушами слышала взмахи могучих крыльев, орлы должны будут пролетать через всю аудиторию и садиться на руку лектора… Именно так другой американец, Джим Фаулер, использовал орлов, которых десятью годами раньше поймал сетью около гнезда менее чем в часе ходьбы от ваших «райских водопадов».
Туго приходится орлам в областях, населенных индейцами. Их перья исстари применяют для стрел как рули. Достаточно жесткие перья можно получить также от краксов, представителей отряда куриных. Казалось бы, теперь, когда большинство индейцев обзавелись ружьями, спрос на орлиные перья должен понизиться. Увы, дело обстоит как раз наоборот. Индейцам нужны патроны, посуда, рыболовные крючки, ножи, топоры и прочее, а продавать перья через миссионеров — выгодная статья дохода. На аэродромах Гайаны и Суринама часто видишь туристов, которые приобрели настоящий индейский лук со стрелами — и стрелы украшены орлиными перьями.
В глухом уголке Суринама, по соседству с деревушкой Алалапару, куда я позже отправился, надеясь снять, как гарпия кормит птенцов, нашлось всего одно обитаемое гнездо (к сожалению, птенец уже оперился) и восемь разоренных. Во многих индейских хижинах, чьи обитатели прилежно изготовляли стрелы, можно было видеть воткнутые в крышу пучки орлиных перьев, а то и целое крыло. Под конец моего пребывания было убито еще три орла — очевидно, индейцы добрались до девятого гнезда… Хохлатый орел, которого я увидел у Стенли, оказался удачливее, рана была не смертельной, и охотник, прослышав, что управляющий Даданавы готов хорошо заплатить за живую птицу, не замедлил доставить ему свою добычу.
