Вальрик рассмеялся, господи, с ним уже давно не разговаривали в подобном тоне. Мастер Фельче, удивленно приподняв бровь, поинтересовался:

- Я сказал что-то забавное?

- Нет, просто вы сейчас очень похожи на одного моего знакомого, он тоже любил… прогнозировать.

- Разумный, должно быть, человек.

Вальрик не стал уточнять, что не совсем человек.

- Если же ты просто по женскому обществу соскучился, то скажи, девочек в квартале полно, тебе какие больше нравятся? Блондинки? Брюнетки? Рыженькие? Или на свой вкус? Хотя нет, пожалуй, тебе пока рановато об этом думать, недельку-две обождать придется.

Докурив, мастер Фельче вымыл руки и приказал:

- Давай, ложись, и не дергайся. - Бинты он разматывал быстро, профессионально. - Замечательно, заживает, как на собаке… а над тем, что я тут сказал, подумай… хорошо подумай, хотя у вашего брата с мыслительным процессом обычно туго. Порой имени своего запомнить не в состоянии… или Валко и Вальрик - это одно и то же? Лежи, сказал. Нервный ты больно. В конце концов, имя - всего лишь набор звуков, гораздо интереснее то, что за этим именем стоит…

Коннован

- Глянь, Варк, чегой это? А никак труп.

- Оставь его, Кош, отмучался свое бедолага…

Голоса будят меня. Зачем? Там, где я только что была, нет ни боли, ни холода, ни жажды. Хочу сказать им, чтобы убрались, но губы смерзлись. И веки смерзлись, глаза не открыть.

- Да нет, ты глянь, это ж нелюдь… из энтих, ну которые вампиры.

- Тем более не трогай, нечего, еще скажут, что это мы его, - тот, кто говорит это, рассудителен, он стоит далеко. Зато второй любопытен, он здесь, рядом. Чувствую не столько запах, сколько живительное тепло.

- Да не, замерз видать, вона одет не по времени, в таком тряпье околеть - на раз-два, - горячие руки переворачивают на спину, больно и в то же время… кровь, вот она, совсем рядом, дотянуться и… жить. Я ведь хочу жить, очень хочу.

- Ох и досталось же ему, ты на рожу-то глянь, кто ж его так?

- А тебе дело, Кош? Отойди, говорю, пока чего не вышло.

Не отходи. Пожалуйста, мне очень нужно жить, а значит… губы смерзлись, и не только губы, все тело - сплошной кусок льда. Но я смогу… я должна… я жить хочу.

Те же руки силой раскрывают рот, толстые горячие пальцы поднимают верхнюю губу.

- Ух ты, ну и клычищи!

- Вот как тяпнет, будешь знать.

- Да ну тебя, - Кош засмеялся, хотя как-то неуверенно, - он же дохлый, во, глянь.

Сапог впечатывается в ребра, хорошо, что сил на стон не хватает. А пальцы уже лезут в рот, трогают клыки…

- Ты чего делать собираешься? - тот второй человек раздражен.

- Клыки выдеру, ему-то уже все равно, а я талисман сделаю, или запродам. Знаешь, сколько такие зубы стоят? Ферму купить можно и не одну, черт, смерзся гад, пасть шире не растянешь… Варк, будь другом, подай молоток. Слушай, может еще и когти срезать? Чем не трофей?

- Яйца себе срежь, - бурчит Варк. - Все одно ни к чему будут, когда кто-нибудь из этих твои трофеи обнаружит.

- Скучный ты, Варк, вечно всего боишься… а мы аккуратненько… лишь бы не сломать, а то за сломанный много не дадут.

Этот человек много болтает, а еще невольно делится своим теплом и кажется, я могу… немного… сжать челюсть… дикий визг, удар по лицу, еще удар, горячие капли крови глушат холод… мало, очень мало. Добыча вырывается, но у меня уже достаточно сил, чтобы удержать, ухватить удобнее.

Теперь крови много, глоток за глотком. Солоноватая…

- Г-господин… - человек стоит возле выхода из пещеры, вижу темный силуэт на фоне темного же неба, силуэт пятится к выходу.

- Г-господин, я н-не думал… я бы н-не позволил… - человек разворачивается и убегает. Догнать бы, но на некоторое время я утолила Жажду, тем более второй, которому понравились мои клыки, еще жив. Разодранные руки, разорванное горло, неаккуратно, много крови пролилось на одежду, но кое-что еще осталось. На сегодня мне хватит.

А завтра… завтра и подумаю.

От содранной с трупа шубы пахнет кровью, но мне уже все равно, проваливаюсь в сон, немного болезненный, но живой, согретый чужой кровью.

Я просыпаюсь от зова и долго не могу сообразить, где нахожусь. Камень, иней, трещины, смерзшаяся кровь и льдинки на грязной шерсти.

- Где, где, где?… - вопрос стучит в висках. Господи, как же я ждала этого момента.

- Здесь…

Нити, приняв ответ, радостно всколыхнулись.

- Жди.

Жду, я так давно жду, что еще несколько часов… или дней не играют роли. Поплотнее закутаться в полушубок, свернутся клубочком в мягкой утробе и с закрытыми глазами всматриваться в пронизанную яркими нитями темноту.

Искристо-золотой - радость. Оранжевый - беспокойство. Мне рады, за меня беспокоятся, и, черт побери, я почти дома.

Фома

Ярви появилась после захода солнца. Честно говоря, Фома уже успел пожалеть о решении столь опрометчивом, более того, он надеялся, что девушка не придет, но… тихий робкий стук в дверь разрушил надежду.

Она была худой, с длинными спутанными волосами неопределенного цвета и разбитым в кровь лицом. Левый глаз почти заплыл, широкая ссадина рассекла правую скулу, а распухшие, лопнувшие губы казались непомерно большими для такого худого лица.

- Кажется, у кого-то был очень неудачный день, - отозвался Голос. - Ты бы хоть поздоровался.

- Добрый вечер, - Фома понятия не имел, что и как говорить дальше, присутствие Ярви его смущало. Она же, вздрогнув от звука его голоса, прижалась к стене. Боится? Она его боится?

- Проходи. Спать будешь вон там, - Фома указал на кровать, решив, что завтра же придумает что-нибудь со второй кроватью, а сегодня можно вообще не ложиться, ночь хорошая, самая подходящая для работы. Ярви по-прежнему жалась к стене.

- Есть хочешь? Хлеб, правда, не слишком свежий.

И снова молчание. Может, она немая?

- Скорее сильно испугана.

- И что делать?

- Ничего. Не обращай внимания, вернись к работе и вообще, представь, что ее здесь нет.

Последовать совету, данному Голосом, оказалось несложно. Ярви, забившись в самый темный угол комнаты, затаилась.

- Тебе не стоит бояться меня, - разговаривать, сидя спиной к собеседнику, было несколько непривычно. - Меня зовут Фома. А ты Ярви, правильно?

Ни звука, ни вздоха, ни шороха.

- Я здесь недавно, ничего и никого не знаю. И ничего толком не умею. Писать вот умею… ну и красить.

- Что красить? - голос тихий-тихий, но хоть какой-то отклик.

- А не важно, что. Одно время были пушки, потом повозки, потом опять пушки… здоровые такие, углов много, деталей мелких, а нужно быстро.

- Почему быстро?

- Норма. Если не успеешь, разводящий потом накажет.

- И наказывали?

- Довольно часто. Видишь ли, писать у меня получается намного лучше, чем красить, - Фома обернулся, медленно, стараясь не делать резких движений. - Честно говоря, не самые приятные воспоминания.

- Герр Тумме сказал, что все равно… что не позволит мне остаться… что это не по закону и повелитель разозлиться, если я останусь, потому что я нарушила его закон и… - Ярви спрятала разбитое лицо в ладонях. Худые плечи вздрагивали, а широкие рукава рубашки сползли к локтям, выставляя на всеобщее обозрение уродливые темно-лиловые синяки.

Фома встал и, присев на корточки рядом с девушкой, - прикасаться к ней он опасался - сказал:

- Никто не будет злиться на тебя. И ты останешься здесь, если, конечно, захочешь. А закон… ты ведь никого не убила? Не ограбила? Не украла?

Она замотала головой.

- Значит, все в порядке. Дай лучше посмотрю, что у тебя с лицом… не бойся, я не сделаю больно… Встань, нужно, чтобы ты села ближе к свету. Да, вот сюда.

Ярви боялась, причем всего сразу - и Фому, и ослушаться его приказов, и возможной боли. Смочив тряпку в холодной воде, Фома осторожно принялся смывать засохшую кровь. Синяков было много, некоторые старые, желтовато-зеленые, но большей частью свежие, распухающие горячими мягкими на ощупь лиловыми пятнами.